— То есть? — В глазах Агафона начала проясняться мысль.

— Как ты сам не понимаешь? Таким способом можно и от заикания избавиться... или, во всяком случае, попробовать.

Слово «заикания» я произнес с опаской, хоть перед тем и сделал такое основательное предисловие.

- Ты это всерьез?

- Сам подумай: кто решится о таком толковать с тобой не всерьез?

- А как это... попробовать?

- Ты заметил, конечно, за собой: когда с ребятами общаешься, то почти что не заикаешься? Но стоит тебе начать урок отвечать...— Я не договорил.

- Ну да, потому что психую, когда к учительскому столу выхожу... Значит, надо внушить себе, что я их не боюсь?

- Как бы поточнее сказать? Надо научиться как можно свободнее держать себя. (Можно, наверное, было прибавить: вот как сегодня, когда ты по истории отвечал, хоть учитель сам все испортил. Но не хватило решимости.) Когда ты выходишь к учительскому столу, то только об одном думаешь, одного боишься: сейчас опять начну заикаться. Слишком уж желаешь избавиться от своего недуга! Ведь верно? А надо перехитрить свое подсознание, позволить себе заикаться.

Для начала было сказано более чем достаточно. Я искоса поглядел на Агафона: каково же сейчас его бедной головушке?

- Ну наговорил ты мне!..

- Чтобы как следует все понять, надо самому эту

книгу прочесть, и не один раз. Завтра же принесу ее тебе.

Я нарочно не спросил, надо ли приносить. Из-за привычного упрямства он мог бы отказаться. Несколько минут, уставившись в одну точку, Агафон молчал, как бы не замечая, что я сижу рядом. Не меняя позы, вдруг спросил:

— А знаешь, как я заикой стал? В детстве, когда мне было неполных четыре года, родитель испугал. Сам я не помню, мать рассказывала.— Помолчав немного, прибавил: — Родитель у меня алкоголик.

Я попросту онемел от такого признания. Впрочем, Агафон и не ждал от меня слов сочувствия. Помолчав опять — я даже шелохнуться остерегался,— задал новый вопрос:

- Небось не испытал, что это такое — родитель-алкоголик? К тому же еще и буян.

- Нет.

- Счастье твое. Давно бы я стреканул куда глаза глядят из нашего города, да мать жалко: забьет он ее без меня.

Я решился подать голос.

- Говорят, от алкоголизма лечат.

- Говорят, кур доят! — грубо ответил Агафон.— Мой родитель дважды лечился, каждый раз только злей становился.— Он упорно называл отца родителем.— В какие только передряги по пьянке не попадал, даже под трамваем побывал.

— Но если так безнадежно, почему бы от него не отделиться? Квартиру разменять.

— Не такая у нас квартира, чтобы разменивать,— восемнадцать метров плюс соседи. Но главное в матери. Бабы ведь дуры! Надежды ни на грош, а они все равно на что-то надеются. К тому же еще он угрожает: убью, если бросишь меня. И убьет, рука подымется.

У меня и слов больше никаких для Агафона не находилось. А ведь они должны, непременно должны быть, эти спасительные слова! Мне вдруг отчетливо представилась вся разница между моей жизнью в родительском доме и кошмарной жизнью Агафона... Нет, не разница, а непроходимая пропасть!

Агафон не стал дожидаться, что я ему скажу. Резко поднявшись, хмуро кинул:

— Пора по домам. Разнюнился тут перед тобой...

И — впервые за этот год — я подумал: оказывается, есть горе горше моего.

4

Тетя Агния, воспользовавшись очередной годовщиной своей свадьбы с Валерием Петровичем, снова созвала гостей.

В субботу вечером, зайдя ко мне в комнату, сообщила об этом событии и безо всяких обиняков заявила:

- Надеюсь, дружочек, ты будешь полюбезней с Машенькой. Понять не могу, чем она тебе не угодила! Прехорошенькая, нрава самого подходящего: добра, простодушна, наивна даже. В наше время это редкость.

- Да мне-то что до того! Не думать же мне, в самом деле, о женитьбе в семнадцать лет.

Тетя Агния присела на краешек дивана.

