Первое звено попарно рванулось в небо. Слежу за форточкой у Речкалова. Исаев после развода обычно оставляет за себя Крюкова или Матвеева, и уходит добирать в хату. Но, на всякий случай, мы не пользуемся Р/С. Пять минут, форточка захлопнулась: «К запуску.» Две минуты на прогрев, взлетаем с места. Пошли в набор. Набрали 4000, идём к Крымской. Пока по станции не сказано ни слова. Голубев уверенно держится за мной.

— Девятнадцатый, плюс один!

— Понял, тринадцатый.

Речкалов пошёл наверх, мы идём за ним. Покрышкин нас уже видит и выстраивает этажерку. Проходим Крымскую и следуем в море. Навстречу нам выплывают 4 девятки «Ю-87» без прикрытия. И у меня появляется возможность пристрелять пушку. Разворот и четверка Покрышкина атакует первую девятку. Мы следим за воздухом. Я зашёл в три четверти, как предписано в прицеле, внес размах крыльев Ю-87 в прицел: 13.8, крутанул маховик, обжав Юнкерс. Нажал захват. Затем его длину: 11.1, ещё раз обжал Юнкерс. Нажал захват. Готово. Ждём, когда заморгают оба кольца. Но головой верчу, могут появиться «мессера». Моргнуло — выстрел. Бью одиночным. Попал! Да ещё с такой дистанции!!! Ай, да прицел! Короткая! Готов!

— Сухой! Ты чем занят? Вопрос!

— Пушку пристреливаю.

— С такой дистанции? Ты сдурел, подойти и бей в упор!

— Не могу, тринадцатый, я Вас прикрываю.

— Вот и прикрывай, и не майся дурью! Смотри-ка! А ведь сбил! А ещё можешь?

— Восемнадцатый, Сухому. Прикрой, атакую.

Так как машины однотипные, то вводить цифры больше не надо. Только обжимать и нажимать захват. Сбил ещё два, после этого девятка ушла в пикирование, сбросив бомбы в море. Покрышкин заставил сбросить бомбы первую девятку, ушёл ко второй, а нас послал к третьей, оставив сзади пару Речкалов-Труд. Я ударил по ведущему, он, получив снаряд, сразу повёл девятку вниз. Ладно, ушёл, значит ушёл. Под занавес, Саша дал возможность пострелять и последней паре. И Труд, и Речкалов, сбили по Юнкерсу. Все! Сбор! Следуем домой, но, навстречу нам идут 12 «мессеров». Сбрасываю настройки прицела, обнуляя их. В «собачьей свалке» они ни к чему. Просто не дадут времени для этого. Но, Покрышкин не хочет связываться с «мессерами», предложив им тактику срыва их атак и оттягивания на свою территорию. Тем не менее, сам Покрышкин сбил или повредил один из них, скорее всего, ведущего, потому, что после этого от нас отстали.

После посадки Саша идёт ко мне разбираться. Я его понимаю: он лез под огонь стрелков, а тут какая-то сволочь бьёт «Юнкерсы», не входя в зону поражения их пулемёта! Нахал!

— Эй, Чингачгук Большой Змей, Зоркий Глаз! Какого хера! Как ты с такой дистанции попадаешь?

— У меня прицел с первых кобр.

— Каких?

— С английских Р-39D. Я начинал на них.

— А у нас?

— Такой же, но сняты несколько приспособ, которые поправки считают.

— Твою мать! — выругался Саша. — А почему сняты?

— Насколько я знаю, никто толком не мог объяснить, как этой штукой пользоваться и для чего она. И, главное, по бомбардировщикам она работает, насколько ты видишь, а перед боем с истребителями, её надо обнулять. Эффективно он работает по истребителям, когда надо прикрыть собственные бомбардировщики.

— То есть, надо всё время возиться с прицелом? Так, что ли?

— Ну да.

Покрышкин почесал затылок.

— Да, наверное, это не вариант. Хотя, в данном случае, когда нет прикрытия, очень качественно работает.

— Ну, или когда кто-то отвлёк истребители.

— А вот это — хорошая идея. А ты где его взял?

— В Баку. Там было 12 таких машин у курсантов. Наверное, так и лежат на местном «кладбище». Били их часто.

— Надо Жмудя направить в Баку, пусть покопается. Ладно, пошли обедать, Зоркий Сокол! С тебя причитается!

— Ну, у тебя всё равно больше!

— Ты на мою машину посмотри! Научишь пользоваться?

— Конечно!

Вот зараза! Сменил мне позывной на «Сокола»!

Инженер полка Жмудь съездил в командировку в Баку, привёз три вычислителя и два прицела, но, ни один из них к друг другу не подходил по номерам. А изготавливались они «парой», иначе вычислитель давал большие ошибки. Помучавшись пару недель и поняв тщетность наших усилий, мы их сняли с машин, и дальнейшая судьба приборов мне была неизвестна. Дело в том, что 129 учебный полк перебазировался в Ханкалу, в Грозный, и «кладбище» отправили на переплавку, вместе с уникальными прицелами. Их никто снять не догадался.

