Лицо Семенчука мгновенно приняло бесстрастное выражение. Может быть, у него в Москве были какие-то свои, личные дела, и он рассчитывал на несколько дней, но тут же привычно подчинился обстоятельствам.

- Если тебе нужно, иди, - сказал Ватутин, угадав, что Семенчук из деликатности о чем-то умалчивает, - и забирай машину…

- К каким часам приехать? - деловито спросил Семенчук.

- В шесть ноль-ноль - у подъезда!

У всех свои дела. Татьяна Романовна не стала его удерживать. Через минуту Семенчук, стремительно накинув шинель, уже сбегал по ступенькам лестницы.

- Ну, Татьяна, - сказал Ватутин, входя в кухню, - ты что-то мне редко писать стала!

- Да и ты не очень часто пишешь, - улыбнулась она. - Где будем обедать? В столовой?

- Сядем здесь! - Ватутин примостился к небольшому кухонному столику, покрытому старой рыжеватой клеенкой в подпалинах от горячего чайника. - Давненько домашней лапши не ел. - Он втянул носом запах супа. - Как же быть с Витькой? - спросил он, следя за тем, как Татьяна разливает лапшу по тарелкам.

- Нарежь хлеба! - сказала Татьяна.

Ватутин нагнулся к столику, раскрыл дверцы, достал большую белую кастрюлю, в которой хранился хлеб, плотно прикрытый крышкой, чтобы не высыхал, и, взяв с полки кухонный нож, стал нарезать аккуратные ломтики.

Татьяна поставила перед ним тарелку и присела напротив, подперев щеки полными руками.

- А ты? - спросил Ватутин.

- Ешь, ешь, - сказала Татьяна. - А рюмочку налить?

- И рюмочку!..

Она поставила перед собой тарелку и налила по рюмочке из бутылки, которую принесла из столовой, и они выпили, чокнувшись как полагается, а Ватутин, хлебнув лапши, блаженно улыбнулся.

А потом постепенно завязался разговор о Викторе, о Ленке, которая хоть и старается, но в школе у нее не все ладится, о стариках, которые застряли в деревне Чепухино, у немцев, и судьба их до сих пор неизвестна…

Семейные дела! Во фронтовых заботах они временами отходят словно в небытие, и все же вплавлены в его жизнь: отними у него эти заботы - что станет с его душой?

- Что же будет, Коля? - спросила Татьяна. - Так и будем отступать? - И она взглянула на него с затаенной тревогой. - Может быть, забрать Ленку и уехать к Вите? Там все же подальше…

Вот он, проклятый вопрос. Он не может от него уйти даже дома, даже в своей семье. Как ей ответить? Еще час назад, склонясь над картой, он вместе с другими генералами искал ответа на этот вопрос для всей страны.

Татьяне нет дела до стратегических замыслов, ее не интересует, сколько солдат, танков и самолетов в его подчинении, ей совершенно неважно знать, какой генерал назначен командовать армией, а какой смещен за неспособностью, ее беспокоит только одно - что будет с ее семьей, с ее мужем, с ее детьми, с ней самой, наконец.

Ватутин потупил взгляд.

- Я думаю, тебе не следует уезжать из Москвы, - проговорил он.

- Ты меня не утешай, - сказала Татьяна, - лучше скажи прямо! - Она протянула руку и дотронулась до его руки. - Коленька, возьми меня с собой!.. И Ленку тоже. Лучше, если мы будем все вместе…

- Нет, - проговорил Ватутин, - сейчас нельзя вам на фронт! Погоди…

- Что же будет?! Что будет?! - Татьяна отодвинула от себя тарелку и поднялась. - Ты все от меня скрываешь!.. Все!..

- А что я могу тебе сказать? Как повернется война?.. Есть еще надежда, Татьяна!..

- Да не о том я тебя спрашиваю! У тебя, наверно, какие-нибудь неприятности?

- Нет! Большое доверие оказали. Если наше дело получится, изменится все!.. Все!.. - повторил он, устремив скованный взгляд в угол, мимо Татьяны.

Поняв, что большего от него не добьется, она виновато улыбнулась.

- Значит, оставаться здесь? - спросила только для того, чтобы по-женски подчиниться его воле.

- Оставайся! - коротко сказал он. - А еще тарелочку нальешь?!

