- Да, - сказал Уилл, помолчав. - Никогда таких не встречал. Ей нелегко приходится.

- Она могла бы выйти замуж и рожать детей, - Альваро перевернулся на спину, закинул руки за голову, глядя в звездное небо. - В деревнях вроде Мокрого Копытца не особо смотрят на внешность, там не бывает старых дев. Она была бы счастлива простым бабьим счастьем, если бы не Вальена.

- При чём тут Вальена? Джованна ведь сказала, что это началось гораздо раньше. Из-за ваших междоусобиц.

- А междоусобицы, по-твоему, откуда идут? Никто никому не верит. Маркезини, Сабатела, дюжина других кланов помельче - все видят друг в друге врага, тайного шпиона вальенцев и предателя родного народа. Они враждуют не потому, что ненавидят друг друга, а потому, что боятся поверить потенциальному предателю.

- Они просто дерутся за власть, - сказал Уилл немного резко. - Я не вчера родился, Альваро.

Альваро повернул к нему голову. Было почти так же темно, как в сарае прошлой ночью, и Уилл словно наяву почувствовал запах сена, услышал тяжёлое дыхание над собой, ощутил руку, пробирающуюся ему под сорочку... Это воспоминание заставило его окаменеть, и он как сквозь сон услышал спокойный голос своего спутника:

- Я знаю, Робин. Но ты родился не в Сидэлье. Тут своеобразный народ. Мы очень подозрительны, и наша враждебность часто исходит именно из воображаемых преступлений, а не из реальных.

- Ты-то не слишком подозрителен. Так запросто болтаешь с солдатом чужой армии. С собой меня взял. Зачем?

- Во-первых, - Альваро улыбнулся, и в полумраке блеснули его белые ровные зубы. - сам я сиделец только наполовину. Моя мать родилась в Вальене, и в ней было поровну крови Вальены и Хиллэса. Так что отчасти мы с тобой земляки, если четвертушка хилэсской крови хоть что-то значит.

Уилл промолчал. Он тоже не был сидэльцем, но не мог избавиться от глухой подозрительности. Хотя, если уж он вправду не доверяет Альваро, то как получилось. что лежит с ним сейчас рядом у пылающего костра в Богом забытой глуши? И как получилось, что Уилл знает вкус его губ, и крепость его объятий... и вспоминает их в этот самый миг?

- А во-вторых, - продолжал Альваро, - видишь ли, Робин, я умею читать людей. Не прямо слёту, я не колдун или что-то такое - хоть мать мою некоторые называли той ещё ведьмой. Но если я был близок с кем-то, - Уилл слегка вздрогнул при этих словах, несмотря на его спокойный тон, - этот человек ничего от меня не скроет. Если он заподозрит дурное, я это почувствую. Такой вот особый дар.

- Ясно, - сказал Уилл. - Значит, ты соблазнил меня прошлой ночью исключительно для того, чтоб узнать получше. Ну, просто на всякий случай, мало ли, вдруг нам придётся вдвоём совершить увлекательное путешествие через непролазную чащу.

Он внезапно понял, что говорит как Риверте. Услышал до боли знакомые интонации в собственном голосе - желчная, режущая насмешка, - уловил тот же способ построения фраз. О Господи, подумал Уилл, неужели я стал похож на него? И даже сам этого не заметил?

Образ Риверте встал перед ним, как живой. Уилл увидел лицо, каждую чёрточку которого помнил наизусть - каждую родинку, каждую едва заметную морщинку, о существовании которых не подозревали те, кто никогда не видел его лицо так близко. Уилл смотрел на это лицо, озаренное неровным алым сиянием пламени. Потом закрыл глаза.

А когда открыл их, увидел лицо Альваро. Совсем рядом.

- Я понимаю, - проговорил он очень, очень тихо. - Всё это и впрямь выглядит странно. Но, знаешь, Робин... бывают такие встречи, которые просто должны были случиться. И ни моя, ни твоя воля тут ничего не значит. Нас обоих загнал туда дождь, а дальше... что толку теперь гадать?

Уилл лежал неподвижно, глядя на него. Альваро медленно наклонил голову, взял руку Уилла и повернул ладонью вверх, поднеся почти к самым губам.

- У тебя такие нежные руки, - прошептал он. - Ты носишь меч, но ты не воин. Чем ты занимался в рядах имперцев? Был писцом в штабе этой скотины графа Риверте? Почему ты от него сбежал?

- Я не хочу это обсуждать, - сказал Уилл ничего не выражающим голосом, и Альваро ответил:

- Ладно. Не будем.

И поцеловал его ладонь, осторожно, едва касаясь губами.

