Тщательно было осмотрено место происшествия. С целью выяснить степень достоверности показаний очевидцев события провели следственные эксперименты на видимость и слышимость.

В городском парке культуры и отдыха с участием Малахова был произведен следственный эксперимент с точным воспроизведением всех тех условий, которые были в момент происшествия.

Оказалось, что с того места у танцевальной площадки, где стоял Малахов, можно увидеть фигуры людей, находящихся у скамьи, где совершено убийство (скамейка расположена на расстоянии 55 метров от указанного места), можно относительно определить и одежду людей, но совсем нельзя различить их лица.

Таким образом, в результате эксперимента показания Малахова утратили то бесспорное доказательственное значение, которое придавалось им ранее.

При проверке оказалось, что объяснения Петрова, Грачева и Бурлакова доказательственного значения вовсе не имеют; они сводились лишь к тому, что до убийства свидетели видели Нерезкова в парке, что он и сам не отрицал.

Факт бегства Нерезкова из парка, о чем показывали свидетели Ершов и Павлов, сам по себе не мог служить уликой, подтверждающей, что убийство совершено им, а не кем-либо другим из группы бежавших людей.

К моменту окончания проверки из института судебной медицины поступило заключение, в котором был дан ответ на вопрос, при каких условиях белая рубашка преступника в момент нанесения им множества ранений своей жертве могла остаться не испачканной и не забрызганной кровью. В заключении отмечалось, что в данном, конкретном случае на рубашке убийцы должны были образоваться следы крови, так как 2 из 15 ножевых ранений были нанесены Кулакову в открытые, не защищенные тканью дерматиновой куртки части тела, — у основания шеи справа у внутреннего конца правой ключицы и на уровне второго хряща грудины справа.

В связи с этим заключением оказалось возможным сделать более или менее определенное суждение о форме и размере орудия преступления, установить, что расположение ран совпадало с разрезами куртки.

Стало ясно, что куртка на потерпевшем в момент нанесения ему ранения была застегнута.

Результаты проверки по возвращении в Москву были доложены Генеральному Прокурору СССР.

По мотивам отсутствия в действиях Нерезкова состава преступления Генеральным Прокурором СССР был принесен протест, и вскоре приговор в отношении его был отменен, а сам он из-под стражи освобожден.

Кто же настоящий убийца? Вот на этот вопрос необходимо было еще ответить при повторном расследовании дела, которое было поручено мне.

С помощью органов милиции, путем опроса значительного числа жителей города, с привлечением широкой общественности, мне удалось установить тех ребят, которые находились на аллее в непосредственной близости от скамейки, где было совершено это зверское преступление и видели убийцу.

Ими оказались Глотов В. П., по кличке «Муха», Лексиков С. С, по кличке «Любезный», Носов А. А, по прозвищу «Шмара».

Все они оказались осужденными после убийства Кулакова за кражи и другие преступления и по нашим требованиям были переведены из различных колоний в Москву. Милиция выявила также еще 5 человек, бывших в тот вечер в парке.

К моменту нашего знакомства с Глотовым, по кличке «Муха», на его «лицевом счету» было шесть судимостей и в общей сложности ему предстояло отсидеть 18 лет.

Этот сухощавый, высокого роста мужчина, 28 лет, с правильными чертами лица, считал себя «вором в законе» и придерживался всех тех правил, к которым «обязывал его титул».

Зная все это, при первой встрече с ним я старался понять его характер, стремления и т. д.

— Василий Павлович, нуждаюсь в вашей помощи, — заявил я на первом допросе. Глотов насторожился…

На третьей беседе, когда он убедился, что я отношусь к нему с уважением, несмотря на то, что он преступник, считаю его человеком, этот неразговорчивый «джентльмен» стал поддерживать мою беседу.

— Я готов взять это убийство, спишите на меня, — заявил на одном из допросов Василий Павлович.

— Нам нужна только истина.

