-Я... то есть, Сейно-Мава любит рыбу... ловить рыбу, - сказал он, поправляясь на ходу и так некстати вспомнив, что говорил о любви новичка к рыбе этот злыдень Макун, - рыбачить Сейно-Мава рыбачил и раньше. А вот охотиться - ни разу.

   Каланг на это лишь плечами пожал. Дело хозяйское, мол.

   Бирунга, толстого старика с неожиданно тонкими, особенно по меркам хелема, пальцами, Сеня нашел уже на следующий день и сказал о своей просьбе. К счастью, у Бирунга имелась не то заготовка, не то просто недоделка остроги, довести которую до ума он обещал за денек-другой.

   День Сеня провел... нет, все-таки не на охоте, точнее, скорей, на тихой охоте. Вместе с детворой рыща по окрестностям в поисках грибов и ягод. Детей-хелема, наверное, удивляло, что с ними пошел такой бугай по местным меркам. Кого-то, наверное, даже позабавило, что этот бугай занимается детской работой. Кого-то, включая, наверное, взрослых.

   Впрочем, что взрослые, что дети насмешливости своей не выказывали. Видимо, из уважения к могущественному Сейно-Мава. А то и даже из страха перед существом, порождающим огонь простым движением пальцев. Сам Макун (о чудо!) в тот день не решился ничего предъявить Сене, прежде чем в очередной раз отбыть на ловлю рыбы.

   Ну а на следующий день Сеня отправился рыбачить и сам. С новой, полученной от старого Бирунга, острогой.

   К концу первой недели Сеня подумал, что жизнь понемногу налаживается - он уже вписался в привычную для хелема колею.

   Ну а когда смена лунных фаз вышла на новый круг, как в свое время магнитола, воспроизводя содержимое флэшки, стало ясно, что Сеня ошибся. По крайней мере, в первом пункте.

  -Беда! Помогите! Скорее все сюда! - доносились крики со стороны лесной опушки. Высокий отчаянный голосок принадлежал девочке лет десяти, выбежавшей на берег. И по голосу, и по глазам, вытаращенным как два пятака, было видно, что девчонка напугана.

   Сеня и трое хелема как раз выталкивали челн на воду, готовясь к отплытию. Однако при виде кричащей, прибежавшей в панике, девочки, все четверо не сговариваясь, поняли: теперь не до рыбалки - произошло что-то серьезное. Или, скорее, страшное.

   Два других рыболовецких челна, имевшихся в распоряжении племени, уже успели спустить на воду, но отплыли те недалеко. Оставались в пределах видимости. И когда берег огласили крики перепуганной девчонки, челны как по команде развернулись к берегу.

   А девочка уже мчалась к пещере, не переставая кричать. Несколько мужчин с копьями и каменными топорами, включая вождя Аяга, вышли ей навстречу.

   Из леса тем временем сбегались другие дети, похожие на вспугнутых голубей. А с другой стороны подошла группа охотников с копьями наготове.

   Вскоре на берегу собралась целая толпа. Мужчины, женщины, дети. Разве что старый Бирунг не соблаговолил выйти из пещеры. Не то был сильно занят (орудия делать - тяжкий труд!), не то просто ноги в его возрасте плохо держали.

   А вот Хубар прийти на место общего сбора не поленился. Причем держался так, будто именно он, а не Аяг, командовал этим парадом. Остальные, кстати, даже не думали возражать.

  -Что произошло? - вопрошал шаман, возвысив голос и заставляя гомонящих соплеменников замолчать да обратить на него, Хубара, внимание.

  -Кангр... - отозвалась девочка, поднявшая тревогу, выходя навстречу Хубару и всхлипнула, - там...

   Она показала в направлении леса.

  -Ньяру покажет, - добавила девочка, подумав с мгновение, и шмыгнула носом. Все собравшиеся на берегу хелема как один двинулись за ней. Не остался в стороне и Сеня. Коль уж решил заделаться меж них своим.

   Далеко идти не пришлось - несколько десятков метров. Лес даже сгуститься не успел. Сквозь остающиеся за спиной сосны еще можно было различить и голубое небо, и синеву реки. Вот только оглядываться было некому. Совсем не сосны за спиной и просвечивающее между ними небо вскоре заняли внимание хелема.

