В отношении довольствия отряда губернатор Чжан просил чинов отряда не беспокоиться - «приготовим все, что как можно (так в тексте. - А.Г.)»*66. Однако на практике дело обстояло иначе. За наличные средства отряда (в распоряжении Бакича в бывшем казначействе Северного фронта Семиреченской армии имелось 8 миллионов сибирских рублей467, однако в Синьцзяне имели хождение только царские рубли, обменивавшиеся на сибирские по курсу 1:100468), заготовку дров для китайцев469 силами русских казаков и солдат, а также за армейские средства, имевшиеся в распоряжении консула Долбежева, китайцы организовали присылку продовольствия в лагерь из расчета в 0,25 (иногда - 0,5) фунта баранины и 1 фунт (410 г) хлеба на человека в сутки. Кроме того, русские войска, вероятно, в качестве платы за продовольствие использовались на работах по исправлению дороги Чугучак-Сетер470. Несмотря на договоренность и финансирование, продукты, и прежде всего хлеб, доставлялись несвоевременно, что китайцы объясняли малым количеством мельниц в районе и неточностью весов. Общая недостача в поставках ко 2 мая 1920 года составляла 1406 пудов, или 23 с лишним тонны, муки471. Бакич писал, что в систематическом недовесе муки он усматривает «явный ущерб казне Российского Государства, которое впоследствии будет рассчитываться с правительством Великой Китайской республики за отпущенную Отряду муку»472. Как выяснилось позднее, ки

На чужбине

115

тайцы сбывали муку на сторону473. Обещанного китайцами увеличения дачи муки на человека в сутки не последовало. Частично продовольствие удавалось получать из запасов, имевшихся в распоряжении консула Долбежева (8000 баранов, 10 000 пудов пшеницы, 1500 пудов риса, 350 пудов табака)474. Кроме того, сам Бакич закупил еще 1500 баранов. Однако к лету 1920 года эти запасы стали подходить к концу. С целью получить средства, необходимые для существования отряда, Бакич весной-летом 1920 года обращался к российскому посланнику в Пекине князю Н.А. Кудашеву, консулу в Кобдо, генералам Н.С. Анисимову, А.Н. Вагину и Г.М. Семенову, однако практически ничего не добился. Посланник в Пекине князь Н.А. Кудашев сообщал, что денег нет, пообещав запросить по вопросу о помощи Париж475. И единственным, кто хотя бы пытался помочь отряду, был атаман Семенов476.

Для обеспечения своего отряда Бакич в апреле-мае 1920 года конфисковал все серебро бывшей Отдельной Семиреченской армии (243 пуда), находившееся в Чугучаке, а также реквизировал скот (8000 баранов), закупленный колчаковским правительством на нужды армии477. По некоторым данным, часть средств удалось получить от богатых сартов, являвшихся русскими подданными478. Этими мерами он существенно облегчил положение отряда. Имел ли он право на такие действия? Думаю, что в тех тяжелейших условиях, в каких находился его отряд, а, кроме того, учитывая степень развала армии, отступившей в Китай разрозненными группами, Бакич имел моральное право действовать таким образом. Более того, это был единственный возможный способ спасти вверенных ему людей, оказавшихся всеми брошенными и никому не нужными. Разумеется, серебро было бы справедливо разделить между всеми отрядами бывшей Отдельной Семиреченской армии, имевшими право на часть ее имущества. Эти самовольные действия Бакича не могли вызвать одобрение тех, кто считал себя его начальниками - Анненкова и Дутова. 17 (4) июня Дутов писал Бакичу: «Я полагал, что Вы, конфисковав 87 ящиков серебра, кое-что из материалов и несколько тысяч голов скота, поделитесь с нами, хотя бы серебром в пропорции отрядов, т.е. 1 на 10… О себе лично я ничего не прошу: пока есть три смены белья; я сыт. Но русским людям помогать я обязан, а своим казакам должен, а их- то у меня до 1000 человек. Вот почему я и рассчитывал на присылку Вами десятой доли серебра. Скот и пр[очее], конечно, не могут быть пересланы. Десять пудов серебра значительно разрядили бы напря

