— Пойдем, дойдем! Лампасе сладкий, чай китайский! Побалую тебя!., й

В чистой горенке у лавочника, где Охроменко облюбовал себе логово, он усадил Кешку за стол и начал угощать его' чаем и сластями, Кешке было неловко, он

обжигался горячий чаем, который хлебал из блюдечка, но Нопфекты весело хрустели под его зубами, а мягкий пшеничный калач исчезал с невероятной быстротой.

Сначала Охроменко- молчал и солидно пил чай, посапывая и дуя в блюдце. Но после второй чашки он искоса поглядел на Кешку и словно' невзначай сказал:

— Нынче я уеду в город, малый.

Кешка оживился:

— Один?

Охроменко взял в pyifjf отставленное блюдце, обмакнул в чай конфетку и не торопясь ответил:

— Нет, возьму с собой команду...

Он отхлебнул из блюдца и стал обсасывать конфетку, но глаза его с боку впились в Кешку и весь он насторожился.

Кешка заерзал на лавке.

— Надолго¹ поедешь-то?—несмело спросил он.

Охроменко: с видимой охотой ответил:

— Ден на пять, а то и на у сю неделю.

У Кешки отчего-то стало! весело на сердце и щ безотчетно’ засмеялся.

— Ты, что это? — нахмурился Охроменко. — Чему смеешься?

Кешка сконфузился. * «

.— Так я... ,

— То-то!..—в голосе Охроменки прозвучала .какая-то жестокая угроза. Но он спохватился, вспомнив о чем-то, налил Кешке еще чаю, придвинул к нему калач и бросил возле его чашки несколько конфеток.

— Пей, пей!..

Кешка уткнулся в чай, Охроменко снова взял блюдце растопыренными пальцами и медленно, дул в него. Так молча пили они чай, и не было ничего необычного и странного в том, что. громоздкий, весь квадратный по-

жилой солдат делил компанию с шустрым светлоглазым ;и светловрлоеым мальчишкой.

В| горенке было; тихо, маленькая лампочка слабо освещала стол, отражаясь огнями в самоваре и чашках и оставляя углы в мягких сумерках. На хозяйской полевике плакал ребенок и чей-то бабий голос уныло тянул:

— Ну-у, дитятко!.. Ну-же!..

Внезапно Охроменко грузно поднялся с лавки.

— Напился?—отрывисто' спросил он Кешку.

Тот торопливо отодвинул чашку и мотнул головой.

— Ну, ступай домой. Дела "у меня до городу-то.

Кешка вылез из-за стола, по^; привычке перекрестился

на поблескивавшие в углу иконы и поблагодарил солдата за угощенье.

— Не на чем, не на чем!—буркнул ОхроменкО, но вдруг прищурился и хитро' сказал:

— Я тебе, малый, гостинцев из городу привезу.

— Спасибо, дяденька,—смущенно поблагодарил Кешка.

Дома, укладываясь на лежанку, Кешка долго ворочался. Он что-то- все силился сообразить, но никак не мог. Где-то- в уголке его. сердца ныла какая-то неиспытанная еще им боль, а. в голову лезли непонятные, неуловимые, но- тревожные мысли.

Засыпая, Кешка видел перед собою то- хитро прищуривающегося Охроменку, то человека с ружьем, который предостерегающе грозил пальцем и что-то говорил, чего Кешка не мог ни понять, ни .расслышать.

А на чистой половине на земской, у офицеров поздно ночью сидел на краюшке стула Охрсменко и длинно и запутанно что-то рассказьгвил внимательно елзчиаю-щему начальству. Порою Охроменку перебивал Семен

Степаныч, вставляя какое-нибудь заденсшие, и тогда Охроменко почтительно; хихикал, прикрывал широкой волосатой рукой свои пожелтевшие зубъг, впиваясь в офицера преданным взглядом.

Под конец офицерам, видимо, надоело слушать Охроменку. Семей Степаныч зевнул и кинул:

— Ну, следи... старайся!..

— Да я изо всех сил стараюсь!—встрепенулся Охро«-меико.

— Ладно, ладно... Только', пожалуЩ зря ты все это. Никаких красных поблизости здесь нет. Ты это от усердия, ОхроменкО...

— Так точно', от усердия!.. На счет красных, так беспременно воны тут где-нибудь бродят...

~ Ну, ну, ищи!..

В назначенное время Кешка легко н беспечно бежал на поляну. В бурой траве уже ожили пострелы, поблескивая своими крупными бледньпш чашечками, а на склонах лиловел багульник, радуя пришедшей весною, помолодевшей землею и отрадою, что приходит с Концом апреля.

