Как он мог так заблуждаться? Когда он вспоминал его и смотрел на фотографии, это был совсем другой человек, но однако же письмо было перед ним, и он не знал, что на него отвечать.

Наверное, впервые в жизни он испытывал желание рассказать кому-нибудь о своих чувствах, спросить совета… Потому что он сам запутался: его одновременно тянуло к Максиму и отталкивало. Только с кем поговорить? Из родных никто не поймёт. Соня заржёт, да и она тоже не поймёт. Разве что Дейв, с которым они вместе учились в Чикагском институте искусств и до сих пор оставались друзьями. Можно позвонить ему. А смысл? Он и так знает, что посоветует Дейв:

— Fuck him, and be done with it.

Тоже неплохой вариант, тем более что мальчишка сам напрашивается. Трахнуть его, утолить жажду новизны, распрощаться и не мучиться больше. Может быть, это поможет и он перестанет в конце концов воображать невесть что — увидит настоящего Максима Ларионова, а не придуманный им самим образ.

Воскресенский включил ноутбук и сел писать ответ. На всё про всё ушло около пятнадцати минут. На сегодня у него были планы поработать, но проклятое письмо всё спутало и смешало. Он долго не ложился спать — так долго, что перед тем, как всё же отправиться в кровать, решил позвонить Маргарите в Москву. Она к этому времени уже должна была проснуться. Если бы он позвонил сразу после получения письма от Макса, то накричал бы на неё не хуже, чем на моделей во время съёмок, а сейчас он уже поостыл. Воскресенский довольно вежливо, но всё-таки отчитал своего агента: с чего это вдруг она стала раздавать его контакты направо и налево, пусть и знакомым людям. В конце он отдельно добавил, что больше не желает слышать ни единого слова про Максима Ларионова.

***

После того как письмо Воскресенскому было отправлено, Макс долго вертелся в кровати и не мог уснуть. В семь утра его, совершенно невыспавшегося, подняла бодренькая мелодия будильника. Через десять секунд он вспомнил об и-мейле и тут же вскочил с постели, чтобы проверить почту. За ночь ответ вполне мог придти. И, как ни мало Макс на это надеялся, он был.

Парень даже на стул садиться не стал, так и прочитал письмо, склонившись возле стола. Он ожидал чего угодно, но не такого. Это было настолько оскорбительно, унизительно и несправедливо…

Уважаемый Максим!

Спасибо за письмо. Честно говоря, для меня оно оказалось неожиданным. Да, я действительно собираюсь в следующем месяце начать съёмки в Москве, но, боюсь, на этот раз мы не сможем работать вместе. Сразу скажу почему: проект для «The Silver Leaf» был достаточно тяжёлым, хотя и дал результаты; на этот раз я не имею в своём распоряжении столько времени. Мне нужны модели, которые работают хорошо и сразу, у меня нет возможности тратить по часу на раскачку каждой из них, как это происходило с тобой. Кроме того, ты недостаточно профессионален во многих других вопросах. Не буду тратить время на перечисление. Также я не советую тебе тратить время в попытках сделать карьеру в модельном бизнесе: у тебя нет к этому способностей.

Надеюсь, мои слова не сильно тебя огорчат. Поверь, у меня есть некоторый опыт в данной области и я в состоянии дать объективную оценку твоим шансам.

Алексей Воскресенский.

P.S. Максим, я не имею абсолютно никакого желания встречаться с тобой и что-либо исправлять. И мне не жаль, что я тогда не приехал. Это было правильным решением. Твоё письмо и озвучённые в нём намерения лишний раз подтверждают это. Смею надеяться, теперь недопонимания уже не будет и я больше не стану получать от тебя звонков и писем подобного, мягко говоря, неэтичного содержания. Такого рода предложения меня не интересуют.

Макс отошёл от компьютера и упал обратно в кровать. Никогда ещё в жизни ему не было так унизительно-стыдно.

— Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — повторял он, зарывшись лицом в подушку.

