Конечно, все тонкие мысли и рефлексии по поводу новой постановки отошли куда-то на задний план. Бо теперь думал вовсе не о драматургии, не о концепциях, не об актерской игре или сценографии, он думал об одном — как бы не сдохнуть.

На четвертый день ему принесли несколько грязных и сухих корешков.

Бо никогда не думал, что сможет с таким наслаждением рвать зубами горьковатую ткань этих щепочек, глотать их, обдирая высохшее горло. Но он хотел есть. И он съел все. Потом у него страшно разболелся живот. Его начало тошнить. Его вырвало какой-то желтой слизью. И чувство голода стало еще острее.

В последний раз Бо плакал в далеком детстве. Он даже не помнил, когда это было. И вот теперь зрелый мужчина, забывший, что такое слезы, заплакал. Но это был странный плач без слез. Организм был настолько обезвожен, что глаза оставались сухими. Это был самый страшный момент в его жизни, потому что Бо понял — ему становится совершенно все равно. Ему не хочется жить. Ему даже больше хочется умереть.

И тогда Бо заполз в угол, встал на колени и начал молиться.

Он, современный человек, свято верящий в науку, убежденный атеист, стоял на коленях и истово просил Господа выручить его. Давно забытые слова молитв вдруг всплывали в памяти ярко, четко, сразу же ложились на сердце и успокаивали своей мудростью, глубиной, добротой и чудодейственной силой.

Нет, не упали стены тюрьмы, не перемерли враз все бандиты, даже не пришли на помощь войска. Все оставалось по-прежнему, но прошло отчаяние, Бо стал рассудителен и спокоен.

На следующий день он опять подозвал к себе русского и сказал:

— Я хочу есть. Я понимаю, что у вас самих запасы еды невелики, но я знаю, как быстро пополнить их.

— Ну? — нетерпеливо спросил тот.

Бо увидел, что глаза русского загорелись.

— В двух днях ходьбы отсюда я оставил своих проводников. Они еще ждут меня. Их всего трое. Там есть чем поживиться. И не только едой и питьем.

— Ну, конечно, нашел дурака! Их там, наверное, человек двадцать. И все с оружием.

— Я не вру. Но если ты мне не веришь, что тебе стоит убедиться в этом самому. Возьми своих друзей, сходи и посмотри.

У Бо было большое желание сразу же сказать — я отведу вас. Но он этого не сделал.

— Если их там много, вы вернетесь, если мало — нападете и принесете еду. Мне, надеюсь, тоже что-нибудь перепадет.

Русский задумался.

Бо молчал. Он понимал, что настаивать не стоит. Это будет подозрительно.

— И не надейся, — сказал русский и ушел.

Но Бо понял, что первый раунд он выиграл.

Русский пришел вечером вместе со священником.

— Как туда идти? — спросил «иезуит».

— Вон в ту сторону, — сказал Бо и махнул рукой.

— Два дня?

— Не меньше.

— Ты поведешь нас, — сказал русский.

Бо чуть не закричал от радости. Но сдержался.

— Если ты нас обманул, мы тебя прикончим, — сказал «иезуит». — Так сказать, принесем святую жертву.

— Ты что? — одернул его русский. — А выкуп?

— Получим выкуп и прикончим.

Они замолчали. И опять у Бо был огромный соблазн спросить, когда они отправятся. Но он снова промолчал.

— Отправимся через час, когда совсем стемнеет, — сказал «иезуит», и они с русским ушли.

Это значило, что с Бо пойдут только эти двое. Все складывалось даже лучше, чем он предполагал.

Через час русский открыл дверь загона и тихо вывел Бо.

В лагере все, скорее всего, уже спали. Но русский все равно опасался, что их заметят.

В лесу к ним присоединились «иезуит» и еще один бандит — все-таки они решили идти втроем. Это был настоящий громила, здоровый и медлительный. Его, очевидно, использовали вместо вьючного животного.

Теперь Бо молил, чтобы Мгаба не увел проводников. Чтобы они были на месте.

Через час пути по темному лесу решили сделать привал до утра.

— Я хочу есть, — сказал Бо. — Я никуда дальше не пойду, пока вы меня не накормите. Можете убивать меня здесь.

