Хочу поцеловать ее. Зарыться в ее длинные и теперь белые как снег волосы. Прижаться губами к переносице, меж ее ног и к груди, в которой под моей ладошкой ее прекрасное непорочное сердце всегда бьется быстрее. Я хочу согревать ее. Вечно.

— Что? — хмурится Рори, как маленький ребенок, которого только что просто так отчитали. — Почему ты так на меня смотришь?

— Как? — улыбаюсь я и радуюсь, что в темноте ей не видно, как блестят мои глаза.

— Как… не знаю. Словно я спасла тебе жизнь. Ты выглядишь расстроенным, но счастливым.

— Так и есть, — признаюсь я. — И ты спасла, — тихо шепчу, зная, что она не услышит.

— Пожалуйста, пойми меня правильно, Мал, но такого вспыльчивого человека, который бы приводил меня в бешенство и недоумение, я еще...

Я готов сделать шаг и зацеловать ее до смерти. И к черту хахаля-пижона и его ханжескую семейку, и ханжеское обручальное кольцо, которое я нашел в тумбочке в их комнате, когда вернулся, чтобы достать из ведра салфетку из «Кабаньей головы». Упс.

Рори никогда не узнает, что он собирался сделать предложение до того, как я позвал ее на работу, никогда не узнает, что он забыл здесь кольцо, потому что мозгов у него столько же, сколько у тубуса с лекарством.

Рори никуда не поедет. Она останется со мной.

Она перестает болтать, но не для того, чтобы сдаться на милость моему почти поцелую. Рори поднимает ладошку и, прислушавшись, наклоняет голову.

Из-за сарая раздается вопль:

— Не смей даже подходить ко мне. Ты знаешь, кто я такой?

Громко фырчит корова. Мы с Рори хмуро переглядываемся и по грязной и скользкой траве идем за сарай.

Завернув за угол, видим Эштона Ричардса, который сорвал мне поцелуй. Парень синий от холода в своем золотистом халате и похож на настоящего психа.

Ричардс болтает руками перед собой. Напротив него стоит корова, но животное пятится назад, явно понимая, что из них двоих она более разумное и вменяемое существо.

Эштон поднимает одну ногу в воздухе и спотыкается, пытаясь залезть на корову. Черт. Он хочет сесть на нее верхом.

— Иди сюда. Да ты в курсе, сколько женщин отказались бы от своих родных, чтобы я сел на них верхом? В курсе? — то ли плача, то ли смеясь, спрашивает Эштон.

Я замечаю, что плачет он по-настоящему, и теперь сцена представляется совсем бредовой.

Он выглядит… раздавленным. Убитым горем. На грани нервного срыва.

Рори поднимает камеру, настраивает вспышку и тихонько делает несколько снимков. Умница, думаю я. Не только потому что работа для нее важнее всего, но и из-за уверенности в ее взгляде. Довольная съемкой, она молча протягивает мне камеру и, подойдя к парню, тянет сзади за халат.

— Эштон!

Он разворачивается и неуверенно смотрит на нее, а потом хлопает себя по лбу.

— Секс-рабыня! Черт тебя дери, твой парень стал таким мрачным после того, как ты ушла. Надеюсь, вы разобрались между собой.

Он хлопает себя по нагрудному карману и выуживает мятую пачку сигарет. Вдруг Эштон снова улыбается. С чуваком точно что-то не так.

И пусть этот идиот прав, но Рори сознательно пропускает мимо ушей информацию и обхватывает его руками. Меня не радует, что она трогает Эштона, но если мы сейчас же не уведем его домой, всю следующую неделю он проведет в больнице в битве с опасной пневмонией.

— Могу я тебе кое-что сказать? — спрашивает Рори.

Он пожимает плечами под ее ладошкой.

— Эш, нельзя ездить верхом на коровах.

— Это не корова. — Эштон тыкает в сторону коровы почти зажженной сигаретой и очерчивает ею круги, как будто что-то доказывает. — Это лошадка, сладенькая.

Я прижимаю ко рту кулак, чтобы скрыть улыбку. Рори спокойно кивает. Она чертит ладошкой круги на спине Эштона и осторожно ведет его ко мне.

— Почему ты решил, что это лошадь? — поддерживая разговор, спрашивает она.

— Она же вся коричневая. А коровы либо белые, либо черные, либо черно-белые.

— Хм… — произносит Рори, словно обдумывает его доводы «за». — А еще?

— Когда я подошел, она выбежала из сарая. Коровы не бегают. Они жирные и ленивые.

Ошибается. Я часто видел, как бегают коровы. Правда, выглядит это странно, но такое возможно. Бег им дается с трудом — так пожилые дамы пытаются догнать отъезжающий автобус.

— А как ты вообще сюда забрел?

Рори старается его разговорить. Они доходят до засыпанной гравием дорожки, где стою я. Мы продолжаем путь к коттеджу, прекрасно понимая, что Эштон под таким кайфом, что в любой момент развернется и побежит обратно к корове с требованиями покатать его. Нужно отвлекать его, пока не окажемся в доме и не запрем под замок.

— Я искал тебя. — Ричардс поворачивается к Рори и тыкает в ее руку сигаретой.

К счастью, она погасла, потому что поджечь ее он так и не смог. Я стискиваю зубы и пролезаю между Рори и Эштоном, обхватив последнего за спину и вмешиваясь в их разговор. Как же приятно защищать Рори. Пытаться ее ненавидеть утомительно и бесполезно.

Во-первых, она вообще не заслужила ту ахинею, что я творил. А во-вторых, мне всегда было хреново, когда я ее расстраивал.

— И зачем ты меня искал? — озадаченно спрашивает Рори.