И в точности как прошлой ночью, сначала Уилл собрался протестовать. Джованна лежала слишком близко, и ночь недостаточно темна, теперь он видит лицо человека, склонившегося над ним, и знает его имя. К тому же второй раз - это не то же самое, что первый. Это уже не пьяный угар и не бурный всплеск неконтролируемого желания, не острая неутолённая потребность быть нужным, любимым... Это уже что-то значит. Что же это, Господи, значит?

- Робин... мой Робин, - шептал Альваро, целуя его ладонь, потом запястье, скользя губами под манжет сорочки, спускаясь ниже к выемке локтя.

Уилл сел, забрав у него свою руку. Альваро отстранился. С минуту они смотрели друг на друга, а пламя костра плясало в их расширившихся зрачках.

- Меня зовут Уилл, - сказал он, притягивая Альваро к себе.

Что бы это ни значило - оно просто было.

Они вышли на просёлочную дорогу к следующему вечеру, как и обещала Джованна. Дорога шла через каменистую пустошь, круто уходившую вниз - это была самая окраина предгорий, по левую руку высилась затянутая туманом горная гряда, но справа тянуло ветром равнины. Альваро сказал, что отсюда дорогу найдёт, и Джованна, взвесив в ладони туго набитый мешочек с деньгами, коротко распрощалась. Уилл посмотрел ей вслед, гадая, что было в мешочке - медь или серебро. Женщина выбрала для себя опасный промысел - попадись она имперским солдатам, и болтаться ей на первом попавшемся суку.

Что, как Уилл убедился вскоре, вовсе не являлось преувеличением.

Двигаясь с армией Риверте, Уилл имел не так уж много возможностей глазеть по сторонам. Приближение огромного войска заставляло людей прятаться по домам, обманываясь до поры до времени чувством ложной защищенности, которую им дарили глинобитные стены и хилые плетни. Армия двигалась быстро, реквизируя по пути провиант во встречных деревнях, но никаких разрушений или свидетельств лишней жестокости со стороны вальенцев Уилл не видел. Теперь ему оставалось только диву даваться, где же всё это время были его глаза.

Трупы были повсюду. Едва не на каждом перекрёстке стояла виселица, увешанная мертвецами, словно яблоня спелыми плодами. Несколько раз им встретились разрозненные группы людей, которых Уилл назвал бы предельно подозрительными - увешанные оружием, возбужденные, они крайне вызывающе отвечали на взгляды, которые неосторожно кидал в них Уилл.

- Это ваши? - спросил он однажды у Альваро, когда они спустились с пустоши и оказались в более людных местах.

- Может, и наши, - отозвался тот. - Наши сейчас повсюду. Никогда не знаешь, где встретишь новых друзей.

Уиллу почудился какой-то намёк в этих словах, и он стиснул зубы. Несмотря на всё, что происходило между ними, Альваро не предлагал ему переметнуться к мятежникам. Уилл тоже не поднимал эту тему, и пока что они просто ехали вместе, наблюдая за неотвратимым и страшным следом, который оставляя, проходя мятежной провинцией, имперская армия, как комета, оставляющая за собой в ночном небе кровавый пылающий хвост.

Там, где вальенцы уже прошли, люди становились смелее, выбирались из укрытий и говорили громче. Из обрывков таких разговоров. подслушанных невзначай, Уилл понял, что основные силы вальенцев покинули укреплённый лагерь и продолжили движение в глубь страны. Мятежники же постоянно им мешали, организуя партизанские вылазки и диверсии, обеспечивая подпольное сопротивление в занятых городах. В одной таверне Уилл услышал новость, которую бурно все обсуждали: на прошлой неделе в городе Лакрии, уже занятом вальенцами, повстанцы ночью проникли во дворец временного губернатора, назначенного графом Риверте, вырезали его со всей семьёй и выбросили тела в фонтан на главной площади. Наутро жители, в благоговейном ужасе выглядывая в окна, увидели набитый трупами фонтан, вода в котором превратилась в кровь. Это вызвало немедленную реакцию: оставленный в Лакрии гарнизон устроил погром в домах людей, подозревавшихся в связях с мятежниками. Погибли очень многие, и даже те, кто был настроен скорее в пользу империи, чем вечно грызущихся друг с другом сидэльскох баронов, после этого переменили своё отношение. В Лакрию прислали ещё войска, но это оказалось только начало. Каждый новый город давался вальенцам с трудом, но ещё труднее было его удержать. Графу Риверте приходилось оставлять а занятых городах всё более сильные гарнизоны, постоянно дробя свою армию. Уилл, слушая эти новости, хмурился: он знал, как Риверте не любит разделять войска, как сердится, когда обстоятельства его к этому вынуждают. Вообще вся эта война складывалась не так, как он привык - привычная стратегия не работала, и хотя для Риверте любые препятствия были будоражащим кровь вызовом, Уилл день за днём наблюдал, как все эти военные игрища отражаются на жизни простых людей. И чем больше он наблюдал, тем ясней сознавал, что до сих пор упускал что-то очень и очень важное.