116 А.В. Ганин. Черногорец на русской службе: генерал Бакич

женную атмосферу и не очень подорвали бы Ваш отряд. Но, до сего времени Вам об этом не писал, полагая, что Вы сами запросите. Или думаете, что мы не нуждаемся… Наш с Вами лозунг все же остается без изменения, и я уверен, что сторонников его будет немало не только среди русских, славян, а даже и иностранцев. Об Анненкове - дело его закончено. Оружие, которое он закопал, китайцами найдено и отобрано. И последняя тысяча, бывшая с Анненковым, значительно поредела, - разбежались; осталось не больше 400 человек… Не имея в отряде ни одного врача, очень тяжело живется. Может быть, Вы найдете возможным одного командировать ко мне. Кажется, все, что мог сообщить. Поклон всем Вашим подчиненным от рядового до генерала. Не найдете ли возможным периодически присылать Ваши приказы. Желаю Вам всего лучшего. Ваш А. Дутов»479. О конфликте Бакича с Дутовым, произошедшем в дальнейшем, в первую очередь в связи с вопросом объединения антибольшевистских сил в Западном Китае и главенства в будущей единой организации, будет сказано ниже.

Вскоре после этого российский посланник в Пекине князь Н.А. Кудашев и консул в Урумчи А. А. Дьяков потребовали ареста конфискованного Бакичем серебра. По их мнению, серебро являлось общегосударственным достоянием того же несуществующего государства, представителями которого они еще числились, а, кроме того, китайцы и так обеспечивали отряд Бакича, так что он, по их мнению, в средствах не нуждался. При этом консул в Чугучаке В.В. Долбежев, видя ситуацию на месте, как мне представляется, был склонен поддержать скорее действия Бакича, чем предложения своих коллег-дип- ломатов480. В ответ на обвинения Бакич писал, что он только «по фамилии серб, но Генерал Русской Армии и думаю, что во всяком случае больше люблю Россию, чем патриот-малоросс Шевченко, который на любви к Родине только думает наживаться»481. Речь шла о контрагенте Российского правительства по закупкам продовольствия Тимофее Шевченко, занимавшемся перепродажей скота, в реквизиции которого обвиняли Бакича.

Бакич не боялся ответственности и писал, что «за все свои распоряжения я всегда могу дать ответ перед законами Российского Правительства и иностранных великих держав»482. Кроме того, к осени 1920 года он считал себя уже вполне независимым начальником и писал урумчийскому генерал-губернатору: «Заявляя Вам, что, являясь по службе и годами значительно старше Генерала Анненкова и

На чужбине

117

больше его принесшего на благо русского народа своих знаний и трудов, я признаю над собой только законное Российское Правительство, признанное иностранными державами; только такое правительство и никто другой вправе сместить меня с командования отрядом и назначить заместителя. От этого моего права, пока я жив, я никогда не отступлю и распоряжаться моим назначением или смещением лицам, подобно генералу Анненкову, ни в коем случае не позволю»483.

Часть казаков все еще стремилась к продолжению борьбы с большевиками, обнадеживающими казались слухи о восстаниях на советской территории и продолжающейся борьбе с красными на Юге России и в Сибири, но полуголодная и однообразная жизнь в лагере приводила к тому, что нижние чины отряда все же постепенно стали покидать его и уезжать в Советскую Россию. Началось с того, что уезжать стали военнослужащие отряда, расположившиеся вопреки приказам Бакича вне лагеря, в Чугучаке. Здесь Бакич был бессилен бороться с ними. Под влиянием этих военнослужащих идея возвращения в Россию получила распространение и в лагере на Эмиль, что привело к самовольному уходу в Советскую Россию некоторых чинов отряда484. Бакич пытался активно бороться с агитацией за возвращение в Россию, но люди все равно уезжали.

Осознав невозможность борьбы с возвращенцами, Бакич в мае 1920 года перестал препятствовать этому движению. Лагерь покидали в основном мобилизованные казаки и солдаты. Отпустить всех желающих сразу китайские власти не разрешили, поэтому люди уходили небольшими группами. Уходившие из лагеря снабжались продовольствием и лошадьми485. «Командиры частей, а равно и все остающиеся в лагере, к уходящим отнеслись с должным вниманием. Были отслужены напутственные молебны. Трогательно было расставание с людьми, с которыми у нас в течение столь долгого времени были одни интересы, одни печали и радости. Теперь каждый, отдавшись в руки судьбы, хотел найти лучшее. В то время было трудно сказать: тот ли счастлив, кто идет в Россию, на милость вчерашних врагов, поближе к своим родным очагам, или тот, кто останется, претерпевая разные лишения, на чужбине. Командир 15 Оренбургского казачьего полка, полковник Глебов, когда подошла очередь отправки казаков названного полка, приказал собраться всем офицерам и остающимся в лагере казакам на молебен и проводы уходящих. Полковым священником был отслужен молебен, после которого священник с крестом в руках обратился к уходящим со словом. Он указал