Мне думается, нетрудно показать, что сближение это не случайное и сходство форм исследования не только внешнее. Поскольку рефлексология стремится объяснить все поведение человека, она неизбежно имеет дело с тем же самым материалом, что и психология. Вопрос стоит так: может ли рефлексология скинуть со счетов и не учитывать вовсе психику как систему задержанных рефлексов и переплетений разных систем? Возможно ли научное объяснение поведения человека без психики? Психология без души, психология без всякой метафизики должна ли быть превращена в психологию без психики — в рефлексологию? Биологически было бы нелепостью предположить, что психика совершенно не нужна в системе поведения. Пришлось бы или мириться с этой явной нелепостью, или отрицать существование психики. Но к этому не склонны самые крайние физиологи — ни Павлов, ни Бехтерев.

И.П. Павлов говорит прямо, что наши субъективные состояния есть для нас первостепенная действительность, они направляют нашу ежедневную жизнь, они обусловливают прогресс человеческого общежития. Но одно дело — жить по субъективным состояниям, а другое — истинно научно анализировать их механизм (1951). Итак, есть такая первостепенная действительность, которая направляет нашу ежедневную жизнь,— это самое главное,— и все-таки объективное изучение высшей нервной деятельности (поведения) не может обойтись без учета этой реальности, направляющей поведение, без психики.

В сущности, говорит Павлов, интересует нас в жизни только одно: наше психическое содержание. Занимает человека более всего его сознание, муки его сознания. И сам Павлов признает, что оставить их (психические явления) без внимания нельзя, потому что они теснейшим образом связаны о физиологическими явлениями, определяя целостную работу органа. Можно ли после этого отказаться от изучения психики? И сам Павлов очень верно определяет роль каждой науки, говоря, что рефлексология строит фундамент нервной деятельности, а психология — высшую надстройку. «И так как простое, элементарное понятно без сложного, тогда как сложное без элементарного уяснить невозможно, то, следовательно, наше положение лучше, ибо наше исследование, наш успех нисколько не зависят от их исследований. Мне кажется, что для психологов, наобо-

55

Л. С. ВЫГОТСКИЙ

рот, наши исследования должны иметь большое значение, так как они должны составить впоследствии основной фундамент психологического здания» (там же, с. 105). Под этим подпишется всякий психолог: рефлексология — общий принцип, фундамент. До сих пор, пока шла постройка фундамента, общего для животных и человека, пока речь шла о простом и элементарном, надобности в учете психики не было. Но это временное явление: когда двадцатилетний опыт рефлексологии станет тридцатилетним, положение дела переменится. Я с того и начал, что кризис методики начинается у рефлексологов именно тогда, когда они от фундамента, от элементарного и простого, переходят к надстройке, к сложному и тонкому.

В.М. Бехтерев (1923) высказывается еще решительнее, еще прямее, значит, занимает позицию еще более внутренне непоследовательную и противоречивую. Было бы большой ошибкой, считает он, признавать, что субъективные процессы совершенно лишние или побочные явления в природе (эпифеномены), ибо мы знаем, что все лишнее в природе атрофируется и уничтожается, тогда как наш собственный опыт говорит нам, что субъективные явления достигают наивысшего развития в наиболее сложных процессах соотносительной деятельности (с. 78).

Можно ли, спрашивается, исключить изучение тех явлений, которые достигают наивысшего развития в наиболее сложных процессах соотносительной деятельности, той науки, которая предметом своего изучения делает именно эту соотносительную деятельность? Но Бехтерев не исключает субъективную психологию, а отмежевывает ее от рефлексологии. Ведь ясно для каждого, что здесь возможно одно из двух: 1) или полное объяснение соотносительной деятельности без психики — это признает Бехтерев, и тогда психика делается побочным, ненужным явлением — это Бехтерев отрицает; 2) или такое объяснение невозможно, тогда можно ли признавать субъективную психологию, отмежевывать ее от науки о поведении и т. д. Вместо того или другого Бехтерев говорит о взаимоотношении обеих наук, о возможном сближении в будущем, но так как для этого время еще не настало, то пока мы можем стоять на точке зрения тесного взаимоотношения между одной и другой научной дисциплиной, полагает он.

