— То, что ни одному слову я в этих письмах не верю. Хотя, согласна, написано талантливо.

На следующий день Скарлетт вызвала мистера Торнтона Доста. Это был пожилой, спокойный господин, чуть заикавшийся при разговоре, но этот недостаток делал его слова только более весомыми. Дост был поверенным в делах Скарлетт. Он занимался этим уже давно и знал о материальном и юридическом положении семьи куда больше, чем сама его работодательница. Еще в прошлый раз он уверил Скарлетт, что все документы в полном порядке, что все они недавно заново перерегистрированы, как того и требует закон, что дивиденды с акций, купленных когда-то Реттом, по-прежнему высоки и стабильны. Собственно, если бы было иначе, он тут же известил бы Скарлетт.

Дост внимательно выслушал рассказ Уэйда и вдруг покраснел до корней волос.

— Что случилось, Торн? — спросила Скарлетт.

— Б-беда, миссис, б-беда. Обо всем этом вам рассказать должен был в первую голову я. Мне просто с-стыдно. Я что-то упустил. Б-беда…

— Я ни в чем не виню тебя, Торн…

— Я сам виню себя. Одно скажу вам т-точно: готовьтесь к большой драке. И еще…

— Что, Торн? Что еще?

— Готовьтесь драку п-проиграть, — тихо сказал Дост.

Бо без сожаления покидал свою старую квартиру. Она теперь казалась ему и слишком большой, и слишком претенциозной. Мебель была громоздка, окна маленькие, район скучный. Бо уже любил свою новую квартиру. Он долго искал ее, долго обходил разные дома, знакомился с десятками хозяев, всем говорил, что именно эту квартиру снимет, что именно об этом мечтал, но на следующий же день понимал, что совсем не о таком жилье он думает, что его сегодняшнее настроение требует совсем иного.

Другой причиной, по которой Бо переезжал, была неуемная активность театральных агентов. Они осаждали его с утра до вечера, наперебой желая предложить новый грандиозный проект постановки. Телефонный аппарат Бо разрывался с утра до вечера, а кое-кто знакомый с ним поближе звонил даже по ночам. Сначала Бо терпеливо объяснял всем, что решил отдохнуть пару месяцев, подумать, что не собирается сейчас ставить что бы то ни было. Но эти совершенно понятные и простые слова люди понимали как намек — приходите завтра. И они действительно приходили завтра. Когда и на следующий день Бо повторял то же самое, его слова понимали как «я теперь очень дорого стою». На следующий день ему предлагали баснословные контракты. И так далее…

Бо это все надоело, он просто запретил открывать кому бы то ни было, отключил телефон и начал срочно искать другую квартиру. И вот он ее нашел. И вот он переезжал. Вещи уже были погружены и даже отправлены в новый дом, но Бо не торопился ехать вслед за ними. Он еще раз решил пройти по комнатам и чуть-чуть погрустить о былом.

По квартире валялись ненужные бумаги, обрывки газет, кое-где стружка, в которую упаковывали посуду; целый тюк старых вещей Бо был приготовлен для Армии спасения. Грусти не получалось. Бо было весело. Он вообще легко расставался с прошлым, с людьми, с городами, театрами, актерами. Впрочем, так же легко сходился. Поэтому он просто присел на подоконник и поболтал ногами. Сюда он больше не вернется. И слава Богу.

И в этот момент Бо увидел на полу кусок телеграфного бланка и слово на нем — «ДЖОН…»

Остального не было. Бо не помнил, чтобы он получал нечто подобное. Интересно, о каком Джоне шла речь? Он на своем веку повстречал не менее сотни Джонов. Знаменитых и богатых, милых и злобных. Со многими у него были дела. У него был даже двоюродный брат Джон, но вот о ком из них шла речь?

Бо повертел в руках обрывок, поискал рядом другие куски телеграммы, но, конечно, не нашел.

«Надо будет обязательно написать Скарлетт, — почему-то подумал он. — Интересно, как у нее дела?»

Обрывок он бросил на пол и, не оглядываясь, вышел из дому.

Джону выдали велосипед.

