В таком облагороженном виде метод Е. Е. Голубинского, можно сказать, царствует в русской исторической науке, оплодотворяет и двигает ее в прогрессивном развитии по всем линиям.

Русская церковно-историческая литература чрезвычайно богата ценными работами монографического характера по всем отраслям и более или менее важным вопросам. Лишь приходское белое духовенство, наряду с государственным влиянием высшей иерархии наиболее содействовавшее проведению христианства в глубину народной жизни на всем пространстве России, исследовано неполно и недостаточно, как это верно касательно состояния народа в истории по его религиозно-церковной стороне: в этом направлении открываются широкие перспективы и точнее обрисовываются благодарные задачи, обещающие объективное научное разрешение. А о русском православном приходе уже довольно и обработанных трудов, и систематизированных материалов.

Совершенно самостоятельную отрасль русского церковно-исторического знания образует история русского раскола, возникшего во второй половине XVII века по поводу произведенного патриархом Никоном (1652–1658 гг.) исправления богослужебных книг и церковных обрядов и окончательно отколовшегося от господствующей Греко-Российской Православной Церкви со времени Большого Московского Собора 1667 года, когда — при участии патриархов Александрийского Паисия (1663–1676 гг. с перерывом) и Антиохийского Макария (1648–1672 гг.) — были осуждены и отлучены решительными «клятвами» все сторонники староверия, как нарушители церковного единения и противники высшей церковной власти. В собственно церковном и вообще в историческом отношении это было и остается явлением громадной важности, закрепившим и поддерживающим глубокое и тяжелое раздвоение во всем течении русской народной жизни.

Тем не менее и в школьном преподавании, и в научном рассмотрении раскол долго не обособлялся в независимую область, если не считать утилитарных трудов полемико-практического характера и частных попыток собирания, описания и систематизации разных материалов. Прямо вопрос о научной специализации этого предмета был выдвинут лишь в начале 50-х годов XIX-го столетия, к каковому времени относится и открытие соответствующих профессорских кафедр при Духовных Академиях. Но и в этой постановке задачи были по преимуществу полемические, судя даже по официальному названию этой дисциплины «история и обличение русского раскола», причем исторический анализ, конечно, должен был направляться к наилучшему посрамлению его. Наиболее убедительно выразили этот принципиальный взгляд митрополиты — Московский Филарет (Дроздов) и С.-Петербургский Григорий (Постников), а Макарий (Булгаков) научно развил и обосновал его в отдельном историческом труде, поскольку, желая «разъяснить и изобразить с возможной верностью, отчетливостью и полнотой одно из замечательнейших и многосложнейших событий нашей церковной истории», автор стремился «представить историческую картину раскола так, чтобы, смотря на нее, раскольники могли ясно видеть свои заблуждения и раскаивались в них, а православные могли получить правильные понятия о расколе и в этих понятиях находить для себя предостережения от уклонения в раскол».

Здесь последний заранее и принципиально рисовался отрицательным по своему происхождению и содержанию, требующим изучения, больше того, ради осуждения и врачевания, как бунтующий и больной. По своей идейной основе это было церковно-филантропическое замышление, хотя бы и обнаруживалось раньше в несвойственных формах церковно-правительственного стеснения, иногда чуть не гонительства, особенно со стороны светской власти, принуждавшей к этому и церковную.

По сравнению с этим обостренным положением вещей новый поворот озарялся проблесками гуманной научности, но тогда была эпоха нарождающегося платонически-сентиментального «народничества», идеализировавшего с фанатизмом и восторженностью всё «народное» во всех отличительных качествах бытия и миросозерцания. Это был экзальтированный культ народа, который почитался «униженным и оскорбленным» в самих своих недостатках, ибо последние объявлялись просто рефлексами народной угнетенности и необходимой самозащиты. Поскольку же раскол — в подавляющей массе — продолжал быть исключительно «народной верой», ему естественно обеспечивалась пристрастная симпатия «народников» вопреки и в оппозицию официальному опорочению его.

