Он сдержанно поклонился, она присела. Ни она, ни он не произнесли ни слова. Отец что-то говорил, но они его почти не слышали, потом мать отозвала отца к другим гостям. На них смотрели с любопытством, особенно барышни.

— Ваш батюшка непременно хотел представить меня, — проговорил он смущенно. Наверное, он хотел взять легкий, развязный тон, но прозвучало иначе. — Я слышал, вы восхитительно играете на клавесине.

— В Капстаде все девицы восхитительно играют на клавесине, — ответила она. — И все поют. И танцуют. Что нам еще делать, ведь других занятий у нас нет.

— Какую мрачную картину вы нарисовали.

— Капстад — очень тесный мирок, — ответила она. — Вы здесь скоро соскучитесь. Впрочем, вам-то скука не грозит, ведь вы можете уехать, когда захотите.

— Я намереваюсь пробыть здесь довольно долго.

— О, девицы будут в восторге. Обычно иностранцы только приедут к нам и сразу уезжают.

Он молчал, думая о чем-то своем. Потом заговорил с волнением, которое ее удивило, и при этом она обратила внимание, что у него очень приятный выговор:

— Поймите, мадемуазель, для нас, путешественников, мир становится все более и более тесен. После того, как открыли Перу, нам почти ничего не осталось. Пожалуй, одна только Африка.

— Капстад еще не Африка.

— Да, но отсюда можно начать.

Она не сдавалась.

— Не так-то легко получить разрешение губернатора для путешествия в глубь страны.

— Вы точно меня обвиняете.

— В чем мне винить вас? Ведь я вас совсем не знаю. И меня совершенно не касается, что вы намереваетесь делать. Но согласитесь, лучше уж быть готовым к тому, что тебя ждет, правда? Здесь, в Капской колонии, каждый пустяк сопряжен с бесконечной волокитой, и никто вам ни в чем не поможет. Шагу нельзя ступить без разрешения Палаты. А эти господа в Палате… — Она возмущенно тряхнула головой. — Эти господа хотят запереть нас между горами и морем. По-моему, они просто боятся пустить нас в глубь страны. Вдруг это подорвет их власть? Вижу, вы мне не верите, но я сказала правду. А мой отец — один из их чиновников.

— Что вам Палата? Ведь вы здесь сами себе хозяева, не так ли?

— О да, мы сами себе хозяева! — с горечью воскликнула она. — Это-то нас и губит.

— Вы не бывали в других странах?

— Нет, я была в Голландии, мы прожили там с маменькой целый год. Навестили всех ее родных. — Она немного помолчала, потом сказала загадочно — Голландия тоже довольно тесный мирок.

— Но там кипит жизнь! — возразил он. — Туда съезжаются со всего мира.

— Конечно, мне там понравилось. Балы, концерты. И Амстердам очень красив. И все-таки… и все-таки там все чужое. Это маменькина родина, а не моя. — Она улыбнулась ему чуть более доверчиво. — Знаете, что мне больше всего понравилось во время путешествия? Когда мы возвращались домой, в Бискайском заливе разыгрался ужасный шторм, все думали, корабль утонет. Меня не выпускали на палубу, но я все-таки вышла и стояла там, вцепившись в поручень, а брызги окатывали меня с ног до головы. Было так страшно и прекрасно, казалось, наступил конец света.

— Видимо, вы жаждете свершения апокалипсических пророчеств.

Она оставила его и через минуту вернулась с вазой фруктов.

— Я пренебрегаю обязанностями хозяйки по отношению к гостю, — светским тоном сказала она. — Попробуйте этот мелкий красный инжир, он удивительно сладкий. Его специально привезли с острова Роббен. Маменьке доставляют оттуда и цветную капусту, надеюсь, вы вечером попробуете. А по особо торжественным случаям мы заказываем там даже воду для питья, считается, что во всем Капстаде нет такой чистой свежей воды. Видите, все лучшее к нам привозят со стороны.

Он молчал, пристально глядя на нее отсутствующим взглядом.

— Ну так что? — вдруг с вызовом спросила она. — Вы удостоите меня нескольких строк в вашем дневнике?

— Виноват, — он встряхнул головой, будто только что проснулся.

