— Ну… он уехал уже?

— Да, она сказала, почти сразу после съёмок всё собрал и укатил. Дела какие-то появились. — Дядя ещё раз обернулся назад и посмотрел на файл. — Это, Максик, не просто документы. Это большие-большие деньги, которые мы с тобой скоро получим. Сделка года! Нет, лучшая сделка за всю мою жизнь!

— Я всё-таки пойду, наверное, — Макс поднялся из-за стола. — Может, в кафе съел что-то не то.

У него не было никаких сил сидеть на кухне вместе со Стасом. Тот пребывал в отвратительно-отличном настроении и радовался тому, как удачно завершился проект с Воскресенским. А вот ему лично этот проект дался кровью. И дело даже не в вечном недовольстве фотографа и его садистских требованиях, а в том что… что этот проклятый фотограф теперь не выходит у него из головы, что он хочет опять увидеть его, а мысль о том, что они не встретятся больше никогда, невыносима.

Почему он не пришёл? Если у Воскресенского возникли какие-то срочные дела, то можно же было позвонить? С другой стороны, зачем звонить, если всё равно приходится уезжать? Зачем ему тогда Макс вообще нужен?

Чёрт, а на что он раньше-то рассчитывал? На то, что после одного совместного ужина Ви останется здесь — ради него? Или встанет перед ним на колено, предложит руку и сердце и увезёт с собой, как настоящий принц на белом коне (хорошо, на чёрном «кадиллаке»)? И с чего он решил, что у приглашения Воскресенского был какой-то романтический подтекст? Может, и не было его вовсе.

Он почему-то вспомнил слова Сони про смерть Данилы: ему-то всё равно, а вот другому с этим жить. Вот и у него так получилось: Воскресенскому всё равно, он через день про одного из сотен моделей вообще не вспомнит, а ему с этим жить.

Ну, ничего, не так уж и долго — помешательство пройдёт через пару недель. По крайней мере он на это надеялся. Может, и к лучшему, что фотограф уехал вот так.

Макс сунул наушники в уши и лёг на кровать. В плеере играло что-то мрачное и грустное. Как раз под настроение.

— Вот, это тебе, — Стас положил перед ним на стол маленькую жёлтую бумажку, где были написаны адрес электронной почты и телефон. — Напиши ему. Звонить, не знаю, удобно ли, а написать можно.

— Не буду я ему писать, — буркнул Макс, отодвигая листок в сторону.

— Ну, давай я напишу от твоего имени.

— Только попробуй!

Дядя пожал плечами, махнул рукой и вышел из комнаты. На кухне его ждала Катя, готовившая что-то аппетитно пахнущее. Одна хорошая новость в жизни Макса: сегодня вечером можно будет хотя бы вкусно поесть. Их со Стасом кулинарные таланты оставляли желать лучшего.

Яркая бумажка на столе притягивала взгляд. Он не поленился — спрятал её под клавиатуру.

Стас тоже не поленился: наверное, опять позвонил Маргарите Полушиной и выжал из неё контакты Воскресенского. Последние две недели дядя носился с нелепой идеей отправить Макса в Москву.

Началось всё с поисков работы. После летней практики Макса готовы были оставить на работе в «Стройресурсе», но с очень маленькой зарплатой. Он подумал и остался там — всё равно лучших вариантов не было — с тем прицелом, что когда наберётся опыта, то и более высокооплачиваемое место найти будет легче. Работа у него была не пыльная: за компьютером, в основном с CADами. Опять же ещё преддипломную практику проходить, почему бы не здесь?

Стас был другого мнения. Он считал, что после госэкзаменов, а может, и не дожидаясь их, племяннику надо ехать в Москву и искать место в столице. Зарплаты там в строительстве высокие, перспектив больше, нужно закрепляться, пока ещё учишься, чтобы потом, получив диплом, не бегать по вакансиям. Правда, к высоким зарплатам (не таким уж и большим для начинающих) прилагались и существенные расходы: например, на поездки в свой город по учёбе или на жильё. Некоторые организации предоставляли сотрудникам общежитие, но не с первого дня работы, разумеется, и, по отзывам, условия там были не очень. Стас решил, что лучше Максу снимать комнату.

