Впрочем, зачем им быстрота молнии, когда любое насекомое, упавшее в тихое озеро, так и останется лежать на поверхности, пока рыбе не захочется есть?! В горных же потоках — иное дело, там смотри в оба. Прозеваешь муху-«утопленницу» — унесет и не догонишь.

Над речкой, как самолеты-разведчики, кружатся чайки. Головы вниз наклонили — рыбу высматривают. Под ними полным-полно хариусов. А поймать мудрено. Сверкают на солнце гривки переката, белеют хлопья пены. Попробуй найди.

За глыбами-валунами — тихо, прозрачно, не мешает чайкам ни пена, ни блеск волн. Все дно видят чайки: разноцветные камешки, черную тину, бурые водоросли, песок. Рябит в глазах у чаек от подводной пестроты. И не могут разглядеть они красуль-пеструшек.

Стоит горбач-красуля на быстрине. Плавник разметал, как шелковое одеяло. Дремлет. Но глазами косит во все стороны.

Под галькой кто-то шевельнулся, кто-то высунул усики. Хариус туда. Боднул головой — перевернулась галька. И начал «клевать» козявок. «Поклевал» и опять накрылся одеялом.

Из водорослей выполз живой домик. Ползет себе по дну, никого не боится: еще бы — на нем бетонная броня из песчинок. Горбач потянул губами, будто макаронину подобрал. Эх ты — зазнайка! Не спасла тебя броня бетонная!

Стоит хариус, плавником играет. Любопытно мальку — что это колышется? Подплыл посмотреть, а навстречу пасть…

Кузнечик прыгнул в воду и начал плескаться. Плещется себе, как человечек, — хлюп-хлюп ножками. Не радуйся, стрекун, твои секунды сочтены.

Жует хариус кузнечика и не замечает, как за его хвостом вздрогнуло что-то бурое. Чайки пронзительно закричали от голодного возбуждения, увидев, как таймень перекусил горбача пополам. Хотелось им полакомиться кусочком хариуса, да уж больно широка пасть у тайменя — любая чайка поместится.

Только в глубоких озерах да в больших реках хариусы живут оседло. А в общем-то это очень беспокойная, кочевая рыба. Осенью она скатывается в темные омуты, а весной разбредается по таким таежным и горным ручейкам, где порой больше камней, чем воды. Разбредаются стаями — сначала идут крупные, побуревшие от старости горбачи, за ними — разноцветные середняки, и уж в самом хвосте, стараясь не отстать от взрослых, плетутся белячки-вертунки. Горбачи, отметав икру, уходят на порожистые и водопадистые угодья, лишь некоторые из них задерживаются почему-то в мелких ямах до заморозков. Вертунки остаются в верховьях каменных речек на все лето.

Кочуют хариусы по рекам. Вслед за ними кочуют таймени. Как волки, разбиваются они на парочки, каждая парочка плывет на свои хариусиные пастбища. Может быть, это случайные совпадения, но я всегда ловил в хариусиных пастбищах по паре тайменей: самца и самку.

Быстры, проворны хариусы! Но нет им спасения от тайменей. Хариусы бегут на перекаты, таймени — за ними. Хариусы под водопады — и таймени туда же. В погоне за добычей речные акулы забираются в такие ручейки, где порой с трудом удается им спрятать под воду жабры.

В речку Тынеп впадает мелкая речушка Порока. Она кишмя кишит хариусами. Однажды я шел по ее берегу, как вдруг по галечниковой отмели кто-то шумно помчался к Тынепу. Я думал, бежит зверь, но, увидев мелькание оранжевого хвоста, догадался, кто это. Я ринулся за тайменем и не мог его догнать. Это был настоящий земснаряд. Из-под его башки летели валуны, хвост выбивал фонтаны воды и песка.

Если ручьи слишком мелки, таймени терпеливо караулят хариусов в устье ручьев. Точно так же полярные волки поджидают оленей на горных спусковых тропах — перевалах.

Снуют, мелькают хариусы быстрее молний. И только диву даешься, почему же они попадают в зубы хищников.

На реке Горбиачине, в «круглой яме Кельмагера», я видел, как таймень вдруг кинулся за хариусом. Сначала рывок у него был слабый, горбач успел удрать далеко, но хищник с разгона сделал крутой разворот, и хариус сам влетел в его пасть.