Это была производственная необходимость. В один день ему приходилось делать такие концы, что без велосипеда он бы никак не поспел. Правда, с велосипедом тоже была поначалу морока. Этот аппарат оказался поноровистее некоторых необъезженных скакунов.

Джон, которому все давалось, в общем, легко, решил брать быка за рога, но уже через два дня боялся даже подходить к велосипеду. Столько шишек, синяков и ссадин было у него. Велосипед никак не хотел ехать, а норовил все время упасть. Когда, наконец, Джон научил велосипед ехать, тот поставил своей задачей натыкаться на все мусорные баки, телеги, автомобили, бордюры и деревья.

Несколько раз Джон свалился с велосипеда основательно. Пару дней он попытался поработать собственными ногами, но никуда не успел. Тогда он снова взялся за кривые ручки. И упорство-таки было вознаграждено: Джон приручил железного коня.

Если бы не проблемы с велосипедом, Джон мог бы назвать себя почти счастливым. Он работал в газете. Посыльным. В табели о рангах, которую, правда, составил сам Джон, его должность шла сразу же за должностью репортера. Он гонял по самым неожиданным местам, встречался с самыми неожиданными людьми и узнавал все новости первым. Его посылали с рукописями и фотопластинками, с приглашениями и телеграммами, он возил сэндвичи дежурившим в засаде репортерам светской и криминальной хроники, он вручал гранки статей видным ученым и политическим деятелям.

Теперь мир открылся для него с еще одной прекрасной стороны — бурлящий, кипящий, напряженный, искрящий, неспокойный и захватывающий мир новостей.

Почему-то в редакции его имя не прижилось. Все звали его не Джон, а Бат, сокращая его фамилию. Даже это Джону понравилось. И конечно, он сразу же влюбился в неспокойное племя газетчиков. О! Что это были за люди! Какие это были люди! Джону казалось, что это были рыцари, невидимки, ковбои, детективы, философы, поэты, политики, трудяги, и все в одном лице.

Теперь и к артистам Джон относился спокойно: они были просто представителями одной из многочисленных профессий.

А были профессии куда более интересные, чем актер. Скажем, строители-высотники. Этих парней набирали исключительно из индейцев племени навахо. Как-то так были устроены эти парни, что совершенно не боялись высоты. Тогда Нью-Йорк только начинал строить небоскребы. И эти угрюмые люди с заплетенными косичками переходили со стены на стену по тонкой балке, даже не балансируя руками, словно по доске переходили через лужу. У Джона, который как раз помогал фотографу, заныло под ложечкой, когда он только глянул с этой высоты вниз, а парням хоть бы что.

Статью, правда, не напечатали. Репортерам не удалось выжать из высотников ни слова. На все вопросы они отвечали односложно — «да» или «нет». Причем и этого ответа приходилось ждать минут по двадцать.

А еще Джон познакомился с такой необычной профессией, как дегустатор парфюмерии. Для него все духи, кремы и одеколоны имели один запах, а эти люди ухитрялись их не только различать, но и точно угадывать, что входит в состав тех или иных парфюмов. Они угадывали даже сорт папирос, которые курил их собеседник. Куда там собакам! С нюхом этих ребят вообще никто сравниться не мог. К сожалению, и эта статья не пошла. Дегустаторы отказались разговаривать с репортером, потому что от него несло чесноком.

А еще Джон познакомился с забойщиками скота. Вот уж профессия, не приведи Господь! Чтобы люди не привыкали к виду крови, их меняли каждую неделю. Нельзя сказать, чтобы это были такие уж дюжие парни. Нет. Это были небольшого в основном роста, жилистые и ухватистые ребята. Длинными стилетами они наносили только один короткий и точный удар в загривок, после чего корова или бык падали как подкошенные. Джон сам был свидетелем, как эти парни чуть не убили своего коллегу, который не смог уложить животное с первого удара. Джон понял, что по-своему они жалеют животину, не мучают ее понапрасну.

Но самое главное, Джон познакомился с Биллом Найтом. Вообще-то это был псевдоним. Дело в том, что свои репортажи Билл делал по ночам. Он служил в криминальной хронике. И именно Билл заставил Джона считать репортеров ангелами во плоти.