— Начинаем процесс бракосочетания! — зычно отреагировал на это Сева и бросился открывать двери для молодоженов.

Невеста так уверенно вошла в церемониальный зал, словно выходила замуж уже не в первый раз…

— Николай Семенович, согласны ли вы взять в жены Анну Константиновну?

— В натуре, — солидно кивнул Коля.

А вы, Анна Константиновна, согласны ли вы…

— Меня уже спрашивали об этом, — капризно колыхнулась туша невесты.

— Тогда, при взаимном согласии, объявляю вас мужем и женой! Можете поздравить друг друга и обменяться кольцами…

Коля подозвал свидетеля Севу и обменял у него кольца на пачку долларов. Оба кольца он тут же надел на пальцы невесте, отчего та заметно похорошела. Присутствующие бросились обнимать молодоженов.

Первый подарок был от родителей невесты — за углом загса стоял новенький белый джип «тойота». И вот началась свадебная потеха — гонки на джипах до ресторана. Для тех, кто доехал, все было уже накрыто.

Гости напились так душевно, с чувством кричали «Горько!», дарили молодым роскошные подарки. По ходу дела ка-кой-то хмырь бросился к Севе со словами: «Вот я тебя и встретил, гнида!», но его тут же забили ногами; не в театре, однако. Особенно запомнилось приглашенным, что на этот раз никто не стрелял по люстрам и не отстреливал конкурентов в мужском туалете, не то что на прошлой свадьбе. Да что старое вспоминать…

Свидетель Сева был просто вне себя от счастья. Сталкиваясь со снующими официантами, он бродил между столиками и пьяно бормотал:

— Какое счастье, братки! Вот мы и дожили до свадьбы Чебурана! Не каждому ведь дано!..

Сидевший в углу Вова последовательно уничтожал фирменные блюда, которые с пониманием подтаскивал официант. Вова никак не мог понять, для чего Коле надо было жениться. Любовью здесь не пахло, но ведь и деньги не пахнут тоже…

— Невесту запомнил? — прервал его мысли подошедший Коля Чебуран.

Помедлив, Вова с пониманием кивнул, и Коля, казалось, совершенно потерял к нему интерес… Наконец-то Вова понял, какой от него ждут свадебный подарок и улыбнулся. Все-таки поминки он любил больше.

Старый Кузьмич уже давно жил бобылем. Его супругу Матрену преждевременно прибрала нелегкая. Детей же судьба раскидала за тридевятые земли. И вот он остался один со своим кобелем Шариком и дышащим на ладан котом Васькой. Были еще и куры с их предводителем, но они ему компанию не составляли, хотя годились для других общений, для чего одна из них уже в потрошеном виде всегда хранилась в леднике. Природа наградила Кузьмича долгим здоровьем, и дед помаленьку справлялся по хозяйству один. Его привыкшие к сельскому труду руки возделывали огород, чинили все почему-то косившую именно в лес хату и умеючи, ладно ставили и аккуратно гнали незаурядный самогон. Сам-то он пил его мало — все для гостей и односельчан-мужиков, которые нет-нет да забегут к нему на огонек. Однако его сверстников и даже молодежи на селе становилось с каждым годом все меньше и меньше, а оставалась одни старухи.

Он привык к одиночеству. Да и не такое уж оно было мучительное, как-никак телевидение и радио скрадывали остроту проблемы. Вот только одно его теребило: ему с некоторых пор непонятно чего хотелось, а еще стала чаще сниться жена. Раньше-то все снились тоже любимые кони да лошади, а теперь вот только жена. С чего бы это? Он долго соображал, по какой физической или душевной ломоте страдало и маялось его тело, чего ему не хватало? Но однажды, проснувшись от — соло хозяина куриного гарема и глядя под весенний птичий гомон на висевший фотопортрет молодой Матрены, Кузьмич — все понял.

