Никс говорила, но Шак, казалось, ее не слушал. Стоя в камере обставленной как хорошая комната в гостинице, он словно выпал из реальности: тело застыло, осталось только глубокое дыхание, он будто превратился в камень.
Здесь оставалась его женщина, подумала Никс, когда он благоговейно коснулся стальной сетки, покрывавшей одну сторону комнаты. Тоска, скорбь и печаль, что читались не только на его лице, но и во всем теле, изменили воздух вокруг него, окрашивая все мрачной аурой.
Ее пронзил неприемлемый во многих смыслах укол ревности, но она не смогла сдержать всплеск агрессии направленный на незнакомую женщину, которой даже не было поблизости. Прежде чем Никс успела остановить себя, она сделала долгий глубокий вдох, гадая, что чувствует мужчина, но ощутила только вонь Улья.
Наверное, к лучшему.
Это не ее дело.
– Нам нужно идти, – сказала она. – Пора...
Плечи Шака дернулись, и он перевёл взгляд. Короткое мгновение, что он смотрел на нее, на его лице было отсутствующее выражение.
Никс покачала головой.
– Не сейчас. Мы не можем сделать это сейчас. Ты нужен мне.
Когда она указала на бетонный пол между ними, он опустил взгляд. А потом сфокусировался на происходящем.
– В эту сторону, – сказал он низким тоном.
Пока они шли, он не оглядывался, и Никс приняла это за хороший знак. Единственному, кто знал, где они и куда идти, нельзя отвлекаться, это словно отпустить руль у машины. В погоне не на жизнь, а на смерть. Прямо перед тем, как съехать с обрыва.
Никс сжала руку на пистолете своего дедушки, и снова посмотрела назад. Никого. Пока никого.
Впереди казалось было все одно и то же, отремонтированный коридор напоминал ей какую–то организацию из романов Стивена Кинга. Но в конечном итоге, они подошли к развилке. Никс поняла, в какую сторону они пойдут еще до того, как Шакал махнул рукой направо, к туннелю из неотесанного камня, в котором шипело пламя в светильниках. Сейчас они оказались в коридоре похожем на те, которые уже миновали: голый черный камень, запах земли, влажность, которую не могла искоренить система вентиляции.
Спустя каких–то сто футов Никс остановилась без указки. С другой стороны, идти было некуда.
Они подошли к Стене.
В мерцающем свете свечей надписи с сотнями имен, казалось, двигались на камне, на котором были выгравированы. И только подойдя ближе, Никс поняла, что список велся на Древнем Языке. Линии были неровными, где–то символы скакали вверх или вниз, и резкой занимались разные люди, имена вырезались отличающимися почерками. Не было ни дат, ни временных интервалов. Но она решила, что список был начат с верхнего левого угла, потому что первое имя было написано прямо под потолком... а в противоположном крае стены располагалась колонна, заполненная наполовину, там было еще место для новых имен.
Учитывая, что заключение Жанель произошло не так давно, Никс подошла к последнему имени в списке. По началу глаза отказывались фокусироваться на гладком зеркальном камне, мерцание свеч создавало трудности для зрения, незамутненного эмоциями.
А ее сердце, тем временем, гулко билось.
Скользнув пальцами по имени ниже, Никс в голове произнесла их по буквам. П–е–й–т–е–р–с. Потом то, что сверху – А–и–д–э–н–н. И следующее – О–б–с–т–е–р–к–с.
Она повторяла снова и снова, поднимаясь все выше и выше по строчкам...
Никс продвигалась медленно, обнаружив, что большая часть имен была записана с ошибками. Поэтому она не стала спешить из страха упустить что–то. У нее был лишь один шанс сделать это. Они сюда больше не вернуться. Если она ошибется, то может подвергнуть свою жизнь опасности ради сестры, которая...
Д.Ж.А.Н.Э.Л.Ь.
Охнув, она провела пальцами по буквам. И еще раз.
Никс покачнулась, к глазам подступили слезы... что было немного странно, ведь она совсем ничего не почувствовала. Она заледенела, тело охватил холод, лёгкие покрылись льдом в грудной клетке, кровь застыла в венах.
– Жанель, – прошептала она вслух. Словно от этого что–то могло измениться в надписи.
Жанель. Имя ее сестры – Жанель. Значит, это другая заключенная, с созвучным именем, похожим, но...
Закрыв глаза, Никс обмякла. Она не ошиблась. Имя просто написали неправильно, как и большую часть здесь. Может, резчики не знали Древнего Языка. Или может этим бездушным ублюдкам просто было плевать, что таким образом они проявляют неуважение к покойникам.
Пока Никс стояла там, в мягком свете, воск капал с чёрных свечей, расположенных на высоте трех футов, так громко, словно играющий невпопад оркестр, и ей хотелось отпустить контроль... но больше всего хотелось кричать. Жанель. Джанэль. Ради всего святого, по крайней мере, парень с зубилом смог произнести ее имя правильно.
– Это она? – хрипло спросил Шак.
Звук его голоса напомнил о том, где они находились.
– Да.
Но прежде чем отвернуться, направиться в сторону выхода из самой тюрьмы, Никс в последний раз провела пальцами по имени...
Что за...
В ее руке не просто лежал телефон, он также был включён, и она смотрела на устройство, гадая, как это произошло и зачем.
А... точно. Фотография. Ей нужна фотография.
Она подняла руку и сфотографировала имя сестры. Потом повернулась и…
Застыла на месте. Шак придавил стражника к стене, сжимая рукой его горло. Прежде чем Никс успела отреагировать, раздались два выстрела, и она бросилась вперед, готовая вмешаться... да только стрелял именно Шак, а не его противник. И выстрелы прозвучали тихо, не отдаваясь эхом от камня. Пули вылетели, словно приглушенные, будто пистолет, который Никс дала Шаку, был с глушителем... а это не так. Плоть стражника, его тело поглотило пули и весь шум.
Когда Шак разжал хватку, тело безжизненно рухнуло наземь. А потом он посмотрел на нее.
Его клыки были длинными, как кинжалы, а такого выражения на его лице она прежде не видела.
– Нужно уходить отсюда, – прошипел он. – Быстро!