- О женитьбе думать, конечно, рановато. Но об избраннице — в самый раз, дорогой.

- Не улавливаю разницы.

- Нечего и улавливать! У тебя на лбу написано, что рано женишься. Первая же девушка, в которую ты влюбишься, твоей женой станет. (Прошлый раз выразилась грубей — «окрутит».)

- Не пойму, хорошо это или плохо, на ваш взгляд?

-А это какова девушка окажется. Если посчастливится, хорошая, любой тебе только позавидует. Что же тут плохого, если мне хочется, чтобы ты с хорошей девушкой познакомился? Насильно ведь тебя никто женить не будет.

- А как же тогда с институтом, если я рано женюсь? Ведь без высшего образования вы моего будущего себе не представляете. Ребенок может родиться.

Тетя рассмеялась.

— Только всего и заботы?! Да учись себе на здоровье хоть десять лет подряд, ребеночек не будет вам помехой. Возьму его на полное свое обеспечение.

Вот так тетя Агния себя и выдала.

Вчера у них опять была размолвка с Капитолиной Даниловной, которая упрекала тетю Агнию в эгоизме, все мыслимые сроки проходят, а ее сноха все никак не соберется дитем обзавестись.

- Кажется, тетя, я понял, почему вы так настойчиво мне эту девушку навязываете. Это вам самой нужно, чтобы я поскорей женился, ребенка на свет белый произвел. Может, тогда и уладилось бы у вас со свекровью.

- Мальчишка!..— Вся вспыхнув, тетя Агния вскочила и направилась к двери.

На пороге приостановилась:

- Прикажешь позвонить Аничкиным, отменить приглашение?

- Зачем же? Наверное, это будет Неудобно. Обещаю быть любезным с Машенькой.

К назначенному часу — пятнадцати ноль-ноль — гости почти все собрались, не было только Аничкиных. Все солидные семейные пары, преимущественно из торгового мира — были тут товаровед из универмага, заведующий городским торгом, работник какого-то склада. Для разнообразия, наверное, был приглашен врач областной больницы — коллега Валерия Петровича. Впрочем, кто из них кто, я узнал позже, от тети Агнии.

Обнаружилось, что нет «самого главного», горчицы, и меня срочно откомандировали в магазин, Когда я возвратился, стол был полностью накрыт — просто ломился от всевозможных яств. Мужчины курили на кухне, пуская дым в открытую форточку, женщины оглядывали друг на дружке туалеты, мельком интересуясь: где ты вот это достала? Разодеты были, как на выставке мод.

Но куда этим расфуфыренным модницам было сравниться с тетей Агнией!

Вроде бы и материал ничуть не лучше, чем у них, и в фасоне ничего особенного нет, а платье казалось на ней особенным. А все потому, что у тети Агнии искусные руки, и хоть сама она шила себе платья редко, зато непременно их переделывала или усовершенствовала. Из магазина ли приносила, от портнихи ли — все равно.

И во всем остальном их превосходила. Остроумием, умением веселиться, спеть может под гитару не хуже артистки. В этот раз я хорошенько в нее вгляделся и был просто восхищен.

Только почему ее гостьи считают, что она «благородных кровей»? Ведь мама — ее родная сестра, а я ни разу от нее этого не слышал. Впрочем, если тетя Агния и придумала себе такую необыкновенную биографию, то и это мне даже нравится. Когда у человека работает воображение, разве это плохо?

Гордится своим редким красивым именем, сама об этом на прошлом празднестве сказала, когда ее день рождения справляли. Мне тоже оно нравится; во всем городе, наверное, больше не сыщется женщин с таким именем. К тому же оно очень по ней. Я заметил: имена людей им иногда совсем не подходят, но чаще, будто вывески, определяют содержание.

Позже всех пришли Аничкины. Машенькина мать была так разнаряжена, что женщины дружно разохались. За исключением тети Агнии, конечно.

Сама же Машенька была одета во все белое, выглядела действительно милой.

Когда усаживались за стол, поднялся шумок, и я услышал, как за моей спиной одна гостья вполголоса сказала другой:

— Обратила внимание на Машенькины сережки? У меня глаз наметанный, могу точно определить их цену. Тысченки две с чем-то.