Все молчат, как глухонемые. Путь от Котельничей не близкий… Подобранных и снятых с поездов бродяг держат в милицейской комнате на станции. Одних отпускают, за другими ждут нарочных…

Худой высокий милиционер обрадовался, увидев красивую Валентину Прокопьевну. Он расшаркался и заулыбался. Надоело ему шпану гонять. Он, видимо, очень торопился поскорее спровадить беспризорников. Быстрехонько составил какую-то опись, справку и сунул Валентине Прокопьевне. На прощание он от радости и облегчения каждому пожал руку. За лесом — поля, за полями — лес. В полынье Вятки да на быстрых протоках льда нет. Дымит холодным паром река. Видать, еще живая. Стелется внизу белый туман. Еще немного проехать — и будет Купарка. Странное название…

Серый пыльный туман подступил к зрачкам. Не различишь ни света, ни земли. Идет батька с пустым рюкзаком на лямках. Потом бежит навстречу медленными и длинными шагами. Он прыгает высоко и плавно. Так не бывает в жизни. Хочется сорваться с места и полететь к нему. Но совсем не слушаются ноги. Они болтаются в воздухе. Может, наоборот, прибиты гвоздями к земле. Руки так тяжелы, что поднять их и махать, как крыльями, тоже нет сил.

Батька, кажется, совсем близко. Уже различимо его лицо. Батька настойчиво зовет Петьку к маме с Ленкой. Он еще не знает ничего. Нет голоса, чтобы крикнуть ему: «Они погибли, их больше нет!.. Они погибли!..»

Неправда, это они погибли только во сне. На самом деле они живые. Это просто приснилось, потому что самое ужасное происходит только во сне. Сон скоро пройдет. В жизни такого не может быть и никогда ни с кем не будет. Как хорошо все-таки, что жизнь всегда лучше всяких колдовских снов. Вон же они живые стоят на железнодорожной насыпи и держатся за руки. Кругом почему-то красные цветы, зеленое небо и белое солнце. От тишины и счастья все до единого оглохли. Никто не слышит друг друга. Они зовут к себе. Наконец-то прошел тот кошмарный сон. Мама с Ленкой снова живые и невредимые. Надо только подойти к ним. Но чем Петька ближе, тем они дальше. Только бы дотянуться рукой. Но они тут же исчезают. Неужели опять вредничает Ленка? Надо бы стоять на месте и спокойно ждать. Тогда бы не было никакого обмана. Батьки тоже не видно. Ведь Петька про часы ему еще не успел сказать. Может быть, это сон во сне или уже совсем другой сон? Скорее бы очнуться…

— Ты что, Генералец, обалдел, что ли, скулишь, как подбитая сука?

— Сам ты сука продажная!

Князя в спальне уже не было. Нехотя и лениво одевались остальные, спросонья огрызаясь друг на друга.

Петька, накинув шинельку, вышел из спальни. Морозный воздух чуть освежил лицо.

Во дворе немка, направляясь в класс, увидела и остановила Петьку. Удивленно уставилась и с беспокойством спросила:

— Что с тобой, Крайнов, на тебе лица нет, может, ты болеешь? Если что-нибудь неприятное случилось, расскажи мне, я попробую тебе помочь…

Да она сама в защите больше всех нуждается, потому что одинокая старуха. С урока своего она отпустила, и Петька пошел разыскивать Валентину Прокопьевну, чтобы попросить ее первый раз о помощи. Болтался по территории и корпусам почти полдня, даже на обед не пошел. Правда, видел Валентину Прокопьевну дважды, но она куда-то торопилась и не замечала его, хотя Петька подходил к ней близко. Каждый раз она быстро скрывалась за дверью канцелярии. Можно действительно пойти прямо в райсовет, там люди справедливые, разберутся и помогут, наведут порядок. Князю крепко попадет за все измывательства. Прошлым летом, когда Петька в Казани бедствовал, голодал и пошел милостыню просить, старик татарин посоветовал:

— Айда-шагай в райсовет, там тебе помощь дадут, вниманием окажут…

Отвел и показал на низкое деревянное здание, где внутри по обеим сторонам узкого коридора было много скрипучих дверей. В одной из комнат строгие женщины долго расспрашивали Петьку, так ничего не выяснив и не поняв, но накормили досыта и велели подождать подводы в детдом. Подводы ждать он не стал. Недалеко была станция, оттуда снова поехал неизвестно куда, лишь бы батьку разыскать. В конце концов попал к милиционеру в Котельничах.