Она живо поднялась, поправила сбившуюся прядь, и Ватутин подумал, что косы у той девушки, с которой он когда-то сидел на берегу беспокойно петляющей Чепухинки, были гуще. Сколько же минуло лет? Почти двадцать. С декабря ему пошел уже сорок второй. Он еще полон сил. Привык к бессонным ночам, к непрерывному преодолению подчас внезапных, как ловушка, трудностей.

Когда-то, под Воронежем, когда он только что впервые принял фронт, гитлеровцы стали разбрасывать листовки, называя его штабным генералом, и пророчили поражение войскам, которыми он командует.

Может быть, именно в дни сражений на Среднем Дону к нему пришла зрелость. Одно дело отдавать приказ: «Ни шагу назад», другое - суметь внушить войскам веру в победу. А для того нужно не только уметь всегда трезво оценить обстановку, но и навязать сильному противнику свою волю.

- О чем ты все думаешь? - спросила Татьяна.

Он улыбнулся:

- Борюсь!.. Есть такой генерал Вейхс. Он сейчас командует немецкой группировкой. Так вот он не дает мне покоя… Никогда его в глаза не видел, а все время о нем думаю.

- Хитрый он, наверно…

- Не без этого. Как бы тебе так объяснить… Он думает, что со Сталинградом уже покончено, что теперь дело за Москвой и Кавказом. А мы с ним не согласны. Мы думаем по-другому.

- Как?

- Как?! - Он усмехнулся. - Объяснил бы тебе, Танечка, но какой из тебя стратег! Ты даже с одной Леной и то управиться не можешь.

Она засмеялась:

- Давай меняться заботами.

Боже! Как хорошо все-таки приехать домой, так бы и просидел всю ночь на этой вот кухоньке. Пора бы, наконец, и Лене возвратиться. Хватит ей там прыгать!..

Звонок!.. Телефон!.. Его взгляд напряженно уставился в одну точку.

Татьяна быстро поднялась, вышла из кухни и тут же вернулась.

- Тебя к телефону, - тревожно сказала она и замерла на пороге, пропустив его мимо себя.

- Ватутин слушает! - донесся из глубины квартиры его окрепший голос. - Хорошо! Хорошо!.. Слушаю!.. Сейчас приеду. Только попрошу выслать машину. - Короткое молчание, очевидно опустив на рычаг трубку, думал. - Татьяна! Быстрее сюда!..

Она мигом оказалась на пороге спальни:

- Что, Коленька?..

- Товарищ Сталин вызывает!.. Где новый китель?

- В шкафу!

Он стремительно распахнул шкаф. Вынул тщательно расправленный на плечиках новый китель и придирчиво осмотрел.

- Подгладь! Смотри, грудь измялась!..

Приняв китель, она продолжала стоять в дверях.

- А сапожная мазь есть? - спросил он, вытаскивая из книжного ящика шкафа сапоги с твердыми голенищами.

- Есть! - сдавленным голосом проговорила она.

- Ну что ты стоишь?

- Коленька, а зачем тебя вызывают?

- Успокойся!.. Будем докладывать план. Да торопись, через пятнадцать минут за мной приедут.

Она исчезла, а он, как в юношеские годы, когда, бывало, его вызывал к себе начальник военной школы, стал до блеска надраивать щеткой и без того сияющие новым хромом сапоги.

Через пятнадцать минут он уже стоял у подъезда, невысокий, начальственно замкнутый, привычно подавляя волнение…

Домой он вернулся поздно ночью, когда Лена уже спала, а рано утром, поцеловав ее, спящую, в лоб, спустился по лестнице в сопровождении Семенчука, который нес за ним портфель с бумагами.

Татьяна, накинув на плечи пальто, вышла проводить.

Он поцеловал ее коротко, застенчиво, стесняясь Семенчука и шофера.

- Следи за Леной! - строго сказал он. - А Виктору я напишу с фронта.

Машина свернула на улицу Воровского и исчезла за выступом дома…

Пока вездеход со скоростью торопящихся волов нырял по ухабам раскисшей дороги, Ватутин хмуро оглядывал необозримые степи, расстилавшиеся вокруг, и представлял себе, как будет сложно организовать за каких-нибудь три недели все то, что приказано ему Ставкой. На пути ему попалось несколько застрявших в разъезженных колеях грузовиков. Одни из них, нещадно газуя, тщетно пытались вырваться из тяжелой, густой грязи, других безнадежно засосало в топь на полколеса.