Бергот сел и спокойно приготовился выслушать что угодно.

– На вас поступила жалоба от Ривье, – грозно сообщил Оберфот, откладывая отчёт на стол и устало отпускаясь в кресло, слегка тесное для его располневшей задницы.

– Шустрый малый. – Лазар иронично улыбнулся и устроился в своём кресле с максимальным комфортом.

– Шутите, да? – разозлился Франк и покраснел до самых ушей. – Вот что, Бергот, я не знаю, что вы там обычно делаете, чтобы найти крайнего, но хочу сказать, что недоволен тем, как обстоят дела. Объясните, на каком основании в вашем отчёте фигурирует имя Артуа Сен-Шаля? Вы знаете, кто это и что нам за такую писанину будет?

Лазар шумно втянул ноздрями воздух, мысленно уговаривая себя не сорваться на грубость. Он взял со стола Оберфота простой карандаш и со скучающим лицом стал вертеть его в руках.

– Я рад, что вы читаете мои отчеты. Там, кстати, написано, какие дела он водит с Ривье. А Эмиль Ривье находится в списке подозреваемых, и я…

– А-ха! – воскликнул Оберфот, всплеснув руками. Он достал из стола какую-то бумагу и швырнул через стол Лазару; солнечные лучи, струившиеся в окно за спиной старичка Оби, ярко осветили лист.

Бергот медленно взял его и прочитал.

– Это показания коллег по работе. У Ривье надёжное алиби, Бергот, и на вашем месте я бы оставил его в покое.

– Ривье – сутенёр и торгует мальчиками…

– Это не делает его убийцей больше, чем остальных. Вы ещё помните определение «алиби»?!

Лазар стиснул зубы от досады. Мерзавец Ривье не стал дожидаться, когда Бергот докопается до правды и возьмёт его за шиворот – подсуетился сам. И оказалось, что это далеко не всё.

– Сегодня пришло постановление суда, – раздражённо продолжал Франк, сцепив пальцы и деловито положив руки на стол. – Ривье обвинил вас в некомпетентности, в домогательствах и психологическом давлении. Начиная с сегодняшнего дня, вам запрещается говорить с ним и приближаться менее чем на триста метров и я как ваш непосредственный начальник намерен за этим проследить…

Оберфот ещё долго и много чего говорил, пока Лазар внутренне кипел и, насупившись, смотрел в окно. В конце концов, он просто встал и ушёл из кабинета Оберфота, а потом сел за свой рабочий компьютер, нашёл в базе данных адрес Артуа Сен-Шаля и позвонил его секретарше прямо из полицейского участка. Вежливо поздоровавшись, Лазар представился, назвал свою должность и сказал, что желает переговорить с господином Сен-Шалем относительно убийства Рауля Астайле. Получив вежливое заверение в том, что господин Сен-Шаль очень занят, Бергот пообещал приехать в его офис в конце рабочего дня и официально записаться на приём. Девушка тяжело вздохнула и попросила его перезвонить завтра.

– Оберфот тебя за это живьём съест, без соли и специй, – встревоженно предупредил Морис. Он-то как никто знал, на что способен разозлённый Бергот, когда ему начинают мешать работать. В такие моменты Лазар становился точно одержимый и брался за дело с двойным усилием, и тогда он напоминал Дику собаку, сорвавшуюся с поводка. Обычно Морису удавалось охладить буйную голову друга, но сегодня не получилось и, ответив на предостережение откровенно-злым взглядом, Лазар снял со спинки кресла куртку, оделся, а после ушёл, не сказав ни слова.

Бергот двое суток провёл без сна, подкарауливая Сен-Шаля то возле ворот его особняка, то возле рабочего кабинета. Звонки Оберфота Лазар не принимал, а если тому удавалось дозвониться до него с другого телефона и покричать в трубку, Бергот без всякого ответа прерывал входящий. Он лез на рожон с усердием сумасшедшего, презирая всякое чувство самосохранения и доводы разума о том, что так нельзя. Когда-то давно Дик сказал, что Лазар со своим упрямством и привычкой противостоять системе, когда-нибудь плохо кончит и, наверное, был прав, но Бергот не мог иначе. Не мог и не хотел. И никто в этом его не понимал. Никто.

На утро третьих суток он сдался, точнее отступился на время и оставил Сен-Шаля в покое. Усталость взяла своё, вынудив Лазара вернуться в Голубой Рай и поспать хотя бы несколько часов. Ему так и не удалось встретиться с Артуа; отчасти этому способствовала бдительная охрана политика, не пропускавшая Бергота дальше отведённых для него границ. Секретарша Сен-Шаля на звонки отвечать перестала. Эта патовая ситуация вгоняла Лазара в иную крайность – в несвойственную ему молчаливую меланхолию, никоим образом не уменьшающую его упрямства, скорее наоборот – теперь Лазар фактически бредил Артуа Сен-Шалем и постоянно думал о том, как к нему подобраться. Он думал об этом даже во сне. Ему грезились пустынные улицы города, по которому ходили тени и отражения этого мерзкого извращенца, и он бесконечно метался от одной к другой, чтобы найти одну единственную – настоящую.