— Может, ты переживаешь, что письмо тебя не обрадовало? — снова спросила немка, встретив Петьку у столовой.

— Какое письмо? От Сталина, что ли?

— Разве тебе Валентина Прокопьевна еще не говорила? Она взяла письмо себе.

— Нет, я еще с ней не разговаривал. А когда пришло письмо?

— Кажется, вчера или позавчера, на днях, одним словом, — говорит немка, раскуривая папиросу.

— А что там, в письме?

— Местопребывание твоего папы пока неизвестно, но его настойчиво разыскивают и обязательно найдут… — Она еще что-то говорила, но Петька уже не слышал ее слов. Письмо читать ему не хотелось. Но Валентина Прокопьевна могла хотя бы сообщить?

Обычно она сама подзовет, пальцем поманит или окликнет, а тут вроде бы как избегает. Петька решил Князя повидать, чтобы поговорить окончательно. Может, еще сильнее ему пригрозить, а может, даже унизиться и встать на колени. Но тот куда-то запропастился: сказали, что в поселок ушел.

Дверь, ведущая из коридорчика в комнату Валентины Прокопьевны, была массивная, обитая с двух сторон кошмой, поэтому Петька никогда раньше не стучал: бесполезное дело, все равно не слышно, хоть ногами пинай. Он просто брался за деревянную ручку и тянул на себя. Если Валентина Прокопьевна дома, то дверь никогда на крючке не держит, заходи, не стесняйся, в любой момент, она не испугается и не рассердится.

Он медленно потянул на себя знакомую деревянную ручку. Дверь мягко, без скрипа отворилась. Петька вошел и остановился, как всегда, на пороге.

Валентина Прокопьевна сидела на сундуке у стола и писала. Быстро повернула лицо и, как только увидела его, почему-то сразу растерялась. Вскочила с места, засуетилась, запахивала халатик, словно пряталась от посторонних глаз или холода, потом вдруг резко спросила:

— Тебе что?

— У меня срочное дело…

Она быстро перешла к другому косяку, пытаясь что-то загородить и скрыть от его взгляда. Там, на подоконнике, лежала подушечка для иголок, а поверх видны были карманные часы в корпусе с решеточкой, которые она, будто невзначай, прикрыла ладонью, но от острого взгляда Петьки скрыть так и не успела. Недовольно заторопила:

— Ну, что у тебя? Говори скорей, а то мне некогда и я очень спешу, ночью муж приезжает, я должна заранее подготовиться и встретить, а у меня еще вечером педсовет…

— Зачем он приезжает? — странно спрашивает Петька, не найдя других слов.

— Попутно! — словно гавкает она. — Это, что ли, твое срочное дело?

— Нет…

— Ответ по розыску я оставила в канцелярии, можешь сам забрать. Ну, что еще?

— Да так, ничего…

Сейчас она совсем некрасивая и вид у нее неряшливый. Особенно противные у нее пугливые глаза и рот с презрительными морщинками.

Сил и ума не хватало Петьке быть посмелее. Повернулся и вышел. Медленно побрел по тропинке прочь от этого дома. Хотя уже там, у порога, ему хотелось закричать во весь роздых, затопать ногами, бить кулаками в стену, плакать, скрипеть от злости зубами, требовать и спрашивать:

— Неужели это вы? Неужели это вы?! Неужели это вы, Валентина Прокопьевна?!

Странно ползет сегодня время. На улице уже бледный и усталый вечер, пришел рано и быстро. Всюду серый снег, на черное небо выползает луна, и люди похожи на тени с бледными слепыми лицами. Если ждать до утра, она может передать батькины часы в подарок своему мужу и плакали тогда они о Петьке. Пора самому выкрасть то, что принадлежит ему, Петьке. Первый раз в жизни его вынуждают воровать. Раньше только просил милостыню, и люди от жалости подавали. Сегодня он украдет не чужое, а свое кровное. За это даже суд простить может и оправдает. Петька забрел в спальню, взял с койки короткое полотенце и сунул в карман шинельки. Потом пошел в столовую; дежурные посудомои уже разошлись. В огромном цинковом бачке остыла вода, болталась рядом на цепочке жестяная кружка. Петька отвернул кран, намочил полотенце.