В этот же день Геннадий Иванович Невельской в парадном мундире явился на доклад к начальнику Морского штаба князю Меньшикову.

— Как же это вы, голубчик мой, не дождавшись высочайшего разрешения, рискнули отправиться в Амурский лиман? — спросил Меньшиков, как только Невельской вошел к нему в кабинет.

— Меня вынудили к тому чрезвычайные обстоятельства, ваша светлость!

— Какие там обстоятельства! — буркнул Меньшиков. — Голова у вас слишком горячая... Да-да, горячая. .. да и друзья ваши трезвостью ума не отличаются. Князь Голицын ¹³ сказывал мне, что у одного соучастника заговора Петрашевского ваши письма обнаружили...

— К заговорам никакого отношения не имею, ваша светлость, однако испытываю большую жалость к судьбе надворного советника Баласогло. Мы с ним давние приятели были...

— Впредь в выборе друзей осторожнее будете, — назидательно сказал Меньшиков. — В вашем положении каждый шаг осмотрительности требует... Граф Нессельроде и большинство членов Особого комитета обвиняют вас в дерзком поступке. Один Муравьев о вас хлопочет. ..

Невельской положил князю на стол чистовые и черновые журналы, карты. Тут же он передал сопроводительный рапорт Муравьева, в котором тот писал, что ввиду сделанного Невельским открытия необходимо в навигацию нынешнего года занять устье Амура. Для этого генерал-губернатор просил Меньшикова назначить в его распоряжение капитана Невельского.

— Особый комитет сообщил императору о своем сомнении в справедливости ваших открытий, — продол-

жал Меньшиков, — на том основании, что они совер шенно противоречат прежним донесениям по тому же вопросу.

— Ваша светлость, — ответил Невельской, — заключение графа Нессельроде и большинства комитета, как вы изволиге видеть из представленных документов, совершенно ошибочное... и для меня и всех моих сотрудников оскорбительное. И, кроме того, правительство всегда может проверить, в какой степени справедливы мои донесения. Если оно окажется согласным с мнением графа Нессельроде, то я готов подвергнуться жесточайшей ответственности. А пока я прошу вашу светлость защитить меня и моих сотрудников от подобных нареканий.

Речь Геннадия Ивановича прерывалась сухим кашлем, который всегда выдавал его внутреннее волнение.

Князь Меньшиков, опытный и хитрый придворный, с особым вниманием рассматривал карты и журналы Невельского, выслушивал его объяснения. Князь старался решить для себя важный вопрос: стоит ли ему брать Невельского под защиту, не рискует лн он положением и не навлечет ли он на себя царский гнев в случае неточности открытия?

Но объяснения Невельского были ясны и подробны. Ошибки его знаменитых предшественников казались настолько очевидными, что Меньшиков решился.

— Я вполне уверен в справедливости ваших открытий и их важности, — сказал он. — Я вполне разделяю также мнение генерал-губернатора о необходимости немедленного занятия устья Амура. Этому вполне сочувствует и Перовский % Мы с ним будем отстаивать вас в комитете. Но...

Предупредив Невельского о том, чтобы он был готов к вызову на заседание Особого комитета, Меньшиков добавил:

— Будьте так же смелы в объяснениях и в комитете.

И князь с улыбкой отпустил Геннадия Ивановича.

На следующий день Невельской посетил Перовского. Еще во время подготовки «Байкала» к выходу в плава- ¹⁴

ние Геннадию Ивановичу как-то довелось встретиться с Перовским, и тот очень сочувственно отнесся к замыслу Невельского произвести опись Амурского лимана.

Перовский так радушно встретил Геннадия Ивановича, что даже смутил его.

* i — А ну-ка, дайте поглядеть на вас1 Небось заважничали? — шутливо говорил он, усаживая Невельского. — Муравьев весьма похвально отзывался о вас. Превосходно, говорит, исполнили вы свое поручение, и с такою полнотою, добросовестностью и смыслом, что вам мог бы позавидовать сам бессмертный Крузенштерн.

— Мне думается, генерал-губернатор сверх меры оценил мою скромную деятельность, — смущенно ответил Геннадий Иванович, — тем более что, насколько мне известно, очень многие придерживаются иной точки зрения...