Кешка впитывал в себя эту десятую весну свою, с Которой, знал он, придет обычное деревенское оживление. Он складывал в уме, что вот уже, на близкие лужки МОЖНО' коней гнать в ночное, а за узеньким озерцом, наверное пожелтевшая земля выбросила нежным полевой лук. Он деловито соображал, что скоро-скоро мать погонит его кружиться на гнедке по вспаханной полосе, волоча поскрипывающую борону, и будет он покрикивать по-мужицки па лошадь, а вечерами, в избе, мать станет ладить ему паужин как работнику, который натрудил спину за день-деньской и которого нужно ублаготворить.

Легкие, привычные мысли нее с собой Кешка, скользя меле тихими, нарядными соснами. Словно крылья выросли за его плечами, так легко и радостно было нттн в ясном и ласковом безмолвии леса.

Выйдя на полянку, Кешка оглянулся и хотел крикнуть.’ Но' кто-то тихо окликнул его:

— Тише, Кешка!..

И рядом с ним вынырнул Митрофан Большедворский.

— MinpoxaJ—вскрикнул Кешка, не умея сдержать радостного: удивления.

— Да ц^лчн ты, оглашенный! — сердито зашептал Митрофан!—Ведь за тобой солдат от самой деревни подглядывает.

— Солдат?—Кешка изумленно' вытаращил глаза, в которых еще не угасла радость солнца и встречи с Митрофаном.

— Постой!.. Молчи!..—зашептал Митрофан и припал к земле.—Вон он .меж дЬсен-то!..

Кешка оглянулся и увидел вдали осторожно пробирающегося меж соснами, прячущегося за ними и поглядывающего- по сторонам, солдата. В коренастой, нескладной фигуре и в желтой шапке его Кешка по-чуял что-то знакОмю-е.

— Охроменко?^—оторопело сообразил он.

Но солдат притаился где-то за сосной и пропал.

-Митрофан потрогал Кешку за ногу и тихо сказал:

— Влипли мы с тобой... Ты слушай, паря: тебе: беспременно надо в деревню обратно- пробраться. Да такс¹, чтоб солдат не доглядел. Там батьке моему да Тетс-рины'м братованам скажи... Ты только запомни хоро-шепьКо: пушшай они за пулеметами глядят. Они поймут, они знают в чем тут штука... Не перепутаешь?

— Нет!—тихо, но- зшерешго ответил Кешка,—ые перепутаю.

— И еще, Кеха... как что в деревне случится, ты гони сюда. Да только- помни—теперь за тобой следить будут, ежели доследят—ни тебе не сдо-бровать, да и нам Кой-кому не ладно- будет...

— Я понимаю!—тревожно заронил Кешка и поглядел в ту сторону, где сторожил солдат. Фигура того мелькнула где-то дальше меж сосен. Видимо, солдат, потерял Кейту из виду.

Митрофан перевернулся с боку на бок и осторожно вытащил из-за голенища ичиго-в отточенный нош.

— На вот тебе, в тальниках прутьев для^ду нарежешь. Авось, обманешь соглядатая-то. А теперь иди, Кеха,- потихоньку по р-еЛке на сопку. Да виду не по-

г

* /

называй, что чуешь за собой солдата... Иди, Коха, дело, брат, шибко серьезное... ты не робей только!

— Да я не робею!—нерешительно протянул Кешка, и где-то в его маленьком сердчишке дрогнула впервые за его короткую неомраченную жизнь жуткая тревога.

— Я пойду...

— Ну, валяй!.. Не оглядывайся!..—приободрил его Митрофан и осторожно пополз куда-то в сторону.

Кешка дернулся с места и пошел, минуя поляну, по полевому склону пригорка.

Давешние беспечность и легкость отлетели от него. Словно' гири повисли на нотах, и так тяжко стало' идти. А сзади чудился кто-то' крадущийся, кто хитро притаился меж соснами, стережет и готовит какую-то' беду.

Кешка. знал, что ему нельзя отлядываться, что должен он нтти по-прежнему легко и беззаботно, словно нет за ним, там, сзади стерегущего, жадно' подглядывающего человека. Кешка чувствовал, что как только он оглянется и тот, идущий сзади, поймет, что Кешка увидел его^ то случится что-то страшное, пугающее.

И, однако, его тянуло' оглянуться. Порою он приостанавливался и так хотелось взглянуть назад, убедиться, что там нйкого нет, что страшное миновало! Но Кешка превозмогал это желание и шел вперед.