Иногда таймень бросает преследование намеченной жертвы, врывается в стаю и начинает резко бултыхаться, сбивая добычу хвостом. Но чаще всего он мчится за одной и той же рыбой. До тех пор, пока она не попадет в его зубы. Вероятно, «живые молнии» очень быстро утомляются; могучий натиск лобанов им не под силу.

Да, нет спасения бедным хариусам от крючкастых клыков. Но и речным великанам от них мало раздолья. С яростью терзают весной хариусы тайменью икру, набивая желудки мутными оранжевыми шариками.

Вот пока и все записи из моего рыболовного дневника. «Узелки» распутаны, пометки разгаданы.

— Ну а что же означает «розовый кудесник»? — спросите, вероятно, вы.

Ничего особенного. Просто хариус необыкновенного цвета: он был розовый, как фламинго, и с перламутровым сиянием. Только спинной плавник оторочен извилистой черной каймой. Я поймал его на блесну в «круглой яме Кельмагера», завернул в листья водяной травы и побежал к палаткам.

— Смотрите, какое чудо! — закричал на весь лагерь.

— Что же тут чудесного? — удивились геологи.

Я посмотрел на своего «розового кудесника» и не узнал: он покрылся желтыми пятнами, потом начал переливаться тусклыми красноватыми волнами и потемнел.

Хариусы составляют особое семейство, в которое входит пять видов: европейский, монгольский, сибирский и два североамериканских. Л. П. Сабанеев указывает, что по многим своим признакам они занимают как бы промежуточное звено между лососями и сигами.

Простому рыбаку трудно понять, почему сигов относят к лососевым, а хариусов так незаслуженно исключили из этого «прекрасного семейства». Ведь хариусы по своему образу жизни более близки к лососям, чем сиги. У хариусов, так же как у лососей, пасть усажена зубами, тогда как сиги или беззубые, или зубы у них настолько мелкие, что легко выпадают. В то же время хариусы очень похожи и на сигов: у них маленький рот, горбатое сплюснутое с боков тело (у лососей брусковатое), довольно крупная чешуя.

Для ученых же все просто и ясно. У хариусов, оказывается: «Орбитосфеноида нет. Есть базисфеноид. Эндохондральный мэзетмоид, как у Coregonus».

Что тут попишешь против таких доводов!

Хариус — финское слово. Зовут его еще кутема, что в переводе с башкирского значит: светлая, блестящая. Но красивее и правильнее всего зовут его русские на Оби — крылаткой.

«Крылатка» — как хорошо!

Сибирский хариус очень разнороден и включает четыре подвида (камчатский, амурский, восточно-сибирский и байкальский, куда входят всякие: черныши, беляки, таежники, бережняки, марсовики, ледянки).

Живут они 8—10 лет, половой зрелости достигают на третьем-четвертом году. Икру мечут весной на мелких перекатах быстрых холодных рек. К брачным играм веер на горбе самца разрастается почти во всю спину, становится высоким и нарядным. На дымчатом и темно-оливковом фоне появляются красные, зеленые и фиолетовые пятна, а верх окаймляется багряной полосой. Разве может устоять хариусиха перед таким щеголем.

Влюбленные парочки прижимаются боками друг к другу и в лунку, вырытую хвостами, откладывают 15–20 икринок. Засыпают их песком и снова роют лунки. Самец размахивает своим веером, создавая завихрения, в которых лучше задерживается и оплодотворяется икра. Вот каково главное назначение спинного плавника.

Плодовитость самок от 800 до 3 000 икринок, у особенно крупных — до 28 000. Мальки выводятся через 20–25 суток. Хариусы весят не больше 2 кг. Но в 1891 году в финском озере был пойман великан на 4 кг 675 г. В 1963 году такого же крупного — на 4 кг 500 г поймали в Дунае. Самый гигантский хариус был добыт спиннингистом в Канаде. Он весил 7 кг 400 г! Такие «экземпляры» уже глотают землероек и мышей.

Считают, что хариусы живут оседло. Так, в 1949 году было помечено алюминиевыми кольцами 3 000 ангарских хариусов. Было установлено, что они не совершают далеких миграций по Ангаре, а держатся вблизи нерестилищ. Попутно узнали, что хариусы прибавляют по 100–110 г ежегодно.