Он долго собирался, перебирая одежду, в которой поедет в город. Побрил запущенную поросль на своем лице, ополоснулся и, слегка перекусив, собрал в сумку кой-какую деревенскую снедь: немного сала, дежурную печеную курицу, чеснока, вареных в мундире картох и яиц. редьку, грибочки и прочих солений из погреба. Особо не забыл черпнуть из бидончика и процедить через воронку в винную бутыль само-тона, бережно и надежно запечатав ее туго свернутой газетной полоской. Тщательно обмотал портянками отправленные в еще почти не ношеные кальсоны и в новые брюки ноги, влез в начищенные до блеска сапоги и вышел из дома. На пороге, о чем-то догадываясь, трепнув гребнем, понимающе хитро подмигнул то одним, то другим глазом встретивший его петух, отчете Егор тут же свернул на минуту в сарай — сыпануть курам смешанного со скорлупой зерна. Об остальном, откладывая хозяйские заботы на пару дней, он не сокрушался, другое Для него сейчас стало важнее.

Длинный проселок до тракта и семенивший рядом Шарик запятнали его сапоги и он, видя свою промашку, пожалел, что не захватил с собой ваксу. Автобус привез Кузьмича в город уже к вечеру. То, что искал, он нашел быстро. После неудавшейся перестройки это недавно выстроенное небольшое современное здание с яркой вывеской «Публичный дом «АМУР» было известно каждому встречному. Дед остановился около входа, перечитал вывеску, условия, предъявляемые посетителю, и, убедившись, что им удовлетворяет, опрокинул на себя остатки Матрениного одеколона, смахнул комком газеты ошметки грязи с сапог и, уверенно открыв дверь, шагнул во вместилище ранее неведомых ему апартаментов.

Навстречу с заискивающими голосом и улыбкой выскочила содержательница капиталистического притона и, убедившись, что вошедший попал сюда не по ошибке, пошла собирать для предъявления посетителю свободный от работы коллектив. Вскоре Кузьмич, не спеша, по-крестьянски приглядывался к называемой дородной мамашей каждой вышедшей девке, не зная еще, какую взять. Выбирая достойную себе, он по-хозяйски долго щупал огрубевшими, мозолистыми руками то одну, то другую, хлопал их тяжелыми лопастями по упругим попкам, вспоминая свою молодую Матрену, хватал понравившихся за колени и, как бывший профессиональный колхозный конюх, даже осматривал их зубы.

Найдя, наконец, по его разумению, самую глазастую и выпуклую и тем дважды похожую на его любимую Матрену телку, дед отставил ее в сторону и принялся по прейскуранту выяснять ее стоимость. Девка на ночь стоила несколько более трех тысяч рублей. Названная сумма больно ударила сюдашнего ходока по карману, но он понимал, на что идет, и, не торгуясь, выложил почти все накопленные за все постперестроечное время деньги в кассу. Потом он еще раз оглядел избранницу со всех сторон, но уже как свою принадлежность, и, млея от ее рельефа, отвел в назначенный номер. Там он поклонился ей и сказал: «Давайте знакомиться, меня зовут Егор».

Точно так же он когда-то представился и молодой Матрене, прибывшей в группе горожан в их колхоз на уборку корнеплодов, да так потом после-нескольких заездов и личных визитов навсегда оставшейся в его селе. В течение следующего часа он выговорил приглянувшейся проститутке, имя которой сразу же забыл, все то, что говаривал во время ухаживания за Матреной, как это водилось тогда у всех молодых парней на свиданиях с девушками. Одновременно Егор очень сожалел, что его нынешний разговор, перемешанный с прошлыми воспоминаниями, происходил не в пшеничном поле, не у речки, или даже не на сеновале, а в имеющем не лучшую славу заведении.

Егор Кузьмич просил, чтобы избранница хотя бы ломаюсь и сопротивлялась ему для приличия, а не подыгрывала его фантазиям, и даже влепила бы ему для порядка оплеуху, подобную Матрениной, после которой будущая жена продолжительное время с ним не встречалась, а он тяжело переживал свою черт-те как нашедшую на него преждевременную наглость как уже непоправимую ошибку и трагедию. Однако желавшая этого нахальства влюбившаяся в него Матрена тогда лишь хотела немного подзадорить и проучить его, заодно переждав некстатные месячные. А у этой путаны крови, как назло, видимо, прошли недавно, и поэтому с этим этапом ухаживания она не справлялась так, как хотелось бы ему. Тогда Кузьмич, не замечая, что сам уже давно называет ее Матреной, предложил вместе пойти в общественное место, на последний сеанс в кино, и непременно на последний ряд, где, как он считал, она хоть и не будет против быть полапанной, для приличия все равно станет сопротивляться. Хозяйка вертепа разрешила ему это мероприятие, но потребовала оставить под залог все вещи и паспорт.