— Не все ли равно, — не унимался Глотов. Когда «Муха» убедился, что глубока ошибается, он пытался объяснить, что, назвав убийцу, тем самым нарушит неписаный закон, существующий среди подобных ему лиц, запрещающий выдавать коллегу и вообще помогать следствию.

Но как он ни старался меня в этом убедить, чувствовалось, что в душе он тяготится этой традицией и вообще давно решил «завязать узел». Не доставало ему только смелости, чтобы решиться на такой шаг. Нужен был толчок со стороны. Этапирование его в Москву и беседа по душам предопределили дальнейшее его поведение.

Вот что он рассказал:

«Я сидел на лавочке вместе с ребятами по правую сторону аллеи, если идти от танцевальной площадки к выходу из парка на железную дорогу. Уже собирался уходить, как увидел приближавшегося к нам со стороны танцевальной площадки Ивана «Лысого» вместе с неизвестным мне парнем. Иван усадил этого парня на противоположной от нас лавочке и стал с ним ругаться. Я подошел к ним, и на мой вопрос: «что случилось?»—Иван «Лысый» ответил: «Я его зарежу».

Я стал уговаривать Ивана отказаться от недоброго дела, но он меня не послушался, заявив при этом: «Не твое дело». После этого я не стал больше его уговаривать и отошел к ребятам, а Иван без промедления стал приводить в исполнение свое намерение: наносить сидящему парню удары. В это время со стороны летнего театра парка мы услышали пистолетный выстрел. Нам и Ивану «Лысому» ничего больше не оставалось, как бежать из парка через запасный выход».

Носов А. А. и Лексиков С. С. тоже назвали убийцей Кулакова упомянутого Ивана «Лысого».

Лексиков, кроме того, показал, что ранее, в период повторного расследования дела районной прокуратурой, и в суде он не желал выдавать настоящего убийцу— Елагина И. С, пытался в то же время путем самооговора освободить от незаслуженного наказания Нерезкова, который фактически никакого отношения к убийству не имел. После того же, как Нерезков был все-таки осужден, он, Лексиков, отбывая наказание в колонии, написал как-то в одном из писем своим родным в город Орехово-Зуево о том, что действительным убийцей Кулакова является Иван «Лысый», а Нерезков наказан несправедливо. Когда же в ответном письме родные сообщили ему, что Нерезков якобы уже освобожден и работает по-прежнему шофером, он не видел необходимости возвращаться к вопросу о действительном убийце.

Мать Станислава — Екатерина Федоровна Лексикова — и сестра — Клара Лукашова — подтвердили, что после второго суда по делу Нерезкова в одном из писем Станислав написал им, что это убийство совершил не он и не осужденный Нерезков, и просил мать сходить к следователю и сказать, что убил тот Иван, которого она однажды видела. Однако она, Лексикова, к следователю не ходила, так как «не хотела влезать в чужие дела и боялась, что потом затаскают по допросам», к тому же она слышала от людей, что Нерезкова будто бы уже освободили, о чем и написала сыну Станиславу.

Буквально перед убийством Кулакова в городском парке между двумя парнями происходил такой разговор:

— Ты почему пропил мой френч? — спросил Геннадий Попов, подойдя к высокому парню, стоявшему возле танцевальной площадки.

— Куплю новый, верну.

— Эх ты, а еще… — стал его стыдить Геннадий. Парень в белой рубашке разозлился, сильно ударил его в живот. Геннадий от удара упал.

В это время находившийся поблизости Паша Кулаков подошел к дерущимся.

— Ты чего его обижаешь? — обратился он к парню в белой рубашке.

— Не твое дело, — грубо ответил Елагин.

— Как не мое дело!

— Отвяжись, а то схлопочешь.

При попытке задержать неизвестного ему грубияна тот с силой оттолкнул Кулакова и направился по аллее в сторону выхода из парка на железную дорогу.

Проследовав вслед за Елагиным метров пять-десять, Кулаков попытался его остановить, усадил на скамейку и сам сел рядом.

В это время в руке Елагина блеснул кинжал, которым он стал наносить удары сидевшему на скамейке Кулакову.