— Вы так пристально смотрели на меня.

— Ради бога простите, — смущенно пробормотал он. — Мне так редко доводилось беседовать с молодыми девицами.

— Пожалуйста, не считайте, что вы обязаны терять время в моем обществе.

— О, ради бога, вы не так меня поняли, — возразил он в некотором смятении. — Я подумал, что это вам со мной скучно. Во мне нет светской любезности. Мне так редко доводится бывать в обществе, ведь я провел жизнь в путешествиях по неизведанным странам.

Наверное, эта его молчаливость, эта суровая сдержанность и заставили ее взбунтоваться, ей захотелось расшевелить этого незнакомца, пусть он раскроет перед ней хоть часть своих тайн, ведь он носит в себе такой огромный мир — путешествия и приключения, полные опасностей ночи, штормы на море, маяки, сказочные страны, экзотические животные, дикари — и не желает делить этот мир с ее Капстадом.

— А вам не кажется, что люди — те же страны, и их тоже стоит исследовать? — дерзко спросила она.

— Вы бросаете мне перчатку, — сказал он.

— О нет, герр Ларсон, — сухо возразила она. — Я не страна, я — всего лишь крошечный клочок земли, зажатый между горами и морем.

Неделю спустя они ехали в наемной карете по горной дороге в Констанцию, с каждым поворотом лежащая внизу болотистая равнина распахивалась перед ними все шире, но Элизабет зорко наблюдала за своим спутником: от его глаз не ускользала ни одна мелочь, при малейшем волнении лицо его загоралось, — точно так же он, должно быть, путешествовал и по другим странам, по землям, где до него никто не бывал, и ей захотелось проникнуть в его душу, заставить его раскрыться перед ней, увидеть то, что видит он, испытать то, что он испытывает, понять человека, в котором живет такая страсть.

Неподалеку от города их карета вспугнула большую стаю бабуинов, обезьяны кинулись врассыпную, и собаки, которые провожали карету, с бешеным лаем гнали животных до самых скал.

— Сегодня они нас испугались, — с усмешкой сказала она. — А в прошлый раз, когда я была здесь верхом, один старый самец отделился от стаи и хотел на меня броситься. Еле от него ускакала. — Она засмеялась и откинула назад волосы.

— Вы часто здесь бываете?

— Меня все время сюда тянет. Но матушка, конечно, возражает.

— Разве эти прогулки не опасны?

— Опасны, наверное. На Горе все еще водятся леопарды. В зарослях скрываются бродяги и беглые преступники. Но если всего на свете бояться, придется всю жизнь просидеть дома… Сейчас, за следующим поворотом, откроется удивительный вид, смотрите.

Они обогнули выступ горы и увидели внизу, в мелких озерцах, которые усеивали болотистую равнину, несколько больших стай фламинго. Одна из стай, испуганная стуком колес, взлетела в воздух, махая розовыми крыльями.

— Видите? — в восторге вскричала она. — По-моему, это самый красивый уголок во всем Капстаде.

— Phoenicopterus ruber[5], — задумчиво проговорил он. — Принадлежит к тому же отряду, что и журавли, grallae[6].

Она быстро обернулась к нему, но он уже умолк. Дорога начала спускаться вниз к песчаному плоскогорью.

— Зимой здесь проехать невозможно, — говорила она. — Дорога залита водой. Если вы еще будете здесь зимой, непременно съездите и посмотрите.

Островки диких цветов по сторонам дороги становились все больше, все пышнее и наконец слились в сплошной ковер, их окружило огромное вересковое поле, пестреющее протеей.

Некоторые цветы он назвал ей — иксия, мелантия, монсония, вашендорфия, она никогда прежде не слышала этих названий; потом он даже велел кучеру остановиться и стал собирать цветы, которых не встречал раньше. Вернувшись к карете, он протянул ей огромный букет и вдруг улыбнулся, и от улыбки лицо его стало гораздо моложе.

— Благодарю, — сказала она с радостным удивлением и взяла цветы. — Какой прелестный букет!

Но как только он снова сел рядом с ней в карету, он отобрал цветы. Она поняла, что ошиблась, и в смущении и досаде закусила губу.