Съездим? — предложил он не без колебания, однако с очевидным желанием испытать свои силы.

Франьо и Фаника, оба врачи, испугались.

Не слишком разумно! — возразили они, смущенно улыбаясь. И поглядели на меня, дескать, что ж ты-то молчишь?

Я направилась к канатной дороге.

Фаника подбежала ко мне.

Зачем ты это делаешь, зашептала она, это может ему повредить! Да ему и не забраться на сиденье!

А мы на мгновенье остановим кресло, пособим ему, давай лучше подумаем, как побыстрее все сделать!

И вот мы поднимаемся кверху.

Горы уменьшаются, отступают куда-то вниз, зато целиком раскрывается небо, оно становится огромным и беспредельным, легкие наполняет весенний, холодный воздух, и душа замирает перед безмолвным величием природы.

Я оборачиваюсь, машу ему, что-то кричу.

Ого-го-го! — откликается он. И смеется. Смеется во весь рот и по-мальчишечьи болтает ногами.

Неужели все это было в апреле прошлого года?

Когда мы достигли вершины, пошел снег. Мягкий и обильный, и скоро мы стали похожи на снежных баб.

Потом внизу мы весело смеялись, стряхивая снег с пальто перед входом в маленькое кафе.

Неужели это было всего десять месяцев назад? И сейчас он лежит неподвижно, оцепенело?

Сейчас ему никто не нужен. Он скован сном.

Каждые два часа приходит сестра, чтобы перевернуть его, оправить постель, помассировать спину.

По-прежнему стою в затемненной комнате и вслушиваюсь в его равномерное дыхание. Мне жутко. Мне вдруг показалось, что его уже нет, хотя он еще дышит.

Нет, нет, я не поддамся этому чувству. Потому что он жив в своих письмах и записях.

Я проснулся в горах северной Греции, утопающих в солнечном свете! Леса в теплых осенних красках. Сверху — синее небо, на котором пасутся белые кудрявые овечки.

Поезд стремительно движется к Афинам.

В Афинах я искал Мака. И мне трудно сказать, нашел я его тогда или нет. Потому что настоящего Мака, того, с которым мы познакомились в Женеве и которого я полюбил, больше не было. Теперь это старик, выброшенный жизнью на свалку. Измученный, отупевший.

Я совсем забыла о Маке! Его история совершенно выветрилась у меня из памяти, а ведь когда Мака отстранили от работы во Всемирной Организации Здравоохранения, я была очень огорчена. Его погубили сплетнями.

Они работали вместе, и Мак совсем не казался старым, хотя возраст у него был почтенный. Работа шла успешно, и в Маке организация очень нуждалась.

Интриги начались, когда назначили нового руководителя секции. Мака постепенно оттеснили на задний план, а потом и вовсе стали обходить. И уже не нужны были его знания, его богатый опыт, его рекомендации, его острый ум. Он был обречен.

Во время прощального ужина в Женеве он сидел за столом на почетном месте, но глаза у него были печальные.

В его честь произносили тосты, говорили, как много он сделал для спасения человеческих жизней, желали ему дальнейшей успешной научной деятельности, хотя знали, что отныне он будет безвыездно жить в Афинах в скромной квартире, вдали от всего.

Далеко за полночь мы проводили его до гостиницы. Он шел, тяжело опираясь на наши руки, и ему никак не удавалось попасть с нами в ногу.

Sic transit gloria…[9] — усмехнулся он, прощаясь.

Весь этот длинный день Мак не выходит у меня из головы. Мак, для которого так много значила работа и так мало — личная жизнь. Мак, целиком отдавший себя обществу и зависящий от него. Мак, которого опутали интригами и выставили. И он сдался.

Но ведь он — не Мак! И в Греции у него не будет времени думать об этом. Он должен проверить работу институтов и диспансеров…

Наш автобус взбирается на Парнас. Гора Аполлона, Диониса и муз.