Наш «батальонный комиссар» дочирикался! Формально, мы не выполнили приказание. Над Крымской мы не были. Какой-то пехотный начальник позвонил спросить: «Где воздушное прикрытие?» Поэтому сразу после обеда нас построил Исаев и начал нас песочить, обещая отдать под суд за невыполнение приказа. Так разошёлся, что не заметил, что сзади подошли Вершинин, Науменко и Дзусов. Эскадрилья провела самый удачный бой за всю историю советской авиации. Четверка Покрышкина сбила 16 бомбардировщиков. Я завалил трех, и два у Речкалова с Трудом. Плюс «мессер» Покрышкина. Целый полк «Юнкерсов» пошёл на дно. Приезжает начальство поздравлять лётчиков, а только что проснувшийся, с мятой рожей, «батальонный комиссар» грозит трибуналом участникам боя.

Оттрахало его начальство прямо при нас. Саша ещё вставил, что вместо того, чтобы действовать кулаком, Исаев, для отмазки, посылает четверки, которые меняет каждые полчаса. Впустую жжем топливо, и реально ничего сделать не можем. Немцы присылают двенадцать-двадцать «мессеров» для расчистки неба, а потом приходят «Юнкерсы», и свободно работают по пехоте. В общем, Исаев пошёл собирать вещи. И.О. командира стал Покрышкин, получивший тут же капитана. Полк был маленький: две эскадрильи по 8 самолётов. Саша тут же пристал с этим вопросом к Вершинину, сказав, что в ЗАПе без дела стоит ещё 16 самолётов и 24 лётчика. На волне успеха нам разрешили их забрать.

«Кобра» Саши была повреждена, и он, жутко довольный назначением, подошёл ко мне и попросил мою, чтобы слетать в Моздок.

— Да, бери. Только не крути ничего.

— Да нет, конечно, я туда — обратно.

Он улетел, а мы грели пузо на солнышке, так как начальство освободило нас на сегодня от полётов. Возвращается Саша, подходит к нам. Он теперь «большое начальство», поэтому мы встаем и приветствуем его.

— Костик! У тебя не «кобра», а сказка! Движок — просто шепчет, управление мягкое, без люфтов. Станция не шипит. Это у тебя Черемис так работает?

— Нет. Он только масло и топливо меняет. А остальное — ручками, ручками.

— Сам ковыряешься?

— Ну, да. Коня, трубку и жену не доверю никому. Поэтому все регулировки и расположение приборов управления я подгонял под себя. Я считал, что тебе, Саша, будет неудобно в ней, я ведь выше ростом.

— Ну, да, немножко высоковато стоит ручка управления оборотами. А что? Она двигается?

— Конечно.

Меня потащили к машине, пришлось показывать точки регулировки, все попробовали настройки, а потом, когда я раскрыл двигатель, все недоумённо уставились на охладитель воздуха.

— А это что за хрень? Откуда это? Где-то я видел эту штуковину!

— Это выброшенный с камбуза холодильник, который я переделал для охлаждения воздуха и всасывающего коллектора.

— Зачем?

— Форсировал двигатель. Холодного воздуха в цилиндр помещается больше, чем горячего, и можно сжечь больше топлива. А это — 40 сил, минимум.

— Теперь понятно, почему немцы тебя сожрать не смогли. Голова!

— Ну, положим не в этом дело, хотя… Ладно, фигли-мигли, пошли отдыхать. Хватит на сегодня по машине прыгать.

Вторым фактором, вызывавшим недоумение, были мои ежедневные две пробежки на большое расстояние, гимнастика, как они считали, и метание ножа. И то, что эсэсовский кинжал постоянно был со мной: специальный карман был пришит к правой штанине комбинезона, в котором я летал. Но, свою историю с расстрелом я никому не рассказывал, памятуя о 12 полку.

Через 10 дней начальство снова собрало нас в клубе станции Карасу. Особо торжественный момент: у нас в полку сразу два Героя! Крюков и Покрышкин. Причём, вручали им ордена и медали в день публикации Указа. То есть, начальство всё знало и готовилось заранее. Но нам не сообщали об этом. Кроме того, большой группе лётчиков также были вручены ордена по итогам трехмесячных боёв над Голубой Линией. К 24 мая бои, в целом, закончились. Немцы изредка ещё предпринимали попытки налётов на наши войска, но прежних, массированных ударов уже не было. Мы перемололи немецкий воздушный флот. Меня тоже не обошли с наградами: я получил два ордена: один за бой с четвёркой «мессеров»: «Слава 3 степени», второй за 7 сбитых — Красное Знамя. По итогам боёв наш полк стал лучшим полком ВВС. Вершинин Саше при всех сказал: «Капитан, это — за прошлые бои! Возвращаем то, что ты должен был получить год назад. По нынешним итогам — всё впереди! Готовь дырочки!». К сожалению, не все награды были вручены: четверых лётчиков уже не было, четверти полка: Фадеев, Вербицкий, Овчинников, Островский ушли в свой беспосадочный полёт на Кубани.