Пик этого осознания настал на пятый день пути. Уилл почуял пожарище прежде, чем увидел его - мерзкий, тошнотворный запах сырых углей и гнилого дерева. Пожар случился, должно быть, ночью, с тех пор успел пройти дождь, прибивший запах к земле и насытивший им спёртый сидэльский воздух. Деревня была небольшой, всего на дюжину дворов, от которых остались лишь обгорелые скелеты домов и чёрные рамы того, что раньше было воротами. Изгороди, сплетённые, должно быть, из толстых прутьев, выгорели дотла. растерянные и измученные люди уныло бродили среди обломков, кто-то безуспешно пытался починить хоть что-то, плакали женщины, кричали дети, жалобно и страдальчески ныла некормленная скотина.

На краю деревни Уилл заметил какое-то сборище. Переглянувшись с Альваро, они одновременно тронули лошадей и подъехали к группе мужчин, зло и возбуждённо переговаривавшихся рядом с самым большим из сгоревших домов.

- А я говорю - вилами их надо! Вилами в жирные бока! - надрывался один, и многие согласно кивали, тогда как другие мотали головами и пытались возражать.

- У нас вилы, а у них-то, поди, мечи. И нас мало, а их - целое полчище!

- И не убили же никого, не убили же. А кто угорел, тот угорел, на всё воля господня...

- Тебе легко говорить. У тебя вон жена живая, а моя в холодной земле!

- А ну как они вернутся?

- Так я и говорю - если рыпаться будем, так точно вернутся и дорежут тех, кого недожгли!

- Добрые люди, - чистый сильный голос Альваро поднялся над гомонящей толпой, заставив шум враз утихнуть. - Что здесь произошло?

Крестьяне хмуро посмотрели на двух молодых людей, взявшихся неизвестно откуда.

- А не видно, что ли? - спросил один, обводя деревню рукой. - Налетели, ограбили, скотину увели, а потом пустили красного петуха!

- Кто это сделал?

- Да имперцы клятые, кто же ещё! - заорал мужик, требовавший хвататься за вилы, и толпа загомонила. - Будто мало крови выпили у нас, пока мы перед ними шеи гнули. Надо было последнее отобрать, чтоб подохли совсем!

- Погодите, - Уилл невольно подался вперёд, и его конь, нервно раздувая ноздри, перебрал копытами совсем рядом с напряжённо стоящими людьми. Несколько человек попятились, и Уилл, опомнившись, осадил коня. - Вы точно знаете, что это были вальенцы? Вы видели их знамёна?

- Уилл, не надо, - негромко сказал Альваро. - Ты же видишь, эти люди измучены. Не провоцируй их.

- Да, но... - Уилл осёкся, поймав на себе дюжину ненавидящий взглядов. Он мог понять гнев и горе этих людей, но... в этом не было смысла. Риверте никогда не приказывал жечь деревни. Грабить - возможно (хотя Уилл, в полной власти его неодолимого обаяния, послушно использовал выражение "реквизиция провианта у местного населения"). Это было одно из неизбежных зол войны, которую, что бы там Риверте не говорил, Уилл представлял себе вполне хорошо. Но зачем поджигать деревню? Зачем убивать? Разве что наказать за сотрудничество с мятежниками и не дать возможности оказать им поддержку в будущем?.. Да, такое было вполне возможно.

В этот миг с другой стороны деревни донёсся крик. А за ним еще, и ещё - кричали женщины, оставшиеся в стороне от общего собрания, которое случайно застали Уилл и Альваро. Уилл рывком обернулся туда, куда уже бежали все, и мужчины, и женщины, тянущие за собой плачущих детей - все бежали, чтобы убедиться своими глазами, никто не хотел верить.

Горело поле.

Деревню выжгли, но поле до сих пор стояло нетронутым: тучные колосья оттягивал наполовину убранный урожай, собранная часть которого, вероятно, погибла в сгоревших амбарах или была увезена солдатами. Но многое ещё оставалось в поле, и если была надежда у этих несчастных пережить зиму, то она была здесь, в этих колосьях, кукурузных стеблях и жёлтых цветках подсолнечника, которые росли и тянулись к небу, вопреки всему, как символ надежды, не желающей сдаваться до конца.