Проснувшись утром в своей постели, Бергот обнаружил рядом с собой Стайлера – тот сидел в изножье кровати и обеспокоенно смотрел на Лазара, а на столе стоял стакан свежего молока и тарелка с парой круасанов.

– Вы проспали ужин, – тихо сказал он, словно бы извиняясь за свой визит. – Я принёс вам поесть.

– Сколько времени?

– Одиннадцать вечера. Вы спали почти тринадцать часов, и я… – Орж виновато улыбнулся, так и не договорив, что волновался. Но это читалось в выражении его лица. – Я пойду. Извините за беспокойство.

Стайлер встал, направился к двери, и Лазар вдруг ощутил дикую неконтролируемую потребность остановить его.

– Орж!

– Да? – Он обернулся на полпути.

Лазар озадаченно потер тыльной стороной ладони небритый подбородок и попросил:

– Вы не могли бы остаться сегодня.

Стайлер помолчал, потом кивнул. Он не спросил – зачем, не стал выяснять отношения – он просто остался, и Бергот был очень благодарен ему за это. А ещё он хотел попросить прощения за своё идиотское поведение и плохие слова.

– Орж, я… Я хотел… Мне очень стыдно, что я тогда… – проговорить всё это оказалось сложнее, чем он себе представлял, и Лазар то и дело открывал рот, начинал, а потом под пристальным взглядом Стайлера терял слова. В конце концов, Орж просто улыбнулся ему, подошёл, сел на постели рядом и ласково поцеловал в губы, ошарашив этим окончательно.

– Знаете, господин полицейский, – сказал он просто, – вам не нужно извиняться. Вы были честны со мной – и это лучше, чем ложь. Просто я тогда подумал, что мы могли бы на какое-то время забыть, кто я и кто вы, и хотя бы ещё день побыть друзьями.

– Интересные у вас представления о дружбе, – удивлённо пробормотал Бергот, выбираясь из-под одеяла и не сводя внимательных глаз с Оржа – а тот в ответ лишь с улыбкой вздохнул. Лазар положил руки на узкие плечи хастлера. – Я начинаю понимать, что меня пугает в вас: простота, с которой вы позволяете обращаться с собой так.

– Не всем, – серьёзно ответил Стайлер, опуская взгляд на губы Лазара, а потом возвращаясь к глазам. – Вы ставите барьеры между нами, чтобы защититься от меня. Вы меня боитесь, но я никогда не претендовал на вас. Я знаю своё место, Лазар, не беспокойтесь, и я умею не делать трагедий там, где этого не нужно.

– Не нужно, вы правы, – глухо повторил Бергот, как во сне протянув руку к лицу Оржа и отводя с глаз непослушную чёлку.

Стайлер замер на миг от его прикосновения, смущённо улыбнулся и начал расстегивать пуговицы сорочки.

– Что вы делаете? – Лазар непонимающе моргнул.

Орж не остановился, только раз обернулся на дверь – напряжённо и резко, словно прислушиваясь, не идёт ли кто. Он потянул с плеч кремовую рубашку и взялся за ремень джинсов.

– Раздеваюсь для вас. Вы же хотите меня, верно? А я, по некоторым своим соображениям, готов не брать с вас денег за это. – Он расстегнул молнию и живо стянул штаны с бёдер. – Только заприте дверь и давайте сделаем это в ванной. Не хочу, чтобы Билли узнал, а то устроит мне головомойку.

Лазар совсем не понимал, зачем это делает, но он встал и действительно запер дверь, а после пошёл вслед за Стайлером в душ, откуда они не выходили весь следующий час, и стройное тело Оржа, прижатое к холодному кафелю, шёлковое от воды и мыльной пены, снова без остатка принадлежало Берготу. Он не заслуживал такого подарка, но с этой минуты тревоги действительно оставили его. Что же творилось в голове Стайлера – никому было неведомо. Целовался он точно одержимый, и казалось, что соскучился, очень соскучился. Он оставлял после себя аромат яблок и сладость ванили, вытаскивая Лазара в мир, где больше ничего не имело значения, кроме их двоих, страстных ласковых прикосновений, жара податливого тела, лишающего Бергота последних остатков разума. Он действительно безотчётно хотел Стайлера, почти невозможно, до замирания сердца, и он не потратил впустую ни минуты из тех, что подарил ему Орж. Дважды доведя Стайлера до оргазма, Лазар завернул его в широкое махровое полотенце и утащил в постель.