Фактическая безнаказанность коррупции среди законодателей, приобретавшей чуть ли не массовый характер, лишь усиливала соблазны. Еще не закончилось разбирательство с «Кореагейтом», как уже полным ходом шла самая крупная за четверть века операция ФБР по выявлению коррупции в выборных органах США под названием «Араб скэм» («Арабские деньги»). Некий «арабский шейх» — на деле подставной агент ФБР — направо и налево раздавал взятки конгрессменам, сопровождая ими просьбы о «содействии» в его масштабной коммерции. Брали очень охотно. А тем временем номера купюр — вплоть до последнего доллара — фиксировались, равно как и вся документация, относящаяся к стараниям законодателей, продвигавших дела «шейха» в конгрессе. В операции принимали участие сотни агентов ФБР. Каждая встреча «шейха» с сенаторами и конгрессменами просматривалась и прослушивалась, сохранялась в видеозаписи. Взяточники были полностью изобличены. Всего в контексте операции «Араб скэм», о которой общественности страны стало известно в феврале 1980 г., было названо более 30 имен законодателей.

Операция «Араб скэм» явно вылилась в сведение счетов Федерального бюро расследований с конгрессом. Ведь ее начали вскоре после завершения работы специальной комиссии сената США по изучению правительственных мероприятий в области разведывательной деятельности. Доклад комиссии, опубликованный в 1976 г., известил граждан о таких масштабах нарушения их прав ФБР, ЦРУ и другими государственными органами, о которых американцы просто не подозревали. «Правительство накопило огромный объем информации о личной жизни, взглядах и связях американских граждан, действуя главным образом через тайных осведомителей, подслушивание телефонных разговоров, тайную перлюстрацию корреспонденции, проникновение в помещения и т. д.»²²,— подчеркивалось в докладе.

Разоблачение полицейских и разведывательных органов США в конгрессе вскрыло многолетнее применение ими самых грязных приемов, массовые нарушения элементарных законодательных норм. Но теперь «возмездие» ФБР как бы уравнивало органы исполнительной и законодательной власти единой меркой продажности. Неприглядная изнанка исполнительной и законодательной власти страны была вывернута наружу, убеждая в очевидном: верхи уже не просто используют политическое влияние для самообогащения в ущерб законности, но и в широких масштабах применяют незаконные методы для сохранения самого политического влияния.

Размах злоупотреблений, коррупции, нарушений законности на всех без исключения уровнях государственной иерархии США в 70-х годах — все это невольно превращало правящую элиту страны в глазах миллионов американцев в источник бесконечных криминальных сюжетов. Но не детективный характер таких сюжетов, не их захватывающее развитие держали в неослабном напряжении рядового американца в течение 70-х годов. Что же творится на вершинах власти, почему она столь грубо игнорирует конституционные права и свободы граждан, почему официальный Вашингтон, наконец, столь безразличен к интересам и нуждам простого американца? Растущее прозрение в поиске ответов на эти вопросы и вело к небывалому в идейно-политической жизни США «кризису доверия» к государственной власти, к другим институтам американского общества. «Каскад разоблачений, последовавших после «уотергейтского дела», продемонстрировал миллионам американцев, которые воспринимали конституцию США как гарантию их свобод, что центром наступления на гражданские права является сама правительственная власть» ²³,— обобщили происшедшее П. Коуэн, Н. Иглисон, Н. Хэнтоф в книге «Государственные секреты. Полицейский надзор в Америке».

Обостряющийся «кризис доверия» к официальному Вашингтону в условиях усиления внутреннего неблагополучия в стране обусловливал резкие перемены в социальной психологии масс. Качественно новый характер приобретали неудовлетворенность американских трудящихся своим жизненным положением, их разочарование во многих институтах капиталистического общества, в «американском образе жизни» в целом.