И теперь эта надежда тоже обратилась прахом. Стена бушующего огня ползла с дальнего конца поля, неумолимо надвигаясь на деревню. Пламя шло с подветренной стороны и распространялось медленно, но не было никаких сомнений в его происхождении - в такой сырости огонь никак не мог зародиться сам. Люди заметались, кто-то схватился за вёдра, но большинство кинулось к уцелевшим останкам домов, хватая немногие сохранившиеся пожитки, волоча детей и упирающуюся, одуревшую от голода и страха скотину. Альваро крикнул: "Уилл! Надо уходить!", и Уилл едва расслышал его в шуме криков, топота и рёве надвигающегося огня. Он смотрел на пламя, словно заворожённый, тёплая волна воздуха уже достигла места, где они стояли, и осторожно коснулась его лица. А ещё через миг нежное тёплое дуновение сменилось жаром. Беспощадным и неостановимым, как война, как смерть, как тот человек, который всё это сеял.

- Да идём же, чёрт подери! - заорал Альваро Уиллу в самое ухо, хватая его за рукав и заставляя очнуться.

Уилл выпрямился. Они пришпорили коней и повернули назад - стена огня преградила им путь, теперь придется искать объезд. Но эта беда была ничем по сравнению с тем, перед чем оказались теперь эти люди. Они обречены на голодную смерть, подумал Уилл. Если только их господин, на земле которого они жили, не позаботится о них и приютит у себя... Но это вряд ли. Только его милость сир Риверте способен на подобное нелепое благородство. Жаль лишь, что оно распространяется на его собственных крестьян, но не на чужих.

Они с трудом нашли объездную дорогу и очень долго ехали молча. Альваро понял, что Уилл увидел достаточно, и не лез с разговорами, позволяя ему самостоятельно сделать выводы. Хотя какие тут могут быть выводы, Господи? Что он десять лет кряду прожил слепым щенком, нежась в сиянии слепящего солнца, не задумываясь о том, что солнце способно и обжечь, и спалить дотла? Что он шёл след в след за победоносной армией неумолимого завоевателя, глядя на происходящее с уютной и безопасной позиции хроникера, летописца, славословящего тирана? И вот этим всем он жил целые десять лет? Уилла от одной этой мысли бросало в дрожь.

- Тебе холодно? - спросил Альваро, искоса глядя на него. Уилл только тогда заметил, что его по-настоящему трясёт, так что руки едва удерживают поводья. - Трактира не видно... Остановимся, разведём костёр?

- Не надо, - отрывисто сказал Уилл. - Давай в галоп?

- Как хочешь.

Бешеная скачка согрела его тело, но в душе так и остался гореть холодный белый огонёк, освещавший такие её уголки, о которых Уилл и не подозревал. И, по праве, охотно дожил бы до старости, не подозревая и дальше. Да что уж теперь жалеть.

Они добрались до развилки, соединявшей предгорье с равнинной частью Сидэльи. Четыре дороги уводили отсюда во все стороны света, два из них, судя по вбитому посреди перекрестка столбу с указателями, вели к крупным городам, Токкании и Дизраэлю, ещё одна - к границе, по ней они сюда прибыли. Альваро направил коня по четвёртой дороге, но вдруг завернул его, преграждая Уиллу путь.

- Дальше тебе нельзя, - сказал он. - Если ты только не надумал примкнуть к нам.

Уилл ошарашено посмотрел на него. Слегка вспыхнул - ну до чего же дурацкая привычка! - виновато отвёл взгляд. Он понимал Альваро, они ничего друг другу не обещали, они едва знакомы, в конце концов.

- Ну так как? - спросил Альваро, не сводя с него глаз. - Едешь?

- Нет, я...

- Давай, Уилл. Решайся. Ты уже увидел достаточно, чтобы понять, что выбрал не ту сторону. Или он держит тебя на слишком уж коротком поводке?

Уилл задержал дыхание. Дорога была пустынна, никто не видел их двоих, гарцевавших друг против друга на перекрёстке, залитом ровным солнечным светом. Уилл подумал, что, должно быть, ослышался или неверно понял, и с трудом проговорил:

- О чём ты?

- Да ладно. Я сразу же понял, кто ты. Ну, почти сразу. Обещаю не выдавать своим, - он широко ухмыльнулся, и эта ухмылка превратила его в совершенного мальчишку, безбашенного и бесстрашного. Уилл смотрел на эту усмешку, холодея... и одновременно голова у него пошла кругом, а на щеках вовсю разгорелось пламя. Это же надо быть таким идиотом! Назвать своё настоящее имя! Конечно, в мире полным-полно молодых светловолосых хиллэсцев по имени Уилл - но их не так уж и много в победоносной армии графа Риверте. Альваро далеко не глуп и без труда сложил два и два. Кажется, Уилл попал в крупные неприятности... или нет?