— Знаешь что...
— Что? — На меня, похоже, нашло. Поднявшись из-за стола, я очень пристально — глаза в глаза — глядел на него.— Ну что же ты замялся? Скажи.
Агафон тоже поднялся, точнее, вскочил, как обожженный. Однако выдержать моего пристального взгляда не смог — отвел глаза в сторону. Пробормотал как бы про себя:
— Кабы только из-за одного отца! Мне подумать о занятиях — и то тошно. Все равно ведь выпускные экзамены не сдам.
И тут я решился...
Подошел к Агафону, положил руки ему на плечи и еще пристальней глянул в глаза. Сказал, чуть не по слогам растягивая слова, как можно внушительнее:
— Ты сдашь экзамены... Ты завтра придешь в школу и больше ни одного урока не пропустишь... Мы с тобой будем заниматься вместе, я помогу тебе.
13
Необыкновенно интересная книга попала мне в руки — «Боги, гробницы, ученые» — о великих археологических открытиях. Научный труд, а читается, как самый увлекательный роман! Не отрываясь, я просидел над ней весь вечер, позабыв даже о том, что в одиннадцать ноль-ноль, по своему обыкновению, ко мне заявится тетя Агния: напомнить, что ложиться спать надо вовремя, а заодно узнать, как у меня прошел день.
Я позабыл, а она, конечно, нет.
Села напротив и, может целую минуту, молча смотрела на меня; не спросила даже, что я читаю. По выражению ее лица можно было догадаться: вероятно, будет нагоняй.
Так и оказалось.
— А ведь я тебя, племяш, не очень-то, выходит, знаю,— начала она.— Думала, ты сплошь голубой, и вдруг открываются такие свойства в твоем характере...— И многозначительно умолкла.
Я с сожалением взглянул на книгу, и для тети Агнии это не осталось незамеченным — взяла ее из моих рук и, закрыв, отложила в сторону.
- Я вас чем-то прогневал, тетя?
- Ты сам не догадываешься, чем? (Я молча пожал плечами.) Вспомни всю прошлую неделю, поразмысли: ничего не было такого, в чем можно себя упрекнуть?
Я «поразмыслил».
- Машеньку до дома не проводил?
- Да, рыцарем ты себя в этом не показал,— подтвердила тетя Агния и снова, не хуже актрисы на сцене, выдержала паузу.— Но это, так сказать, цветики. Как ты только мог себе такое позволить! Лидия Николаевна, Машина мать, мне выговаривает по телефону, а я как онемела. Слов тебе в оправданье найти не могу!
- В чем меня нужно оправдывать, тетя?
— Только не надо прикидываться непонимающим! Ты не мог забыть, какой совет дал Машеньке.
- Насчет ее бриллиантовых сережек?
- Зачем это тебе было нужно — такой совет ей давать: «Спроси у своего отца, откуда он берет деньги на такие дорогие безделушки»?
— Значит, она у него спросила? — заинтересовался я.
— Да, Машенька спросила — ты доволен? Все эти дни ее отец рвет и мечет, а Лидия Николаевна на цыпочках перед ним ходит, не знает, как утихомирить. Маша слезы льет не переставая, из своей комнаты носа не высовывает, не ест не пьет.
— Странно... Выросла бок о бок с отцом и, выходит, не знала, какой он у нее.
— А мне странно слышать это от тебя! — Тетя Агния повысила голос.— Если ты даже раненую птицу жалеешь, как же ты Машеньку не пожалел? Ей теперь не то что эти сережки — свет белый постыл.
Я как-то не мог себе представить Машеньку с опухшим от слез лицом и вообще — в образе безутешной страдалицы.
— Тетя, не обижайтесь, но вы иногда любите сгустить... Может, и сейчас то же самое? «Слезы льет не переставая, не ест не пьет»!
— Ах, боже мой, до чего же ты дотошный! Если я малость и «сгустила», так что из того? Факт остается фактом: ты лишил девушку душевного покоя.
— Но ведь надо же ей было когда-то узнать правду про своего отца!
- Зачем, скажи на милость? Без этой твоей правды ей жилось легко и беспечно, за хорошим мужем так и ос тавалась бы такой же прелестной чистой простушкой. А теперь что?
- Что-то я недопонимаю, тетя... Как можно оставаться чистой под крылышком у такого отца, как Аничкин?
- И на помойке может вырасти лилия, если туда семечко нечаянно занесет.
