— Серёжа, мы с тобой всегда доверяли друг другу, верно?

Сергей кивнул.

— Я вижу, что с тобой стряслась беда, и хочу тебе помочь, только не знаю как… Помоги и ты мне, пожалуйста.

Сергей снова промолчал. Конечно, откуда ей знать, если её в тот день даже в школе не было.

— Расскажи мне про тачку и про всё, что случилось.

В эту минуту в класс вошла пионервожатая Светлана.

— Антонина Петровна, а я вас везде ищу.

— Нельзя ли попозже, Светочка? У нас с Серёжей важный разговор.

Светлана холодно взглянула на Сергея.

— Это как раз его касается. Говорят, что он опять грозит Ефимову расправой.

Сергей уставился на пионервожатую. Ничего себе финт! Когда это он грозил Вадиму?

— Это неправда! Он всё врёт.

— Зачем?

— Да потому, что он подлый трус, вот зачем.

— Нет, вы слышите, Антонина Петровна? — изумилась Светлана. — Как тебе только не стыдно, Димитриев? Как у тебя язык повернулся говорить такое о своём товарище?!

— Он мне не товарищ, понятно?

Антонина Петровна встала, нервно стянула на груди платок.

— Подождите, Светочка. Здесь какое-то недоразумение. Я знаю своих ребят, знаю Серёжу… Мы сейчас с ним поговорим и всё выясним.

«Классная мама» смотрела на Сергея с надеждой. Она была расстроена Светланиным вмешательством и ждала, что Сергей поможет ей доверием, но Сергей чувствовал себя униженным и не желал теперь никаких задушевных бесед.

Он вскочил.

— Можете не верить! Вы только Ефимову своему верите!

Светлана вспыхнула, но тут же взяла себя в руки, уверенная, что главная задача пионервожатой не потакать, а обличать зло, и гневно сказала:

— Ефимов — настоящий пионер, и не смей говорить о нём гадости. Это ты всех опозорил! Это из-за тебя Нарыкова отказывается быть звеньевой. Принципиально!

— Ну и целуйся со своей Нарыковой! Принципиально!

И выбежал из класса.

Возле деревянного барьера раздевалки на низкой скамеечке сидела Маруся, уперев локти в колени и положив подбородок на сплетённые пальцы. Поза её выражала печаль и терпение. Увидев Сергея, она встала и шагнула ему навстречу.

— Димитриев, я ждала тебя. Ты обязан мне сказать.

— Что я обязан тебе сказать?

— Правду.

— Ах, правду?! А зачем она тебе понадобилась? Ты же с самого начала мне не поверила… Эх ты, донна Маня!

На парту перед Серёжкиным носом упал комок розовой промокашки.

— Можете прочесть, Димитриев. Я подожду, — сказал учитель, — а то Воробьёва погибнет от нетерпения.

— Я для дела! — пискнула Интерпол.

Под взглядами всего класса Сергей развернул катышек. «Во вторник тебя на пружине разбирать бупут», — буква «д» у Интерпола, как всегда, была похожа на «п». Та-ак, понятно.

— Всё будет гут, сказал Робин Гуд, — шепнул Вальтер, прочтя записку.

— Что-нибудь сложное? — спросил зоолог.

— Сложное, — дерзко ответил Сергей.

— Тогда, быть может, нам лучше вернуться к простейшим? — добродушно предложил зоолог. — Так, кто мне ответит, где живут эвглены и как они передвигаются?

Зазвенел звонок.

— До свидания, ребята, — сказал зоолог, складывая в старинный портфель с двумя медными застёжками тетрадки с лабораторными работами. — Димитриев, не горюйте. Как выяснилось, даже жизнь простейших сложна, а вы человек. Поэтому приготовьтесь, на следующем уроке я вас спрошу.

— Воробьёва, а ты откуда узнала?

— Своими ушами, своими глазами… — затараторила было Интерпол и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой.

В дверях класса стояла пионервожатая Светлана.

— Димитриев, во вторник на сборе дружины будет обсуждаться твоё персональное дело. Ты понял, Сергей?

— Плакало наше первое место, — сокрушённо сказал Ефимов. Сокрушённо и громко, чтобы Светлана успела услышать и оценить.

Вальтер вскочил.

— Ты! — сказал он, оттопыривая толстые губы. — Эвглена зелёная! Тебя под микроскоп надо! Концом иголки!..

