— Чего надо?
Шпик о чем-то пошептался с ним, и не успел еще забрезжить рассвет, как он вернулся полевыми тропками в Тайно-Подъезёрне, радуясь, что никто не заметил его в Вульке-Карвовской. Теперь он метался по двору, ожидая последствий своего доноса.
До Тайно-Подъезёрного было близко, и поэтому полицейские решили идти пешком. Шли полями, развернувшись в цепь, чтобы окружить деревню и отрезать Куберскому пути к бегству.
В это утро Куберский сидел на кухне за столом и играл с маленькой Лидкой. Он так увлекся, что даже забыл, что его разыскивает полиция, и поэтому, когда глянул вдруг в окно и увидел фигуры полицейских, было уже поздно…
Они приближались к дому. Не было времени на раздумья. Куберский схватил висевшую на стене юбку матери и надел ее. Потом натянул ее кофту и повязал платок. Возле печки стояло ведро. Он взял его, не спеша вышел во двор и направился к сараю, где у него была спрятана винтовка. Полицейские прошли всего в нескольких шагах от него, но не узнали. Он еле сдерживал себя, чтобы не побежать. Вдруг двое полицейских двинулись следом за ним. Он ускорил шаг.
— Эй, мамаша, подождите! — услышал он за спиной чей-то окрик и топот бегущих ног.
Куберский бросил ведро, подбежал к лестнице и проворно, словно рысь, вскарабкался по ней наверх. Сорвал с себя женскую одежду и достал винтовку. В это время раздались первые выстрелы, и он услышал команду:
— Взять его, скорее!
Он понял, что положение безвыходное.
— Куберский, сдавайся! — донеслись до него снизу крики, и несколько пуль снова ударило в крышу.
— У меня оружие! И я использую его для своей защиты. Отойдите от сарая! — крикнул он и переменил позицию.
Полицейские советовались, что делать дальше. Воспользовавшись этим, Куберский осторожно через щель в крыше выглянул наружу. Кольцо облавы вокруг сарая было довольно плотным. И вдруг ему в голову пришла мысль. Он уже было принял решение, но снова грянули выстрелы, послышался шорох на лестнице.
Вначале он увидел руку с пистолетом, а затем из-за соломы показалась фуражка. Он прицелился, раздался выстрел, и голова полицейского исчезла.
В ту же минуту Куберский прыгнул вниз, вскочил на ноги и бросился бежать. Прежде чем полицейские сообразили, что произошло, и раздались крики: «Держи его! Стреляй!», Куберский мчался уже полем в сторону озера.
Он добежал до берега и исчез в камышах. Под ногами почувствовал вязкую топь. Спрятал оружие и начал углубляться в заросли. Он чувствовал, как его тело постепенно погружалось в болото — вначале по пояс, затем по грудь и, наконец, по шею. Остановился, понимая, что, если пойдет дальше, трясина может его засосать. Он прикрылся водорослями. Теперь он знал, что его не найдут. Постепенно напряженные нервы успокоились. Ругал себя за то, что его застали врасплох, что пришлось ввязаться в перестрелку…
Тем временем полиция начала прочесывать камыши. В течение нескольких часов он слышал возбужденные голоса полицейских, скрип весел, шелест раздвигаемых баграми камышей, лай собак на берегу. Однако поиски оказались безрезультатными.
Когда наступила ночь, начальник полиции снял расставленные посты и покинул берег. Только после этого Куберский, едва не теряя сознание от холода, вылез из камышей, отыскал оружие и направился в сторону Ожехувки. Там он немного согрелся, очистил одежду от грязи и рассказал товарищам, что произошло.
В ту же ночь он перебрался в свое укрытие на Красное болото…
Куберский на минуту умолк. В землянке воцарилась тишина. Леон, Василий и Яшка не хотели нарушать ее, зная, что Кубер должен собраться с мыслями. Тот снова закурил и спустя некоторое время продолжил свой рассказ:
— Облава продолжалась несколько дней. Я знал, что во всех близлежащих деревнях, на перекрестках дорог, на полевых тропинках и возле дома моих родителей организованы засады.
В Тайно-Подъезёрном и окрестных деревнях появились какие-то подозрительные типы, переодетые в нищих или бродячих мастеров. Повсюду были развешены объявления о моем розыске, и за мою голову была назначена значительная сумма. Даже ксендз Дмоховский из Барглува клеймил меня с амвона и обещал отпустить грехи любому, кто поможет меня поймать. А я по-прежнему скрывался на Красном болоте и знал, что здесь меня никто не найдет.