Племянник, надо сказать, вообще никуда ехать не собирался, по крайней мере, до окончания учёбы.

Следующей идеей дяди стало то, что в качестве приработка Макс может сниматься в рекламе. Тот сто раз ему говорил, что не желает даже близко подходить к фотографам и съёмочной площадке, но Стас с упорством, достойным лучшего применения, продолжал гнуть свою линию. Макс, конечно, догадывался, что могло быть побудительной причиной: к ним собиралась переехать Катя. После её возвращения с учёбы в сентябре у них со Стасом всё быстро завертелось, и они уже чуть ли не о свадьбе подумывали. Взрослый племянник в квартире явно становился лишним. Дяде, разумеется, было неудобно выпроваживать Макса просто так, а работа в Москве оказывалась замечательным предлогом — он вроде как даже доброе дело делал, устраивал карьеру Макса.

Тот на него не обижался — он прекрасно понимал Стаса. Дядя и без того много лет о нём заботился, помогал и частично содержал. Если бы не Стас, его бы отправили в детский дом или интернат; если бы не Стас, он бы сейчас жил в общаге, а пособия и денег, которые отец присылал, хватало бы только впритык на еду и самую простецкую одежду. Никаких кафешек, компьютеров, плееров, развлекательных центров. Но сейчас он уже не был ребенком. Ему двадцать один год, вуз почти закончен. Пора слезать с дядиной шеи.

Но решиться поехать в Москву, как советовал Стас, было тяжело. Он не был там ни разу в жизни, и в столице у него не было ни родственников, ни знакомых — вообще никого. Наверное, тысячи людей ещё и младше его находились в точно такой же ситуации, но всё равно ехали, однако у него был не настолько авантюрный характер. Ему всегда хотелось уверенности, страховки, определённости.

Идея с подработкой в модельном бизнесе казалась Стасу столь окрыляющей по одной простой причине: гонорар за тот единственный проект был очень высоким. После разговора с Маргаритой пыл немного поугас. Настоящий, в отличие от него самого, агент объяснила, что работу Макс, скорее всего, не получит: у него, по отзывам Воскресенского и Сони, нет опыта, для начала карьеры он вообще староват, а в портфолио только один реальный проект. И тот, кстати, так и не пошёл в работу, несмотря на то что был честно оплачен.

Как сказала Полушина, единственный шанс чего-то добиться в такой ситуации — это либо найти «спонсора», который будет активно продвигать модель, либо обратиться к Воскресенскому. Тот вряд ли предоставит рекомендации — он такого никогда не делает — но может взять Макса в качестве модели, раз уж они знакомы. Фотограф будет в Москве с середины января до конца февраля, и у него на это время запланировано сразу четыре крупных проекта и по мелочи ещё несколько штук.

Стас считал, что племянник должен написать Воскресенскому и попросить взять его в один из этих проектов. Так можно засветиться в Москве, познакомиться с кем-то на площадке, да мало ли какой шанс может подвернуться.

Макс не воспринимал эти идеи всерьёз. Он устал повторять дяде, что не хочет работать моделью, это во-первых, а во-вторых, он — последний человек, которого Ви пожелает видеть на съёмочной площадке.

Жёлтая бумажка с адресом провалялась под клавиатурой две недели — до начала декабря, прежде чем снова попалась Максу на глаза, когда он наводил на столе порядок. Парень взял её и сел на кровать. Он мог бы написать Воскресенскому, но не потому, что хотел снова у него сниматься или чтобы получить работу, нет… Это была возможность напомнить ему о себе, повод связаться с ним, удобный предлог.

Глупо цепляться за соломинку! Давно надо было выбросить Ви из головы, только не получалось. Не проходило и дня, чтобы Макс не вспомнил о нём. После того вечера в «Манхэттене» у него почти получилось снова возненавидеть чёртова фотографа, но память постоянно подбрасывала другие воспоминания: о последних фотосессиях, о коротком разговоре в машине, когда Воскресенский, изредка отворачиваясь от дороги, смотрел на него так… Сложно сказать, как именно. По-особенному…