— Знаю, знаю, Геннадий Иванович, все знаю и, однако, вполне сочувствую вашим действиям на Амуре. Но, к несчастью, графы Нессельроде и Чернышев, а за ними Сенявин и Берг иного мнения. Опираясь на сообщения нашей миссии в Пекине, а главное, на донесение барона Врангеля, на плавание Гаврилова, они уверяют государя, что ваше открытие ошибочно.

— На донесения адмирала Врангеля? — удивленно спросил Невельской.

— Именно так, — подтвердил Перовский.

Геннадий Иванович как ужаленный вскочил с кресла,

взволнованно зашагал по комнате, потом решительно остановился против Перовского:

— Не осудите меня, Лев Александрович, но сейчас, когда должна наконец решиться судьба Приамурского края, я вынужден рассказать вам со всем чистосердечием о своем визите к адмиралу Врангелю. Накануне моего отъезда я удостоился чести быть у Фердинанда Петровича и просил его как председателя Российско-Американской компании содействовать мне в Охотске байдарками и алеутами. Фердинанд Петрович отнесся к моей просьбе со всей благосклонностью, и за это я ему всемерно обязан...

Откинувшись на спинку кресла, Перовский внимательно слушал взволнованный рассказ Невельского.

После того как закончились деловые разговоры с Врангелем о предоставлении Невельскому байдарок и выделении проводпиков-алеутов, зашла беседа об очертаниях юго-западного берега Охотского моря.

— Ничего замечательного лейтенант Гаврилов там не обнаружил, — ответил Врангель на вопрос Невельского о плавании брига ’«Константин» и добавил: — Если, конечно, не считать, что устье реки Амура и его лиман оказались недоступными.

Эта фраза Врангеля разожгла любопытство Геннадия Ивановича, и он попросил разрешения ознакомиться с документами Гаврилова. Невельскому показалось тогда, что Врангель несколько смутился, но затем, взяв с него обещание все хранить в строжайшей тайне, усадил его у себя в кабинете и дал ему пакет с корабельным журналом Гаврилова.

Ознакомившись с содержанием журнала, Геннадий Иванович обнаружил там собственноручную запись командира брига «Константин» Гаврилова, который писал, что вследствие ничтожества имевшихся в его распоряжении средств, а также недостатка времени он не смог произвести подробные исследования устья Амура и его лимана. А в личном письме к Врангелю лейтенант Гаврилов признал, что возложенное на него поручение он не сумел выполнить и поэтому из его описи нельзя делать каких-либо заключений об устье Амура и его лимане.

Таким образом, не кто иной, как Фердинанд Петрович Врангель, по неизвестным Невельскому причинам, ввел правительство в заблуждение. Невельской счел тогда бесполезным высказывать свое мнение об описи Гаврилова, поскольку сам еще не мог привести никаких убедительных возражений. Он лишь поблагодарил Врангеля и еще раз обещал хранить все в тайне.

Но сейчас, когда неполноценная и ошибочная опись Гаврилова и донесение адмирала Врангеля вновь могут помешать правильно решить вопрос об Амуре, он не может больше молчать, его долг — рассказать об этом.

— Да-а... Все это весьма любопытно, Геннадии Иванович, — задумчиво сказал Перовский. — Только отчаиваться еще преждевременно. Ждите приглашения Особого комитета... Мы с князем будем вас всемерно отстаивать. Но вы будьте готовы выдержать сильную атаку со стороны графов Нессельроде и Чернышева. Уж очень они на вас сердиты.

И Перовский тепло простился с Геннадием Ивановичем.

Возвратившись к себе в номер, Невельской предался размышлениям. После доклада Меньшикову и беседы с Перовским ему стало совсем ясно, что суть дела вовсе не в том, что он самовольно, до получения императорской инструкции, отправился производить опись Амурского лимана. При других обстоятельствах Нессельроде, Чернышев и другие сановные члены Особого комитета отнеслись бы к такому самовольному поступку 'с большей снисходительностью. По в данном случае вина Невельского заключалась в том, что он своим открытием спутал все карты дипломатической игры, которую, как казалось Нессельроде и его окружению, они так искусно и тонко провели.