Еще в 1973 г. — впервые в истории опросов общественного мнения — число недовольных внутренней обстановкой в США превысило половину опрошенных. Весной 1976 г., т. е. в преддверии 200-летнего юбилея страны, такие настроения разделяли уже 61 % американцев. Институт общественного мнения Л. Харриса установил, что в 1966–1976 гг. количество американцев, чувствующих себя «отстраненными от происходящего вокруг», выросло в 4 раза²⁴. Около двух третей американцев в 1976 г. считали, что «люди, обладающие властью, используют ее в своих интересах». По данным других опросов, лишь 11 % граждан США в том же году выражали высокую степень доверия исполнительной власти, 9 % — конгрессу. А еще раньше, в январе 1974 г., «Нью-Йорк таймс» обнаружила: по престижу профессий конгрессмены занимают последнее место. Предпоследнее — мусорщики.

В такой обстановке, конечно, уже не становились сенсацией выводы доклада профессора А. Инкеле, представленного им Американской социологической ассоциации. Между тем Инкеле обобщил данные о процессах, не имеющих прецедента в новейшей истории США. «Средний американец считает, что такие институты государственной власти, как президентство и конгресс, все меньше и меньше справляются с возложенными на них функциями… Не подлежит никакому сомнению, что прежнее исключительно высокое мнение американцев о своей государственной системе, их исключительная уверенность в том, что они способны принимать активное участие в политическом процессе страны и оказывать личное влияние на политику, — все это резко пошло на убыль»²⁵.

Важное событие — 200-летие страны прошло в Соединенных Штатах безрадостно, вяло. Должный оптимизм официальной пропаганды не изменил, понятно, общего идейно-политического климата в США, Два столетия развития США, радикально преобразив материальные условия жизни общества, ни в чем не изменили главного: жизнь личности в этом обществе по-прежнему определяли исключительное неравенство его членов, дискриминация миллионов и миллионов трудящихся. «Равенство, которое было провозглашено Декларацией независимости и за которое сражались в революцию и во время гражданской войны, все еще не достигнуто и сейчас… Продолжается концентрация средств и власти в руках все меньшего числа лиц, в то время как миллионам американских граждан отказывают в справедливой доле национального богатства»²⁶, — высказалась на этот счет Американская федерация труда — Конгресс производственных профсоюзов (АФТ — КПП).

Профсоюзникам вторил профессор из Калифорнии Д. Дауд, автор изданной в юбилейный год книги «Изуродованная мечта. Капиталистическое развитие Соединенных Штатов». «Экономическое неравенство, которое питает все другие формы неравенства, всегда являлось характерной чертой американского образа жизни. За последние 25 лет неравенство в распределении национального дохода не уменьшалось, а увеличивалось»²⁷. Действительно, всего 4 % взрослых американцев владеют собственностью на сумму более 60 тыс. долл., включая всю наличность и недвижимость. Совокупная стоимость их собственности превышает 1 трилл. долл. — больше, чем совместный валовой национальный продукт десятков стран Африки и Азии. Это — наглядное опровержение утверждений американской пропаганды.

Так что прав был иностранный наблюдатель, итальянец Д. Корсини: «Спустя два столетия после подписания Декларации независимости, которая объявляла всех людей равными и провозглашала эру свободы и прогресса, американцы стремятся свести счеты с прошлым и смотрят на настоящее и будущее с озабоченностью, а на казенный оптимизм правительства отвечают глубоким скептицизмом, неся на своих плечах груз кризиса, захлестнувшего американское общество»²⁸.

По мере того как у американцев, обнадеженных обещаниями новых хозяев Белого дома, проходили иллюзии в их способности обуздать натиск внутреннего неблагополучия, барометр идейно-политического климата в стране все более определенно указывал на рост пессимизма и разочарования. Политическому руководству США в этих условиях пришлось отказаться от наигранной бодрости и, признавая реальности, квалифицировать нездоровье в идейно-политической жизни страны как важнейшую национальную проблему. Когда президент Картер в июле 1979 г. выступил со своей известной речью о «кризисе доверия» в США, этот главный тезис главы администрации поддержали около 80 % граждан.