Пламенным воплощением этого настроения был казанский профессор А. П. Щапов, который еще в 1857 году в своей магистерской диссертации решительно поддерживал и аргументировал тот тезис, якобы раскол есть собственно широкий народный протест против современного ему состояния и Церкви, и государства, и общества. Если тут он все-таки осуждался за церковную отсталость и косное невежество, то после А. П. Щапов рассеял и эту тень, провозгласив, что раскол представляет «общинную оппозицию податного земства всему государственному строю — церковному и гражданскому, отрицание народной массой греко-восточной, Никонианской церкви и государства, или империи всероссийской, с ее иноземными немецкими чинами и установлениями». Церковно-обрядовая привязанность оказывалась теперь лишь исторически обусловленной, внешней формой для внутреннего народного порыва к независимости и самобытности, направлявшего народную душу к глубокому самопознанию и объективному самооправданию, почему у писателей-народников (И. Юзов [И. И. Каблиц], А. С. Пругавин, В. В. Андреев, Я. В. Абрамов) во главе с ученым историком проф. Н. И. Костомаровым раскол стал изображаться «крупным явлением умственного прогресса», «образовательным элементом для простолюдина» с «народно-образовательным для него значением».

Неизбежно, что при подобной крайней утрировке традиционное толкование тоже приобретало резкую формулировку, что раскол есть мертвая окаменелость темной старины, оторвавшаяся от исторического движения, тормозящая его и вредная ему до степени непримиримой враждебности. Церковно-богословскому расколоведению предлежала сколь благодарная, столько же и трудная задача — освободить дело от тенденциозной искусственности и сообщить изучению строго документальный объективизм.

Естественно, что церковная наука, отправляющаяся от церковно-соборного приговора, смотрела на раскол как на уклонение от кафолической истины, заслуживающее разоблачения и исправления. Одушевленным и талантливым носителем этой миссии был московский профессор Н. И. Субботин, который энергично и успешно осуществлял ее и в разных ученых сочинениях, и в своем специальном журнале «Братское слово», где за 18 лет издания (1875–1876, 1883–1899 годы) было помещено много важных для истории раскола памятников и всяких сообщений, а равно практическим путем — через «Братство св. Петра-Митрополита» (1308–1325 гг. во Владимире, 1325–1326 гг. в Москве) и аналогичные с ним провинциальные учреждения этого рода и на организованных им миссионерских съездах, которые в его «духе и силе» периодически собирались вплоть до «революции». Ближайшим сотрудником Н. И. Субботина был умный, настойчивый и хорошо осведомленный по своему прежнему значению в расколе единоверческий архимандрит Павел, по прозванию Прусский, но постепенно образовался многочисленный круг учеников, подражателей и продолжателей, служивших одинаковой цели и на журнально-издательском поприще (в С.-Петербурге «Миссионерское обозрение» В. М. Скворцова с 1896 года, в Рязани «Миссионерский сборник» с 1891 года). Многое в трудах Н. И. Субботина было историческим и по своей ценности, и по условности, причем вполне бесспорна научная важность как главнейших его ученых работ, так собранных им тщательно и изданных критически «Материалов для истории раскола за первое время его существования» (I–IX тт. Москва 1864–1895). К этому течению принадлежал и его принципами вдохновлялся казанский профессор Н. И. Ивановский, известный еще и энергической широкой миссионерско-просветительной деятельностью. Более держался историко-предметного изучения петербургский профессор И. Ф. Нильский, но и у него всегда заметно практически-полемическое применение в важнейших исследованиях, как это несомненно для книги профессора А. И. Предтеченского «О необходимости священства против беспоповцев» (СПб., 1861) и для докторской диссертации Н. И. Ивановского по разбору учения не приемлющих священства старообрядцев о Церкви и таинствах.