Капитан Шевченко разгадал замысел противника и своевременно принял решение на отход, приказав старшему лейтенанту Васильеву с пятью бойцами прикрыть уходящий отряд огнем. Командир указал на двухэтажное здание сельсовета. Верхний этаж его горел. Нижний каменный с толстыми старинной кладки стенами и узенькими, как бойницы, окнами был цел.

— Займите его. Будете там, как в доте. На пожар не обращай внимания. Продержитесь немного, и в лес. Отойдете по сигналу: две красные ракеты. Если вас будут преследовать, прикроем пулеметами с опушки леса.

— Все ясно, товарищ командир. Разрешите выполнять.

— Давай! Ни пуха тебе…

Васильев с отделением старшего сержанта Петрова побежал к горящему дому. Шевченко вскинул над головой ракетницу и нажал на спуск. Над деревней взмыла зеленая звездочка — сигнал отхода отряда. Бойцы устремились к спасительному лесу. Санитары и выделенные им в помощь разведчики на волокушах везли раненых и погибших.

Васильев со своими бойцами, не теряя времени, приспосабливал нижний этаж дома для ведения огня. Ногами и прикладами были выбиты стекла окон, подоконники завалены поленьями дров, заложены кирпичами… Старший сержант Петров заделал свое окно двумя железными ящиками, валявшимися в разгромленном штабе, на шапку-ушанку надвинул немецкую каску, кратко доложил:

— Отделение к бою готово!

— Хорошо! Не дрейфь, ребята! Потолок бетонный, не обвалится.

Бой по прикрытию отхода всегда тяжелый и чрезвычайно опасный. Это хорошо понимал старший лейтенант Васильев, но надеялся, верил, что на этот раз долго биться не доведется. Много ли надо времени отряду, чтобы перемахнуть через неширокие огороды в лес?

Так же думал и Шевченко и сразу же, как отряд достиг опушки, выпустил красную ракету. Но он понял, что сигнал запоздал, услышав, как усилилась в Надеждино пулеметная и автоматная стрельба, перекрываемая пушечными выстрелами, взрывами гранат.

Шевченко и Огнивцев стояли у кромки леса и, сняв шапки, вслушивались в эхо то затихающего, то вновь вспыхивающего боя.

— Эх, не успели ребята! — с горечью воскликнул Шевченко. — По всему видать, дом окружен и нашим не вырваться из него…

Комиссар молчал. Чем мог помочь отряд группе прикрытия? Пойти ей на выручку и ввязаться в бой с фашистами? Но силы слишком неравны. Наверняка погибнет весь отряд. А ему еще предстоит сделать многое. Поэтому поддаваться эмоциям было нельзя.

Все же послали несколько бойцов на разведку в Надеждино, но те почти сразу же вернулись назад, едва не столкнувшись с густыми цепями гитлеровцев, двигающихся к лесу.

Только через два дня стало известно, что произошло с разведчиками Васильева. Как рассказали колхозники-очевидцы, гитлеровцы окружили здание, где находилась группа прикрытия, плотным кольцом и буквально залили его пулеметным и автоматным огнем. В окна полетели десятки гранат.

Из-за начавшегося сильного ветра пожар в здании все больше расширялся. Пламя захлестывало и нижний этаж. Дым плотной пеленой закрыл окна-амбразуры. Немцы надеялись, что русские вот-вот выйдут из пылающего здания и сдадутся в плен, но этого не случилось. Тогда к дому подошли бронетранспортеры и почти в упор стали обстреливать здание. Но только гитлеровцы поднимались для броска к нему, как из огня и дыма раздавались жалящие очереди. Тогда обозленный до бешенства Рэмер отдал приказ разрушить здание дотла вместе с его защитниками. Тут же подошли три танка. Место наводчика орудия в одном из них занял сам командир полка.

В окно-амбразуру здания, откуда яростно бил пулемет, он целился тщательно и с лютой ненавистью. И уже после того, как дом был разрушен до основания, он посылал в развалины снаряд за снарядом, стремясь заглушить бесцельной стрельбой охватившее его отчаяние.

Так погибли, стяжав себе военную славу, коммунисты Васильев и Петров, комсомольцы Нигматуллин, Матвеев, Максимов и Петренко.