Камни среди вереска. Самые разные оттенки лилового и серого.

Пастбища пустынны. Скот перегнали выше в горы. Повсюду стройные кипарисы. Как юные животные. Как дети. И все дышит близостью Средиземного моря.

Тысяча метров над уровнем моря.

Вылезаем из автобуса, полной грудью вдыхаем горный воздух.

Вот эту деревушку нужно сфотографировать, как она называется? Арах?.. Арах — паук, Арахна — пряха из Лидии, да? Та самая, что бросила вызов Афине Палладе. Та самая, что изобразила на полотне амурные приключения богов. Афина, конечно, разгневалась, уничтожила ткань, а самое девушку обратила в паука. Вот что случается с человеком, если он шутит с богами или прохаживается на их счет!

Ты рассказываешь коллегам, что у нас в Македонии есть похожие деревушки. Только вместо колоколен в небо устремляется тонкий минарет.

На узких уличках Араха местные жители продают изделия ручной работы. Как у нас в Македонии, скажешь ты, точь-в-точь!

Целых два часа осматривали мы Дельфы. Даже на холм взобрались и отведали чистой студеной воды из священного Кастальского ключа.

А гостиница выстроена на самом краю пропасти, представляешь? Внизу голубое море, над головой синее небо, а кругом острые скалы и высокие, тонкие сосны…

…и в горах выстрелы, эхо разносит их по скалам… и звон колокола… ди-динь… ди-динь…

Разумеется, телефон. Должно быть, я задремала. Ошибка.

В полусне у меня все перепуталось: его поездка по Греции и наше возвращение из Соединенных Штатов.

Старенький турецкий пароход везет нас из Нью-Йорка в Пирей.

Когда мы уезжали из Нью-Йорка, началась забастовка моряков. Выбора у нас не было, к пришлось сесть на этот захудалый пароходишко.

И по сей день я словно ощущаю под ногами покачивающуюся палубу. Четырнадцать дней плаванья при безоблачном небе.

Уже спозаранку он на палубе. Не поднимая глаз от пишущей машинки, сунул мне несколько страничек отчета, почитай!

Отчет военной делегации Красного Креста Югославии. Делегация из трех человек пересекла Соединенные Штаты Америки от Атлантического до Тихоокеанского побережья. И Канаду от Ванкувера до Монреаля.

С раннего утра до поздней ночи переговоры, выступления на митингах в различных обществах, по радио. В среде, которая ему чужда, как никакая другая в мире. Все вокруг озабочены одним — добыванием, выколачиванием денег. Денег, которые дают силу, власть и уродуют человека…

И вместе с тем здесь удивительный народ. Особенно старые переселенцы. Возможно, впервые в жизни испытывающие гордость за свою родину, которую им пришлось покинуть. Они волновались до слез, слушая нас. Они отдадут последний цент, если потребуется! Они готовы помочь! Everything for the old Country![10]

Нет, так мы не хотим! Не так «for the Old Country»! Мы намерены принести это в дар своему краю! Какому-нибудь острову в Далмации или Коновле, или какой-нибудь деревушке в Белой Крайне. Только так.

Каждая группа сама по себе, строго изолирована от остальных. И внутри этих групп тоже нет согласия. Отдельные деревья, леса нет.

Мы измучились. Убеждали, разъясняли. Предлагали свой план помощи родине. Детская больница в Словении будет предназначена для всех детей, в том числе и для тех, что родились в твоей деревне, в Белой Крайне, как ты этого не понимаешь?

Да нет, ты сам пойми! Нас здесь всего горстка! Мы годами копили деньги, чтобы помочь родному краю. Почему ты нам не даешь своей поликлиники?

Ух!

И жгучая тоска по родине. С каждым днем усиливающаяся и невыносимая. Испытываемая постоянно, хотя дел очень много. В особенности у руководителя делегации, который в ответе за все.