Еще Бехтерев говорит о возможном и даже неизбежном в будущем построении рефлексологии с особенным рассмотрением субъективных явлений. Но если психика неотделима от соотносительной деятельности и высшего развития достигает именно в своих высших формах — как же их можно изучать раздельно? Это возможно только, если признавать обе стороны дела разноприродными, разносущ-ностными, на чем долго настаивала психология. Но Бехтерев отвергает теорию психологического параллелизма и взаимодействия и утверждает именно единство психических и нервных процессов.

Он много раз говорит о соотношении субъективных явлений

56

МЕТОДИКА РЕФЛЕКСОЛОГИЧЕСКОГО И ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

(психики) g объективными, неявно все время оставаясь на точке зрения дуализма. Ив сущности,'дуализм и есть настоящее имя этоиТоч-ке зрения Павлова и Бехтерева. Для Бехтерева экспериментальная психология неприемлема именно потому, что она методом самонаблюдения изучает внутренний мир, психику. Результаты ее работ Бехтерев предлагает рассматривать безотносительно к процессам сознания. А насчет методов он говорит прямо, что рефлексология пользуется особыми, ей принадлежащими GTporo объективными методами. Насчет методов, впрочем, мы видели, что сама рефлексология признает полное совпадение их с психологическими методами.

Итак, две науки, имеющие один и mom же предмет исследования — поведение человека, пользующиеся для этого одними и теми же методами, все-таки, несмотря ни на что, продолжают оставаться разными науками *. Что же мешает им слиться? Субъективные или психические явления — на тысячу ладов повторяют рефлексологи. Что же такое субъективные явления — психика? *

Во взглядах на этот вопрос — решающий вопрос — рефлексология стоит на позиции чистейшего идеализма и дуализма, кото, рый правильно было бы назвать идеализмом наизнанку. Для Павлова это непространственные и беспричинные явления; для Бехтерева они не имеют никакого объективного бытия, так как могут изучаться только на себе самом. Но и Бехтерев и Павлов знают, что эти явления направляют нашу жизнь. Все же они видят в этих явлениях, в психике нечто отличное от рефлексов, что должно изучаться отдельно и безотносительно к чему должны изучаться рефлексы. Это, конечно, материализм чистейшей воды — отказаться от психики, но только материализм в своей области; вне ее это чистейшей воды идеализм — выделять психику и ее изучение из общей системы поведения человека.

Психики без поведения так же не существует, как и поведения без психики у потому хотя бы, что это одно и то же. Субъективные" состояния, психические явления существуют, по мнению Бехтерева, при напряжении нервного тока, при рефлексе (заметьте это!) сосредоточения, связанном с задержкой нервного тока, при налаживании новых связей. Что же это за загадочные явления? Не ясно ли уже теперь, что и они всецело и без остатка сводятся на реакции организма, но отраженные другими системами рефлексов — речью, чувством (мимико-соматический рефлекс) и пр.? Проблема сознания

* В отчете о съезде, напечатанном в сб.: Новое в рефлексологии (1925, № 1),в примечании сказано о моем докладе по поводу этой мысли, что автор «вновь пытался стереть грань между рефлексологическим и психологическим подходами, вызвав даже некоторые злорадные замечания по адресу рефлексологии, впавшей во внутренние противоречия» (с. 359). Вместо опровержения этой мысли референт ссылается на го, что «докладчик — психолог, пытающийся ассимилировать, кроме того, и рефлексологический подход. Результаты говорят сами за себя».— Очень красноречивое умолчание! Хотя точная формулировка моей ошибки была бы уместнее и нужнее.