— Ребята, успокойтесь, — потребовала Светлана, — вопрос слишком серьёзный, а вы ведёте себя по-детски… Мы не можем терпеть в своих рядах людей, которые размахивают кулаками направо и налево, похищают чужие тачки. Стыдно, Димитриев. Я думала, ты умный, а ты, оказывается, просто хулиган. Неужели тебе никто не говорил, что это аморально? Я надеюсь, что на сборе ты наберёшься мужества, честно признаешь свою вину и извинишься перед Ефимовым.

— А если честно не признаюсь? — накаляясь, спросил Сергей.

— Тогда мы исключим тебя из пионеров и снимем галстук, — напряжённым голосом сказала Маруся и встала за партой. — Димитриев, как тебе не стыдно? Ты же… ты же книги хорошие читаешь!

— Правильно, — поддержала её Интерпол. — Нарыкова, я тебя уважаю!

— Ах, вот как? — заикаясь от бешенства, спросил Сергей. — Г-галстук снимете, да? Т-ты, Нарыкова, снимешь? А кто ты такая, чтобы г-галстуки снимать?

— Сергей, — Светлана побледнела, — о чём ты говоришь? Ты переходишь границы… всякие границы!

Но Сергея занесло. Трясущимися руками он развязал галстук и протянул его Марусе.

— На. Забирай! Я, может, и сам не хочу быть в одной дружине с тобой и с Ефимовым!

Широкая ладонь Вальтера легла ему на плечо.

— Старикан, — испуганно сказал он, — ты что? Не надо…

Сергей дёрнулся.

— Не надо?! А что они все… как глухие!

— Димитриев, — тихо сказала Светлана, — дай сюда галстук. Ты его опозорил.

Молча швырнув Светлане галстук, Сергей бросился вон из класса.

Он бежал по коридору, натыкаясь на ребят. По щекам его катились злые, противные слёзы, и не было никаких сил с ними справиться.

Входная дверь в вестибюле хлопала, впуская и выпуская школьников. Сергей выбежал на улицу. Сырой неласковый ветер пронизывал насквозь. Возле трамвайной остановки он остановился.

— Сергей! — задыхаясь, кричал сзади Вальтер. — Ну, ты даёшь! Прямо спринтер какой-то!

В одной руке Валька тащил два портфеля, а в другой — Серёжкину куртку. Лицо его было красным и потным, как после бани.

— Что делать будем? — деловито спросил он, бросив портфели на скамейку.

— Я Ефимову отомщу. Вот увидишь!

Бабушки дома не оказалось. На столе голубел листок бумаги, исписанный круглым бабушкиным почерком:

«Мистер Твистер, предлагаю вам, в кои-то веки, самому себе разогреть суп. Напоминаю: он в синей эмалированной кастрюле в кухне на окне. Лакей Джон сегодня в отпуске, так что посуду помоете сами, а также подметёте пол и сбегаете за хлебом. Варенье прошу не трогать. Жизнь и без того сладкая.

Вечно твоя бабушка».

— Чего там? — лениво спросил Вальтер, развалившись в кресле.

— Суп разогреть самому, — сказал Сергей, — за хлебом смотаться и вообще проза жизни. А Славка вторую неделю не дежурит по дому…

Вальтер неожиданно обрадовался.

— Суп — уважаю, — сказал он, потирая руки, — со вчерашнего дня не ел хорошего супа!

— Суп есть, — хмуро сказал Сергей. — Знаешь, какой суп Меля варит? Пальчики съешь… А мать из него инженера строит…

— А Нарыкова из себя прокурора, — сказал Вальтер. — Серый, чего она на тебя взъелась?

— Ладно тебе… Нарыкова справедливая.

— Тоже, нашёл справедливую — галстук с живого человека сдирать!

— Я его сам снял.

— Ну и дурак! Раскипятился, как чайник, я думал, у тебя уши отпаяются… Тоже, нашёл перед кем выставляться!

— Ну и пусть, — отрезал Сергей, — у меня другой галстук есть. Возьму и надену, и никто мне не запретит.

Забыв про суп, выкипающий на плите, Сергей полез в свой секретер и стал выбрасывать из нижнего отделения рулоны бумаги, спутанные в разноцветный клубок обрывки телефонного провода, обрезки железа, большого плюшевого мишку с прорванным боком, из которого сыпались опилки, великолепный макет эсминца с фанерным пробитым боком и ещё кучу разного богатства. Казалось, ещё секунда — и Сергей потонет в этом море сокровищ. Наконец он встал и торжественно поднял за уголок красный шёлковый галстук, густо исписанный чёрной тушью.