- Впустишь?

- Если скажу нет, ты же все равно не уйдешь? – это был риторический вопрос. И мы оба это знали. – Зачем пришел? – а вот это уже вопрос, который требует ответа. И желательно развернутого, со всеми подробностями.

Но Ник молчит. Лишь изучает меня своим взглядом. Ощупывает. Обжигает. От него умопомрачительно пахнет: запах мужских - терпких, но в то же время освежающих - духов смешивается с запахом сигарет.

- Так и будешь молчать? – моя выдержка летит к чертям. Так хочется коснуться его, зарыться в непослушных волосах, прижаться к статному телу, почувствовать его поцелуй на губах…

Нервно сглатываю и отхожу в сторону, пропуская его.

Этот месяц действительно будет долгим.

- Чай, кофе? – флегматично интересуюсь я, когда мы оказываемся на кухне. Одетые. Не на столе.

- А крепче ничего нет? – Ник со скрипом отодвигает от стола стул и усаживается на него, откидываясь на спинку.

- Прости, твоя девушка, - выделяю интонацией последнее слово, - просила присмотреть за тобой. А это подразумевает, чтобы ты не пил и по другим девкам не ходил. – Перечисляю я свои обязанности, ставя на плиту чайник. Плевать, если он ничего не будет. Я хочу кофе. Много кофе.

- Так я и не к другим девкам, - усмехается Ник, - я к тебе пришел.

Как метко. Прямо в десятку. В яблочко. Страйк, черт бы тебя побрал!

Молчу, с силой комкая кухонное полотенце. Ткань мнется в руках, а я продолжаю впиваться в неё ногтями будто это она – центр всех моих бед. Но нет. Эпицентр всех моих бед сидит у меня за спиной, на стуле, явно довольный собой.

Я начинаю закипать. Но чайник делает это быстрее меня.

Так же не говоря ни слова, достаю с полки свой любимый бокал – мне Том его подарил на три месяца нашего знакомства (как мило) – кидаю туда аж две чайные ложки кофе и заливаю кипятком. Сегодня без сахара. Только кофе, только хардкор.

Делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к Нику. Чашка едва не падает из рук, но я упорно цепляюсь пальцами за горячую поверхность. А Ник – смотрит. Так завораживающе, так сосредоточенно, чертовски пронизывающе. И он не улыбается, как я предполагала, что он будет радоваться своей маленькой победе - нет, он просто сидит и смотрит. На меня.

Нервно сглатываю, а пальцы уже горят огнем. Как бы не было ожогов завтра. Да какие к черту ожоги, когда тут меня саму сжигают дотла. Без остатка. Лишь одним взглядом.

Ноги подкашиваются, и я слишком громко плюхаюсь на стул. Горячий кофе расплескивается и обжигает внешние стороны обоих ладоней. Шиплю, стряхивая с рук влагу. А затем не выдерживаю, и громко ругаюсь.

Ник подскакивает в тот же момент, как капли кофе касаются моей кожи.

- Не подходи! – тут же ощетинилась я.

- Ты обожглась, - в его голосе проскальзывают нотки волнения.

- Без тебя вижу! – почти кричу я на него. Больно же! И руки тоже.

С трудом, но вспоминаю, где в этом доме находится аптечка. Нахожу её и выуживаю оттуда мазь против ожогов.

- Давай помогу, - Ник снова пытается сделать вид, что он весь такой заботливый и благородный. Нет, дорогой, не прокатит.

- Сказала, не подходи! – рычу в ответ, пытаясь сдержать слезы и натереть руки этой мазью – что, впрочем, выходит не ахти: ни то, ни другое.

Парень качает головой и уверенно направляется ко мне. Я этого даже не замечаю, так как пытаюсь справиться с тюбиком, который никак не хочет открываться.

Ник спокойно отбирает у меня мазь и, не дав мне даже возразить, открывает и выдавливает белую жижу на свои пальцы. К горлу подкатывает ком, а в низу живота нарастает жар, когда я вспоминаю, что эти пальцы вытворяли…

Стряхиваю головой, пытаясь отогнать наваждения, как меня тут же накрывает новой волной. Ник осторожно берет мои поврежденные руки в свои и начинает нежными массирующими движениями втирать мазь. Это и больно, и – черт побери! – приятно.

