И тем не менее Скарлетт собиралась ехать на встречу.

Уэйд теперь чуть не каждый день присылал посыльного, чтобы рассказать о своих новостях и узнать что-либо от матери.

Скарлетт встретилась с чиновником, который побывал у сына. Но и эта встреча не прибавила ей оптимизма. Чиновник был сух. Скарлетт, наступив на собственную гордость, старалась быть поприветливее с ним, упомянула даже имя его начальника, но чиновник ничего нового ей не сказал. Получалась какая-то странная ситуация. Официального уведомления о спорном вопросе она не получала, но какие-то темные слухи, отголоски чего-то неотвратимого уже витали в воздухе. Краут — так звали чиновника — повторил, что аноним представил в суд некие очень веские свидетельства того, что Тара принадлежит ему. Суд принял дело к рассмотрению, но пока не начал производства. Аноним действительно опасается за свою жизнь, а в чем причина его опасений, это уж ему виднее, хотя Краут вполне согласен, что в этом пункте претендент явно перебрал.

— Вы видели эти документы, Краут? — спросила Скарлетт.

— Нет, миссис О’Хара, я не видел документов. Распоряжение проверить ваши документы я получил от своего непосредственного начальника мистера Гетсби, о котором вы упомянули. Он просил меня ничего не говорить вам об анониме, а представить дело таким образом, что это обычная формальность. Так что, как видите, я уже превысил свои полномочия.

— Я благодарю вас, Краут. Вы дали мне время подготовиться к обороне. Но вы-то сами верите в силу документов этого мистера Икс?

— Да, мэм. Будь это какая-нибудь грубая фальшивка или нечто неубедительное, суд не принял бы дело к рассмотрению, да и претендент явно знает ваши связи и вес в обществе. Он не решился бы.

— Я тоже думала об этом, — согласилась Скарлетт. — Но может быть, точно так же думает и мистер Икс. Может быть, это просто точный психологический ход?

— Может быть, но в суде достаточно профессиональные эксперты, они ведь изучали документы.

— Документы, документы… Подделывают даже доллары. И весьма успешно, Краут. Что-то здесь не так.

— Об этом вам лучше знать. Покопайтесь в памяти. Может быть, при получении этой земли была какая-то закавыка, которой и воспользовался претендент. Как эта земля стала собственностью вашей семьи? Вы что-нибудь знаете об этом?

— Очень смутно. Отец мне ничего не рассказывал. Я только слышала, что эта земля была приобретена.

— У кого?

— Но в документах говорится совершенно ясно — у правительства.

— У какого правительства, мэм?

— Постойте, вы хотите сказать, что…

— Я ничего не хочу сказать. Я раздумываю вместе с вами. Ведь была Гражданская война, не мне вам напоминать об этом. Южные штаты потерпели поражение. Не получилось ли так, что документы были оформлены кем-нибудь из врагов Севера?

— Это не отменяет права на владение землей. Это право священно и записано в американской конституции.

— Но это вполне может поставить ваше право под сомнение, — возразил Краут.

— Я посоветуюсь со своим адвокатом, — сказала Скарлетт. — Хотя он и без моих советов делает все возможное.

— Если позволите, мэм, я попрощаюсь с вами, — Краут встал. — Мне было приятно познакомиться с вами. Думаю, все загадки разрешатся и вообще все образуется.

— Еще раз благодарю вас, Краут. Вы мне очень помогли.

— Еще когда я был ребенком, я слышал фамилию О’Хара. Мог ли я поступить иначе?

Дост подтвердил догадки Краута.

— Очевидно, речь идет о каких-то ф-формальных неточностях в оформлении документов, — сказал он. — Я с-связался со своими друзьями в арбитражном суде. Они намекнули мне именно на это.

— Понятно. Но ведь документы проходили перерегистрацию. И не один раз. Почему же никто не заметил этих неточностей раньше?

— Это просто обратная сторона м-медали. Настолько никто не ставил под с-сомнение ваше п-право, что и документы регистрировали чисто м-механически. Но это еще не все. Я могу с уверенностью с-сказать, что за всем этим стоит весьма влиятельное л-лицо.

— Я тоже думала об этом. Человек с улицы вряд ли смог бы поднять такой груз, — задумчиво произнесла Скарлетт.

— Б-боюсь, что и уровень анонима весьма в-высок.

— Как высок, Торн?

— Очень высок, очень, — сказал Дост.

— Я собираюсь ехать к губернатору, — заявила Скарлетт.

— Это р-разумно. Надеюсь, многое прояснится. Знаете, я испугал вас, с-сказав, что дело мы можем п-проиграть. Сейчас я так не думаю. Мы п-поборемся. П-первый шок проходит. Люди в городе уже б-более благосклонны к вам.