Ви собирал разложенные по столам и диванам фотографии: они обладали удивительным свойством выползать из отведенной им комнаты — кабинета, по совместительству студии, — и распространяться по всей квартире, оседая в гостиной, спальне и даже на кухне. Воскресенскому снимки совершенно не мешали, но вечером он ждал Соню, и поэтому требовалась небольшая уборка.

Ассистентка, словно январско-февральского проекта ей не хватило, ездила в Россию в отпуск и вернулась три дня назад, но они до сих пор не виделись. Сегодня она, под предлогом того, что ей нужно срочно отдать Ви ключи от его московской квартиры, где она останавливалась на неделю, напросилась в гости, а заодно и ночевать. Завтра на пляже должен был состояться бесплатный мастер-класс йоги от какого-то великого гуру, а после него тоже бесплатный и исключительно полезный завтрак на свежем воздухе, спонсируемый сетью магазинов «Whole Foods»[1]. Мероприятие начиналось в шесть утра, вот Соня и решила погостить у Воскресенского.

— Ты представляешь, во сколько мне надо встать, чтобы на пляж в такую рань приехать? А от тебя до Оушен-драйв десять минут пешком. Пусти меня к себе переночевать, — пищала ассистентка. — Я же маленькая и незаметная, как мышка.

Ужин Соня привезла с собой, видимо, тематический: какие-то ростки и белую склизкую дрянь.

— Господи, как это можно есть? — опасливо косился Воскресенский на загадочную пищу.

— Нормально, — заявила Соня. — Всё съедобное и полезное. А то я так за отпуск отъелась, что жуть! Ой, чуть не забыла! Насчёт еды. Тётя Вера твоя послала тебе банку солёных огурцов и ещё варенье малиновое. Я ей как ни объясняла — отбиться просто невозможно было. Взяла, чтобы она отстала. Так что, когда по телефону будете разговаривать, скажи ей, что я всё привезла.

— Что-то я не понял, — усмехнулся Ви. — Где моё варенье?

— Где-где… Съели варенье твоё. Не попру же я сюда эти стеклянные банки. Маргарите отвезла, у неё ребятёнок мелкий варенье любит, а огурчики мы с ней сами… того… под коньячок.

— Твои пищевые пристрастия меня пугают.

— И напрасно. Так душевно с ней посидели. Я Рите про своё американское житьё-бытьё рассказывала, а она мне про московское. — Соня отправила в рот очередную ложку какой-то гадости. — Кстати, ты помнишь Макса Ларионова? Помнишь-помнишь, такое не забывается.

— Ну, помню. И что? — как можно равнодушнее ответил Воскресенский, зная, что Соне не скажешь, как Полушиной, молчать и не напоминать. Она на такие заявления сразу отреагирует лютым и неутолимым любопытством.

— Маргарите уже третий месяц звонят, представляешь? Хотят его снимать. А она ему даже и не агент, просто не знают, как ещё его найти. Это после тех отзывов в журналах и после выставки.

В январе у Воскресенского была персональная выставка в Нью-Йорке. Там была одна фотография Максима, снятая для рекламы чая (из забракованных), и ещё одна, сделанная на плёночную камеру во время дождя. Её Ви вообще никому не показывал и показывать не собирался, но Соня проболталась агенту, тот настоял на включении фотографии в экспозицию, а куратору она понравилась настолько, что оказалась на обложке каталога выставки как «наиболее полно отражающая уникальность творчества фотохудожника». Воскресенскому эта идея, конечно, была не по душе, но он не смог привести никаких разумных доводов против. Тот факт, что модель спит с неким Станиславом Гартманом, вряд ли тронул бы кого-то так же сильно, как его самого.

— А он чего? — спросил Воскресенский. Ему и правда было интересно. — В том году зимой так и рвался сниматься.

Он достал из микроволновки аппетитный кусок рыбы с поджаристой картошкой и сел за стол напротив ассистентки, пережёвывающей неведомую субстанцию.

— Да, было что-то такое, а теперь отказывается: упёрся и ни в какую. Сказал, что никогда не будет больше фотографироваться, что он не модель и идите все лесом. Гартман тоже с ним поделать ничего не может. Самое смешное, оказалось, что Гартман вообще ему никакой не агент… Там такая история!