А я все смотрю на эти его действия и не могу понять: мы касаемся друг друга так спокойно, без срывания одежды и изничтожающей, дикой, животной страсти. Неужели это возможно?

И все же в дрожь меня бросает от его нежных и ласкающих движений пальцев, водящих по моей руке. Почему я не сопротивляюсь? У меня опять мозг отказал? Если нет, тогда почему я позволяю ему сидеть вот так близко ко мне, держать мои – пусть и с ожогами – руки, и гладить их?

Давай, Алексия, очнись! Скинь с себя его чарующее воздействие! Он – не твой!

Я будто очнувшись, выдергиваю свои руки из его ладоней. А он и не сопротивляется, не держит. А так хотелось бы.

- Всегда пожалуйста, - едва заметно улыбается Ник, вставая и отходя от меня.

Смотрю на него недовольно, пытаясь убить одним лишь взглядом. Но не выходит.

- Я и сама бы справилась. – Недовольно бурчу себе под нос.

Дьявол! Чувствую себя настырным и упертым ребенком, которого обидел злой и чертовски сексуальный дяденька.

- Ну да, - иронично хмыкает Ник, - а закурить мне можно?

Теряюсь от того, как он быстро перевел тему. Да еще и к чему эти вопросы? Ах, ну да – это же моя (поправка: наша с Томом) квартира.

И нет тут нельзя курить.

- Балкон направо и прямо, - кидаю безразлично, разглядывая пораненные руки. Мазь облегчила боль, но кожа покраснела и немного вспухла. Если еще и волдыри появятся – я не выдержу.

А почему вообще нет такой мази для сердечных ран? Что делать, когда сердце горит, плавится, превращается в пепел? Как потушить пожар, уничтожающий не только сердце, но и душу?

За ходом моих мыслей не замечаю, что в комнате осталась одна. А когда осознаю – надеюсь, что Ник ушел совсем. Но нет, он на балконе. Курит.

Том не курит. Я не курю, хоть и пыталась. И вообще ненавижу курящих мужчин. Тогда почему же меня сводит с ума это сочетание запаха сигарет, духов и мужского тела, исходящее от Ника.

Я прогнила. Насквозь. Потому что я не хочу останавливаться. Не хочу прекращать сходить с ума от одного лишь присутствия этого человека. Я просто не хочу больше притворяться. Делать вид, что я вся такая правильная. Не хочу имитировать оргазмы – хочу получать их в реальности. Так, чтобы кричать до хрипоты, выгоняя весь воздух из легких, чтобы распадаться на миллионы частиц, как пишут в романах, чтобы почувствовать себя желанной и живой.

Уверенно направляюсь на запах сигарет, зная, что он ждет меня. Но не успеваю открыть балконную дверь, как тут же оказываюсь в объятиях. Губы настойчиво впиваются в мой рот, язык властно врывается внутрь, терроризируя, иссушая без остатка.

Дыхания не хватает. Цепляюсь больными руками за плечи Ника, но боль тут же пронзает меня до самых костей. Я шиплю и отстраняюсь от столь пленительных губ и сводящего с ума языка.

От боли выступают слёзы, но Ник стирает их губами с моих щёк, а затем бережно берет в свои руки мои пострадавшие и едва касаясь губами пальцев, дует на ожоги. Это невыносимая и дурманящая пытка.

- Прошу, позволь мне провести эти дни с тобой, - отрываясь от рук, шепчет мне в висок, - позволь сгореть с твоем огне.

От его слов кружится голова и даже подкашиваются ноги. К черту моральные принципы! К черту совесть! Винить себя буду потом, а пока я лишь произношу в ответ:

- Так давай сгорим вместе.

***

Эта ночь отличается от всех предыдущих. Этот раз отличается. Теперь нет никакой дикой страсти, нет отчаянных движений и грубой силы. Сегодня есть только я и он.

Ник бережно укладывает меня ещё на не тронутые и не измятые простыни. Его губы находят мои и захватывают в волнующий и головокружительный плен. А руки умело исследуют тело, его формы и изгибы. Кожа под одеждой горит, а истома разливается по всему телу. Я хочу его. Я сгораю.

- Не надо, - останавливает меня Ник, когда я тянусь к нему руками, чтобы снять с него рубашку и почувствовать его тело. Немой вопрос читается в моих удивленных глазах. – Твои руки еще не зажили. – Поясняет он мне, как маленькой.