И без того она сердита на меня: очередной экзамен я опять сдал на четверку. «Совсем, как видно, об институте не думаешь! Одна только зазноба черноокая на уме».

Все правда: этим летом поступать в институт не буду, тем более еще не решил окончательно, в какой именно. Лето повкалываем с Агафоном, а там видно будет.

И что «зазноба черноокая» на уме — тоже правда.

В последние дни как-то удавалось почти не думать о ней — заботы и хлопоты слишком одолевали. Но это днем. А вечером, стоило мне лечь спать, подступали мысли о Дине.

Сегодня после экзамена Дина подошла ко мне и с вызовом спросила:

— Ну как, доложил тетушке?

Я не сразу сообразил — это она о своей просьбе проинформировать тетю Агнию, что бросила курить.

— Вижу, позабыл! — Дина насмешливо, в упор, глядела на меня.— Да ты не смущайся — все законно. Помнить о просьбе какой-то там нахалки цыганки!.. Да будет тебе известно: вчера я снова закурила.

Только было я раскрыл рот, чтобы сказать: помню каждое ее слово, как Дина так же неожиданно отошла от меня.

- О чем с тобой толковала эта кривляка? — Агафон тронул меня сзади за локоть.

- Знаешь что, если ты будешь...

- Знаю, знаю! — перебил меня Агафон.— Она для тебя королева, не так ли?

Не стоило на него сердиться: он такой, как есть, с этим ничего не поделаешь. Я примирительно сказал:

— Давай не будем об этом.

Но он, казалось, не услышал, глядел куда-то в сторону. Я проследил за его взглядом — так и есть, на Таню Пронину смотрит.

— Не понимаю... Как можно потерять голову из-за этой непутевой и не замечать такую девушку, как Таня? — сказал он как бы самому себе.

Я невольно заулыбался: вот мой скрытный друг и открыл свой секрет.

— Чудак ты, Агафон. Если ты в Таню влюблен, зачем еще и мне в нее влюбляться? Чтобы соперниками стать?

Говоря это, невольно подумал: почему мое сердце избрало Дину, а не Таню? Девушку, совершенную во всех отношениях. Или, скажем, не Машеньку.

— Где уж мне в соперники лезть! — ответил Агафон как-то обреченно, что ли.— Такая девушка, как Таня, не про меня. Если б я только заикался, а то и рожей на бандита смахиваю. И вообще — сын алкаша, что ей во мне?

Я попытался разубедить друга — в мужчине главное не «рожа», а нечто совсем иное, что же касается заикания, то Таня не из таких девушек, которую это испугает. К тому же в последнее время он стал заикаться не так сильно, как прежде; в будущем же перестанет совсем, могу поручиться...

Агафон, похоже, ничему этому не верил, не дослушав, крепко, до боли пожал мне руку и ушел.

Я тоже было направился к выходу, но остановился... Дина... Что же это происходит? Надо же наконец объясниться.

Я смело подошел к Дине, дотронулся до ее руки.

- Спокойно можешь со мной поговорить?

- Спокойно?! — Что-то дрогнуло в Динином лице, немного она помолчала.— Честно говоря, не могу. Настроение у меня самое что ни на есть паршивое! Так что способна только на одно: и тебе настроение испортить.

- У тебя что-то случилось?

- Ты забыл прибавить: «Я ничем не могу помочь?» — насмешливо подсказала Дина.

- Я ничем не могу помочь?

- Какой послушный! И великодушный к тому же! — Она хотела расхохотаться, точней, заставить себя расхохотаться, но лишь издала какой-то странный всхлип и замолкла.— Мне нельзя помочь, так что иди-ка лучше своей дорогой.

- По-моему, так не бывает, чтобы человеку нельзя было помочь.

- Это только по-твоему. Что ты так всполошился? — Дина, видно, пересилив себя, рассмеялась в своей привычной манере.

- Если я попрошу тебя рассказать...— И не договорил, так как Дина зло фыркнула:

- В наперсники напрашиваешься? — Она чуть сощуренными глазами внимательно глядела на меня.

- Не веришь, что парень может стать другом девушки?

- Как тебе сказать... А ты веришь?

- Еще как верю! Хочешь, приведу тебе на этот счет яркие примеры из мировой истории?

- Не надо мне ярких примеров из истории! — строптиво отрезала Дина.— История есть история.