   На суку одного из деревьев "красовалась" голова. Человеческая голова, насаженная на него как на грубую замену шеи. Кожа и волосы были забрызганы кровью, с подбородка свисали лоскуты кожи, а глаза уже успели пойти кому-то в пищу. Вот, например, той вороне, что топталась по макушке головы и как раз примеривалась к ее щекам.

   Чувство голода птицы было, впрочем, не сильнее чувства самосохранения. При виде множества людей ворона не стала испытывать судьбу и, вспорхнув, оседлала ветку повыше. Взгляда с головы при этом, не спуская. И не теряя надежды, что двуногие без перьев уйдут, а голова останется.

   Несмотря на кровь, отсутствие глаз и следы, оставленные вороньим клювом, хелема не потребовалось много времени, чтобы понять, кому голова принадлежала при жизни.

   Аяг и Хубар подошли к дереву с головой на суку поближе.

  -Кангр, - произнес шаман, подтверждая слова девочки, обнаружившей голову.

  -Лучший охотник хелема, - вздохнув, вторил ему вождь, - Аяг часто ходил с Кангром в леса. И всегда Кангру и Аягу духи даровали удачу.

   Затем оба переглянулись, будто без слов поняли, что означает эта голова на суку и чем вообще дело пахнет. А вот Сеня, например, не мог похвастаться таким пониманием.

  -Но как... что вообще?.. - недоуменно подал он голос из толпы. Чувствуя себя совершенно не в теме, еще менее в теме, чем девчонка Ньяру. А значит, следовало признать, что попытку настроиться на одну волну с хелема можно считать безуспешной.

   Те, впрочем, проявили снисхождение. Про себя признав, что новичок может и не быть достаточно осведомлен о делах племени. А если этот новичок еще и Сейно-Мава, то тем более ни к чему отмахиваться от него, ленясь объяснять. Может выйти себе дороже.

   Так что те, кто был в курсе, немедля отозвались. Ньяру - в том числе. Из их нестройного хора обрывочных реплик Сеня уловил, что бедняга Кангр и еще двое мужчин-хелема отправились позавчера утром на охоту. К вечеру они так и не вернулись, но в племени не придали тому значения. Охотникам ведь и прежде случалось уходить далеко (а, значит, надолго) вглубь леса на поиски дичи. Которая вовсе не обязана была сама выходить на опушку охотникам навстречу. Оказавшись же перед выбором - продолжать поиски или вернуться с пустыми руками - охотники, разумеется, предпочитали первый вариант. Это уж даже Сеня понимал без объяснений своих невольных соплеменников.

   Не вернулись Кангр сотоварищи и на следующий день. Однако и тогда беспокойство сей факт вызвал разве что у женщин этих трех охотников. А вот у детей нет. Дети в племени были своего рода закрытой кастой: общались в основном между собой, а родственные связи ощущали слабо. Точнее, каждый хелема и так мог считаться родственником другому. Если, конечно, к ним не присоединялись, разбавляя генофонд, чужаки вроде Сени.

   Но вернемся к трем пропавшим охотникам. Возвращаться в пещеру, навьюченные добычей, они не спешили. А наутро третьего дня одного из охотников, Кангра (точнее, то, что от него осталось) обнаружила группа детей, спозаранку отправившихся за грибами.

   Предводительствовала в той группе Ньяру. И она же, как самая длинноногая, шустрая и голосистая, первой помчалась сообщить о находке соплеменникам.

   Остальные подтянулись следом. Решив, что лучше держаться от мертвой головы подальше. И, соответственно, от тех, кто ее на сук нацепил.

   Других голов, совсем недавно принадлежавших охотникам-хелема, дети не обнаружили. Хотя не требовалось быть ни Шерлоком Холмсом, ни Пуаро, чтобы сообразить: и они вот так же надеты на сучья где-то в лесу. Было это столь очевидно, что даже не обсуждалось. Ни словом. Куда важнее были те, кто обошелся с тремя охотниками так жестоко. И чем это грозило всему племени.

   Вернее, чем грозило - тоже было понятно. Неведомые... только для Сени злоумышленники наверняка не прочь были всех хелема так обезглавить да украсить их останками деревья. Но вот насколько серьезна эта угроза? На уровне Моськи, поднявшей голос на слона, или?..