Бандитам пришлось поделиться с ним хлебом. Одна мечта Бо сбылась. Он ел хлеб и запивал водой.

В джунглях было душно, как в парной бане. Но зато не так голодно. По дороге им попадались плоды, истекающие сладким соком, они поймали и зажарили огромную птицу, мясо которой, правда, оказалось жестким и невкусным.

Словом, Бо начал потихоньку приходить в себя.

Его вел русский, руки у Бо были связаны за спиной, а конец веревки держал бандит.

По дороге спутники Бо часто ссорились. Они вообще ненавидели друг друга и весь белый свет. Это обстоятельство натолкнуло Бо на мысль разыграть небольшой спектакль. Вот теперь он снова вспомнил о драматургии, о своей режиссерской профессии.

Движущей силой любого театрального представления является конфликт. Есть две противоборствующие стороны, непримиримые враги, и на их конфликте держится все представление. Если конфликт очень глубок и неразрешим — получается трагедия, потому что одна сторона обязательно должна погибнуть. Если конфликт не очень глубок, то получается драма. А если стороны конфликтуют из-за пустяка, недоразумения, получается комедия.

Бо решил поставить трагедию.

Как-то во время привала он тихо сказал русскому.

— Попроси разрешения у «иезуита» сходить за водой. У нас кончаются запасы.

— А чего это я должен у него спрашивать? — удивился русский.

— Так он же у вас главный, насколько я понял, — ответил Бо с предельной наивностью.

— У нас нет главного, — раздраженно пробурчал русский.

На следующем привале Бо прошептал «иезуиту»:

— Слушай, я хочу, чтобы меня вел ты. От русского так воняет. Вообще не понимаю, как вы можете подчиняться ему? Какой-то дикарь командует вами.

Первая стычка произошла именно из-за этого.

— Я поведу его сегодня, — сказал «иезуит» русскому.

— Пожалуйста, — обрадовался тот, но тут же сменил добродушие на подозрительность. — А с чего это ты так решил?

— Решил и все тут, — ответил «иезуит» с вызовом.

— Только не строй из себя главаря, — сказал русский. — Из тебя такой же главарь, как из меня поп.

— Это ты строишь из себя главаря, дикарь…

Словом, чуть не дошло до драки. Громила их остановил.

Поэтому на следующем привале Бо сказал громиле:

— Устал, парень?

— Ничего… — ответил тот.

— Ты крепкий и добрый, — похвалил Бо. — Обидно, что они тобой пользуются.

— Как это? — не понял громила.

— Ну едят-то все, а тащишь ты один.

Громила задумался.

— Но я самый сильный, — наконец нашелся он.

— Значит, ты и есть должен больше всех. Правильно?

Громила опять задумался.

Бо стало уже даже неинтересно, настолько легко ставился спектакль. Так искренне «актеры» играли свои роли.

Правда, жизнь богаче любого спектакля. Бо чуть не поплатился за свою режиссуру.

На следующем привале, как и было задумано, громила потребовал себе дополнительной еды.

Скандал начал катиться по запланированному руслу, бандиты уже двинули друг друга разок, уже хватались за оружие, уже должен был вот-вот прозвучать положенный в финале третьего акта трагедии выстрел…

— Я больше всех тащу и должен есть больше всех! Поняли?! — орал громила.

— Пусть ест! — орал русский.

— А я должен сдохнуть с голоду?! — орал «иезуит».

— Ну и сдохни!

— Ты сам сдохни!

— Убью!

— Это я тебя убью, мразь!

— Я должен есть больше всех, — упрямо повторял громила. — Бо сказал, что я должен есть больше всех. А я и сам знаю…

Драка мгновенно прекратилась. Бандиты разом обернулись к Бо.

Режиссер понял, что актеры вышли из-под контроля. Оправдываться не имело смысла. Они сейчас не понимали слов. Им надо было на кого-то вылить свою злобу. Они сейчас не помнили ни о том, что Бо единственный знает дорогу, ни о том, что за него можно получить выкуп. Они сейчас должны были кого-нибудь убить.

— Так я отдам тебе свою порцию, — сказал Бо спокойно. — Мне не слишком нравится человечина.

Бандиты завертели головами. Хватило намека. Они поняли, что против кого-то из них зреет заговор. Но вот против кого? Кому первому надо стрелять?