- На помойке — лилия? Извините, тетя, но вы сами не верите тому, что говорите. У нас дома за двором была выкопана яма, куда выбрасывались всякие отбросы,— что-то я не видел, чтобы там росли цветы. Не то что лилии, а даже какие-нибудь одуванчики.
- С тобой невозможно разговаривать! — Тетя Агния начинала сердиться.— Нельзя же все понимать так буквально! Между миром растений и миром людей нет тождества: растения развиваются только по биологическим законам, а человек еще и по иным, социальным.
Благоразумней было бы воздержаться от дальнейшего спора, чтобы не раздражать тетю Агнию, но, наверное, ока права, когда заявила как-то, что я очень упрям. Не смог сдержаться.
А может, это вовсе не упрямство, а принципиальность, может, я пошел в папу? Когда я еще жил дома, у нас нередко бывали гости (особенно летом, приезжали даже из города) и почти всегда за столом возникал какой-нибудь спор. Папа, по маминому определению, был заядлым спорщиком — продолжал доказывать свою правоту даже тогда, когда противник — гость начинал обижаться.
«Отступиться от принципиальности в угоду приятельским отношениям? — возражал он убежденно маме, когда она потом, наедине, упрекала его в нелюбезности.— Нет, моя голубка (он маму так часто называл), уж позволь мне оставаться мужчиной. Это тебе к лицу быть уступчивой и снисходительной, но никак не мне!»
- Чего, собственно, вы хотите, тетя, чтобы Машенька приспособилась к отцовской «помойке»?
- Фи, как вульгарно! — Тетя Агния нервно поднялась.— С какой легкостью ты произносишь подобные словечки!
- Но ведь вы первая это словечко произнесли.
- Ну и упрям же ты, дружочек! Ладно, пусть каждый остается при своем мнении. И все-таки я не подозревала в тебе такой жестокости.
Вот такая она, моя родная тетя. Сказала: «Пусть каждый остается при своем мнении», то есть, надо понимать, сочла разговор оконченным и тут же, не переводя дыхания, упрекает в жестокости. Разве можно было смолчать?
— В чем вы видите мою жестокость, тетя? Что я помог Машеньке пошире раскрыть глаза? А вы сами разве не так же поступаете со мной, не стараетесь, чтобы я увидел «жизнь так, как она есть», как вы говорите?
У тети, как это нередко с ней бывает, внезапно переменилось настроение. Помедлив какое-то время, вдруг рассмеялась.
— Дружочек, разве можно вас с Машенькой равнять? Ведь ты — мужчина, будущий, я имею в виду. И потом, я стараюсь тебе раскрыть глаза исподволь, а ты Машеньке — как обухом по голове.
Подойдя сзади, взъерошила мне волосы и чмокнула в затылок.
— Премудрый ты у меня, однако! Уж не знаю, что из тебя выйдет — не иначе, как академик.
Я был рад перемене темы, хоть и эта, новая, тема не сулила нам согласия.
- Куда уж мне в академики! Вы знаете, чего я желаю: по окончании школы вернуться в наш Веденеевский лес.
- Простым лесником, то есть? — незамедлительно подхватила тетя Агния.— Детские глупости, не больше того! Даже при условии, что ты так привязан к лесу, все равно прежде придется поучиться. Твой отец был не лесником, а лесничим, для этого ему пришлось окончить институт. Понимаешь ты это?
- В конце концов вы, наверное, своего добьетесь: убедите меня дальше учиться,— повинуясь первому побуждению, ответил я.
- Чего бы я стоила, как твоя опекунша, если бы не сумела этого добиться?! — весело подхватила тетя Агния.— Тем более, что твои родители наверняка были бы заодно со мной, а не с тобой. Да и не примут тебя в лесники, пока совершеннолетия не достигнешь.
Этот последний, неотразимый «козырь» против моего родного леса нарочно, наверное, приберегала про запас. Если бы сразу по моем приезде в город всякую надежду на возвращение убила, как бы я смог тогда прожить те первые недели и месяцы? Правильно рассчитала: теперь уже можно.
Хоть тоска по родному лесу никогда не покинет меня — совершенно в этом уверен,— но как-то она приглохла, сделалась менее острой. Моя теперешняя жизнь, совсем не похожа на прежнюю, казавшаяся вначале такой же дикой, как если бы я очутился среди папуасов, поневоле вовлекла меня в свою орбиту.