— А вот я — нет. Они бросили меня, Торн. Они все сразу же пропали. — Скарлетт в волнении стала ходить по комнате.

— Они п-просто испугались. Я ведь тоже ис-спугался. П-простите м-меня, Скарлетт. И простите их.

Скарлетт давно не была в Атланте и сейчас с трудом узнавала город. Некогда одноэтажный, весь в зелени, уютный городок стал по преимуществу каменным многоэтажным, холодным. На улицах было много автомобилей, хотя конные экипажи не уступали им пока что первенства.

Скарлетт поселилась в гостинице «Эмпайр», в номере, выходящем окнами прямо на площадь.

Глядя на улицу, она почему-то подумала: «Скоро начнется новый век. Какая я уже старая».

Впрочем, мысли о старости приходили к Скарлетт крайне редко. Она по-прежнему чувствовала себя полной жизненных сил. Конечно, она не смогла бы сейчас, как в молодости, дни напролет трудиться в Таре, не выдержала бы, наверное, и других испытаний чисто физически. Но жажда жизни, стремление к деятельности, открытый, не замутненный ложной старческой мудростью взгляд на жизнь сохранились в ней. Она даже сама иногда удивлялась тому, что могла по-прежнему открывать для себя новое, радоваться, волноваться. Конечно, теперь у нее совсем другие заботы — дети. Хотя они и разлетелись по белу свету, хотя у каждого из них теперь своя жизнь, но материнское сердце никак не успокоится. Она думает о Бо. О Кэт, конечно, о Джоне, об Уэйде… Но ее сердце начинает биться учащенно, как в давние времена, когда она думает о Ретте. Его уже так давно нет с ней. Но для нее он не умер. В жизни им довольно часто приходилось расставаться. Скарлетт даже казалось иногда, что они разлучились навсегда. Но Ретт возвращался. И теперь Скарлетт не хотела впускать в свое сердце это безысходное слово — смерть. Ретт просто ушел. Не навсегда, нет, они еще встретятся с ним. Он обязательно вернется, или она придет к нему. Потому что она любит его. Потому что он — вся ее жизнь. И когда она видит в детях черты Ретта, сердце ее переполняется радостью и гордостью. Она знает, Ретт был бы доволен тем, какими выросли его дети, какими они стали, как живут на этом свете.

Человеческая память устроена таким образом, что все плохое забывается.

Но Скарлетт помнила все. Даже самые неприятные моменты в своей жизни. Она помнила и о том, каким бывал Ретт невыносимым. Но она принимала его всего, со всеми его недостатками. Это была любовь, а любовь открыта, она вбирает в себя человека целиком, без остатка. Скарлетт и представить себе не могла, что ее Ретт был бы паинькой, мягким и добреньким домоседом. Нет, такого Ретта она бы ни за что не полюбила. Впрочем, он бы тоже вряд ли влюбился в маменькину дочку. Два сильных, непримиримых в своих открытиях и заблуждениях, упорных и несгибаемых характера сошлись, как притягиваются противоположные полюса. Электрическая искра, которая то и дело пробегала между ними, могла бы убить их любовь, но только крепче связывала их.

Да, теперь все будет иначе. Двадцатый век уже не вынесет такого чувства. Скарлетт думала об этом часто. Ей казалось, что уходящий век и был самым лучшим в жизни человечества. А дальше будет все хуже и хуже. Это было не старческое брюзжание, но плод спокойных и долгих раздумий. Теперь у нее на это хватало времени. И она видела, что у людей все меньше остается сердца и все больше их чувствами управляет разум. Нет, она была не против разума, но она была против одного разума. Для людей некоторые неощутимые, но такие весомые понятия, как честь, достоинство, гордость, дружба и авторитет, теряли свою притягательность. Они легко становились пленниками стремления к благополучию. Когда речь заходила о деньгах, через понятие о чести переступали, не задумываясь ни на минуту. Нет, Скарлетт была далека от мысли, что все люди превратились в алчных и жадных гобсеков. Им еще свойственно было умиляться, жалеть, даже совершать добро бескорыстно, но это скорее рассматривалось как милые причуды, а делом жизни все чаще становилось обогащение. Это, в общем, было так понятно — люди хотели жить удобно, уютно, комфортно, хотели развлекаться, носить нарядные платья, жить в добротных домах и ездить на быстрых машинах. Но теперь это для многих было единственной целью. В газетах она читала ужасные вещи — матери продавали детей, жертвы требовали не смерти преступника, а денежной компенсации, жены торговали воспоминаниями об интимных подробностях жизни со своими знаменитыми мужьями… Для Скарлетт это были страшные предвестники наступающего века.