- Можно и из жизни. Мои родители, к примеру, перед тем как пожениться, три года дружили.

- Но в конце концов все-таки поженились! — злорадно заключила Дина.— Не очень-то подходящий пример.

Пожалуй, она права — пример не очень подходящий. Да и сам я, в глубине души, разве хочу всего только наперсником, как она выразилась, стать?

— Что примолк? Ну что ж, если ты согласен... Подруги задушевной у меня нет и никогда не было — все одна и одна. Пусть будет задушевный друг... Домой идти неохота! — вдруг вырвалось у Дины.— Пойдем немного посидим.

В глубине школьного сада, вся увитая диким виноградом, приютилась беседка, мы направились к ней. Оказалось, там расположилась парочка, оживленно что-то лепетавшая, девушка при виде нас выжидательно умолкла.

Я вопросительно посмотрел на Дину.

— Присаживайся, не стесняйся! — Она снисходительно поглядела на парочку.— Эти голубки долго тут не пробудут — как-никак школьная территория. Подыщут себе местечко поукромней, где и обняться можно будет.

Парень засмеялся, вслед за ним и девушка; они поднялись и ушли.

Дина начала о каких-то пустяках. Я послушал-послушал и, не вытерпев, спросил:

— Давай серьезно, ты что, раздумала поделиться со мной?

— Я разве собиралась? — Она прикинулась непонимающей.— О чем же?

— Почему «твоя песенка спета», почему домой не хочется?

Тихонько вздохнув, она притянула поближе ветку винограда и принялась машинально обрывать с нее узорчатые листочки: сорвет, помнет в пальцах и кинет.

— Они ведь тоже живые,— подал я голос.

— О чем ты? Ах, да!..— Дина выпустила из рук ветку и спросила нечто совсем неожиданное: — Знаешь, что это такое: когда в семье никогда не было отца и с матерью отношения не сложились?

— Что значит «не сложились»? Почему?

— Не знаю, чья тут вина — моя или мамы. Обеих, наверное... Это тянется давно, и с каждым годом мы все больше чужими становимся.

— Но почему?

— Характер у мамы очень неровный! То «надышаться не может» на меня, как однажды она соседке призналась, а то начнет «рвать и метать», ничем ей не угодишь... Личная жизнь у нее смолоду не удалась. Я даже не знаю, кто мой отец, мама это почему-то скрывает. Все эти годы она пыталась найти мне хоть какого-нибудь отца, а может быть, себе мужа... Так тошно иной раз бывает — сбежала бы куда глаза глядят!

Замолчав, Дина принялась опять общипывать ветку, я не останавливал ее.

— Но почему все-таки «песенка спета» — неужели только из-за матери?

— По-твоему, этого мало? — Дина отчужденно взглянула на меня.— Хватит, не надо больше об этом. Моя жизнь не для твоих ушей. Да и не хочу я ни с кем обсуждать мать... Но и дома жить больше не могу.

И — совсем неожиданно — она заплакала. И сразу из привычной гордячки превратилась в слабую и беспомощную, показалась совсем-совсем близко — только протяни руку... Но стоило мне положить руку на ее плечо, как она, отстранившись, резко повернулась ко мне:

— Что еще? Может, обниматься полезешь?

— Почему так грубо, Дина? — спросил я грустно.— Чем я обидел тебя?

— Характер такой, что тут непонятного? Пора бы привыкнуть!

Ее слез как не бывало. Порывисто поднявшись, шагнула к выходу, но вдруг остановилась и, жестом поманив меня к себе, провела рукой по моему лбу, как бы разглаживая его. Сказала примирительно:

— Перестань хмуриться, а то у тебя между бровей морщинка обозначилась.— Немного помолчав, прибавила: — Знай: я не жалею, что распахнулась тут перед тобой.

Я сжал ее руку в своих ладонях, и — не чудо ли? — Дина не сразу отняла ее.

— Когда мы снова встретимся? Так много надо тебе сказать, а я ничего не успел.

Дина пристально вглядывалась в меня.

— Что бы тебе, голубь белокрылый, переселиться к нам из своего леса года на три пораньше! — сказала она как бы самой себе.— Но ничего, еще по крайней мере разок мы с тобой непременно встретимся. Как надумаю, позвоню...