— Потому что наш хозяин стал угрюмым придурком. Знаешь, милочка, сомневаюсь, что от тебя ему нужен только секс. Он улыбается, только когда ты рядом.

— Наш хозяин женат, — отвечает Рори. Мы втроем идем по дороге, ведущей к дому. — На другой женщине. Искать меня необходимости не было.

— Нет, он не женат, — смеется Эштон бурно, громко и гораздо раздражительнее, чем позволено законом.

— А еще ты принял корову за лошадь, Ричардс. Не уверен, что ты в состоянии делиться своим мнением — во всяком случае, о моем семейном положении, — бурчу я.

Я не готов к тому, чтобы она узнала. Не так. Я хочу сам ей рассказать, чтобы у нас появился шанс.

Нам нужно остаться наедине. Где тихо. Где тепло. Где я смогу все объяснить.

— Это не мнение. — Ричардс насвистывает, петляя по дороге. Я крепче сжимаю его плечо. — Ты не женат, приятель. Райнер рассказал мне ту историю.

Этот идиот совсем под кайфом?

— У него обручальное кольцо, — напоминает Рори.

— Это потому что он женатился, — икает Ричардс.

— Ричардс, — завожу я.

— Нет такого слова «женатился», — вскользь замечает Рори.

— Конечно, есть. Это значит «женат». Но в прошедшем времени.

— Заткнись, — злобно произношу я и крепко сжимаю плечо Эштона, но он в таком неадеквате, что не замечает.

— Типа развелся? — Рори пинает камешек. Она пинает их с тех пор, как вышла на эту дорожку.

— Нет, типа вдовец. Типа его жена преставилась и все такое. Почему ты не в курсе этой ерунды? Ты же его сексуальная рабыня. Вы что, только трахаетесь, а по пустякам совсем не болтаете? Ну, пока он достает хлыст или ставит зажимы тебе на соски? — Ричардс цокает и качает головой. — Ну и молодежь нынче пошла.

Рори застывает, а вместе с ней останавливаемся и все мы, потому что сбиваемся в кучу. Я зажат между ними и смотрю себе под ноги.

Вижу, как Рори качает головой. Кусает с силой губу. Я крепко зажмуриваюсь. Гори ты в аду, Ричардс.

Засранец вываливается из моих цепких объятий и, снова пытаясь зажечь сигарету, смотрит то на меня, то на Рори. Сигарета и зажигалка, которой он щелкает, вообще в разных полушариях.

— О, понимаю. — Он кладет руки себе на колени и начинает ржать. — Теперь очень даже понимаю что к чему.

Мы оба молчим. Я хочу сказать ей, что не врал. Я был женат на Кэтлин. Она умерла, но мы были женаты. И это ужасно. Очень.

Сама свадьба.

Смерть.

Те слова Кэтлин, что однажды я ее уничтожу.

И кто бы сомневался, что так и случилось.

— Ребят, вы вовсе не рабыня и господин. — Эштон наконец успокаивается и откидывает сигарету в сторону. — Вы как… не знаю. Лопухнувшиеся в прошлом любовники.

Опять тишина.

— Ты влюблен в нее, — тыкает он пальцем мне в грудь. — Приятель, ты по уши влюблен. А ты… — Он поворачивается к ней. — Ты… не уверен насчет тебя. Но точно в полном раздрае.

— У меня есть парень, — бормочет она и пинает маленький камешек с такой силой, что он отлетает на другую половину поля.

По тону голоса Рори не могу распознать ее настрой, и это меня убивает, потому что и она убивает меня. Сегодняшний вечер полностью перевернул мою жизнь, но все останется по-старому? Что, если уже слишком поздно?

А если она все-таки выйдет за придурка с вареными яйцами?

— Твой парень знает, что ты смотришь на другого мужчину так, словно его сперма — нектар богов? — спрашивает Ричардс.

Я налетаю на него и, обхватив пальцами шею, сжимаю ее.

— Следи за языком, когда говоришь о Рори, — предупреждаю я. — Или зубов не досчитаешься.

Я ослабляю мертвую хватку на его шее. Ричардс смеется и продолжает идти так, будто я не переломал ему только что кости. Мы с Рори бредем за ним в том же темпе. Теперь он что-то напевает себе под нос, не обращая на нас никакого внимания. Не знаю, на чем торчит Эштон, но надеюсь, там подмешан цианид, потому что с каждым прожитым им годом ангел («Виктории Сикрет») теряет крылья, а наше поколение становится только тупее.

Наконец Рори заговаривает:

— Мал.

В ее тоне — сочувствие. Вот как.

— Ужасно соболезную твоей потере.

Ну хотя бы не злится за ложь.

— А еще я так зла, что готова прибить тебя на месте.

Беру свои слова назад.

Я провожу рукой по затылку и дергаю себя за волосы.

— Почему ты ничего не сказал? — шепчет она.

Идущий впереди нас Эштон машет руками и горланит мелодию. Что-то о птицах и пчелах. Надеюсь, он не верит в такой вид оплодотворения, а иначе по нашей планете в будущем будет бегать неизмеримо много детишек Ричардса.

— Если бы ты знала правду, то не поехала.

— Точно. — Рори теребит колечко в носу.

— Точно. — Я встречаюсь с ней взглядом впервые с тех пор, как она узнала. — Ты заслужила эту работу. Зачем отказываться от такой возможности из-за договора, написанного на салфетке? Из-за прежнего пламени?

— Потому что оно еще теплится. Как ни крути, но этот огонь обжигает как раньше. — Она отводит глаза.

Начинает моросить.

Рори не спрашивает, сохранил ли я салфетку. Учитывая, как я вел себя по отношению к ней, она наверняка считает, что я обошелся с салфеткой как с заразной бумажкой и сразу же от нее избавился.