Примерно через месяц после этого случая я направился в Граево. Я хотел встретиться с товарищами из партийной ячейки. Они знали о моем положении. Секретарь ячейки располагал информацией о том, что меня разыскивает не только полиция из Граево, но что моим делом занялись уже «Дефа» [5] и «Двойка» [6]. Чтобы меня поймать, в этот район были направлены даже специалисты из Варшавы. Мои товарищи запретили мне поддерживать с кем-либо контакты. Не давали мне и партийных поручений. Это делалось умышленно, чтобы в случае ареста я знал как можно меньше. Кстати, они не скрывали этого от меня. Некоторые по-дружески советовали мне, чтобы я хотя бы на несколько лет уехал отсюда.
Я вернулся в свое укрытие, испытывая горечь, обиду и боль в сердце, сознавая свое бессилие. Я чувствовал, как расставленные вокруг меня сети постепенно опутывают меня, и мне, как рыбе, приходится проскальзывать сквозь их узкие ячейки.
Я стал избегать людей. Превратился в «болотного» человека. Жену и дочурку навещал только по ночам и сразу же возвращался обратно. Ночевал где придется — в стогах сена, в скирдах ржи, в чьих-то сараях. Хорошим убежищем служила для меня некоторое время часовня на барглувском кладбище. Товарищи помогали мне. Приносили еду, доставляли книги, газеты, журналы.
Однажды ночью я напоролся на засаду. Было темно, и поэтому ни одна пуля не попала в меня. В другой раз около Райгруда неожиданно наткнулся на полицейский патруль. Бежать было уже поздно, да и некуда. Я заметил, что полицейские не узнали меня. Когда они потребовали предъявить документы, я выхватил пистолет, и оба вооруженных блюстителя порядка бросились бежать.
Был случай, когда меня опознал шпик, очевидно по фотографии, помещенной в объявлении о розыске. Я шел в сторону деревни Бжозувка. По дороге мне встретился какой-то незнакомый человек, не похожий на местного жителя. Поравнявшись, мы смерили друг друга взглядом. Вдруг я услышал позади себя: «Стой!» Я, не раздумывая, кинулся в кусты. Человек выстрелил в меня из пистолета, вероятно, раз пять, но промахнулся.
Семью мою также не оставляли в покое. Время от времени в дом врывалась полиция и перетряхивала в нем все вверх дном.
Осенью 1926 года товарищи из Граево сообщили, что они хотели бы поговорить со мной об очень важном деле. Ночью я явился в условленное, место. Теплой, а вместе с тем горестной для меня была эта встреча… Я все понял и принял решение…
Склон холма полого спускался к перелеску, далее шел луг, пересеченный глубоким рвом, — там проходила граница Польши с Восточной Пруссией. За холмом были видны дома, покрытые красной черепицей, и окружающий их ландшафт.
Межа, разделявшая голые поля и проходившая недалеко от границы, поросла редким терновником. В одном из кустов вот уже несколько часов лежал одинокий человек. И хотя он давно принял решение, что-то удерживало его от действий. Из своего укрытия он видел, как время от времени вдоль границы проходили польские и немецкие пограничные патрули.
День начал клониться к закату. Вечер был теплый, и заход солнца предвещал хорошую погоду. Человек укрылся курткой, положил руку под голову и попытался заснуть. Границу он решил перейти после полуночи.
Но сон так и не приходил. В голову лезли назойливые мысли: сумеет ли он перейти границу, получит ли работу? Не станут ли его расспрашивать, кто он, откуда, зачем пришел?
Прошло несколько часов. Он встал, расправил затекшие члены и направился в сторону перелеска. Не доходя опушки, остановился, прислушался, затем пересек ее, свернул немного вправо и увидел в темноте пограничный столб. Вот он уже на другой стороне. Он прибавил шаг, чтобы выйти как можно быстрее из опасной зоны. Вскоре вдали замаячили постройки деревни Ленгхайде, как называли ее немцы, а в действительности — Длугоше. По рассказам контрабандистов он знал, что здесь живет человек, который может помочь устроиться на работу в Восточной Пруссии. Он осторожно крался задворками, отыскивая взглядом нужный ему дом. Наконец увидел его, осмотрелся по сторонам и толкнул калитку, ведущую во двор…