После тяжелого ночного боя было бы хорошо отогреться, обсушиться, сделать перевязки раненым в теплых избах. Но это исключалось из-за складывающейся обстановки. Воспользовавшись хорошей погодой, поднялись вражеские самолеты. Они утюжили небо над деревушками, лесными массивами, обстреливая любой движущийся по земле объект, вплоть до отдельных пешеходов. Поэтому было решено в села не заходить, а подальше углубиться в лес, избегая при движении открытых с воздуха дорог и широких просек.

Через два часа марша на пути к району привала на условленном пункте сбора, в лесу южнее деревни Поспелиха, отряд встретил взвод Брандукова. Старший лейтенант тут же доложил:

— Товарищ капитан! Взвод боевую задачу в основном выполнил. Подразделения обслуживания полка, следовавшие на помощь штабу, были задержаны, но…

— Знаем, Михаил Михайлович, — сказал Шевченко. — Силы были явно неравные и пехотный батальон все же прорвался к штабу полка. Свой долг вы выполнили с честью. Командование высоко ценит мужество и храбрость бойцов вашего взвода. Дрались вы геройски…

Брандуков, мучительно переживавший то, что ему не удалось задержать подход вражеского подкрепления к Надеждино, почувствовал, как у него перехватило горло. С трудом переведя дыхание, он прерывающимся голосом произнес:

— Служим Советскому Союзу!

— Какие потери взвода, Михаил Михайлович? — спросил Шевченко, словно не замечая волнения командира взвода.

— Убит сержант Ломов и двое ранены, один из них тяжело.

— Где погибший и раненые?

— С поля боя вынесли всех.

— Где они?

— В конце колонны.

— Идемте! — И Шевченко с комиссаром зашагали в хвост цепочки лыжников.

Под густой елью на волокуше лежал сержант Ломов, а возле раненых уже хлопотал Увакин. Раненые сидели в раскинутой на снегу плащ-палатке, тихо переговаривались.

— Как самочувствие, хлопцы? — спросил командир.

— Терпимо, — ответил один.

— Погреться бы… В дрожь кидает, — сказал другой.

— Крови много потерял, вот и холодно, — объяснил военфельдшер. — Но теперь будет легче. Кровотечение остановлено. Подремонтируем тебя, поставим на ноги. Не горюй…

— А я и не горюю, — слабым голосом возразил раненый. — Ведь за Москву…

Слова бойца глубоко отозвались в душе Огнивцева. Он с тревогой думал о том, что потери, понесенные в последнем бою, усталость после сражения и тяжелого марша могут вызвать упадок духа у личного состава. Чтобы этого не произошло, комиссар решил накоротке собрать коммунистов, дать им поручения о проведении соответствующих бесед во взводах и отделениях. Оказывается, ничего этого и не надо. Слова раненого бойца выразили чувства и мысли всех разведчиков. «Сейчас их не агитировать надо, — подумал он, — а принять меры по организации отдыха, обогрева и питания людей».

Будто отвечая на его мысли, военфельдшер, увидев озабоченное лицо комиссара, доложил ему, что выдал раненым по согревающему химпакету.

— Химия — это хорошо, — задумчиво сказал Огнивцев, — а теплая крестьянская печка лучше.

Получив от командира «добро», он разрешил всех раненых разместить в деревне Поспелиха, выдать им сверх «НЗ» отряда несколько плиток шоколада и две банки сгущенки, выделил в помощь фельдшеру и санитарам нескольких бойцов.

…Задолго до рассвета отряд прибыл в намеченный для привала район. Лес встретил разведчиков будто заколдованной тишиной. В полном безмолвии стояли усыпанные снегом сосны и ели. Лишь изредка глухо ухали сорвавшиеся с их вершин белые шапки.

После то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака настроение у разведчиков поднялось, а небольшие костерки, разведенные в ямах, в шалашах из соснового лапника, отогрели и сердца бойцов. Посыпались шутки, раздался смех. И если бы кто со стороны увидел сейчас разведчиков, услышал их веселые голоса, то просто не поверил бы, что эти молодые ребята всего несколько часов тому назад участвовали в жесточайшей схватке с врагом, пережили смертельную опасность и совершили такой ночной марш по снежной целине в темном лесу, который вряд ли был бы по силам иным мастерам лыжного спорта. Но вскоре усталость взяла свое и в лагере воцарилась тишина.