При этом деньги нередко сравниваются с «движущей силой», «скрытыми пружинами» политического процесса, «тайной властью» и т. п., что само по себе свидетельствует не просто об их участии в политическом процессе, но зачастую о предопределяющем значении денег в подготовке и принятии основных политических решений. Впрочем, на это еще в прошлом веке обращал внимание английский премьер-министр Дизраэли, отмечавший, что «миром правят совсем другие лица, о чем и не догадываются те, чей взгляд не проникал за кулисы». А то, что происходит «за кулисами», как раз и объясняется скрытым воздействием денег на политическую жизнь.

Современный этап политико-правового развития капиталистических стран отличается резким возрастанием значения денег в политической жизни, непрерывным нарастанием их притока в данной сфере, заметно ускорившимся в 60—80-е годы, что объясняется следующими причинами: во-первых, самой природой буржуазного общества, позволяющей благодаря господствующим здесь принципам и законам делать деньги абсолютно на всем, в том числе и на политике, превращая ее в своеобразный бизнес; во-вторых, общим ослаблением и дестабилизацией институтов буржуазной демократии, что требует интенсивной «терапии» все более крупными денежными инъекциями.

Политический бизнес, или возможность делать деньги на политике, принимая активное участие в политической и государственной жизни, — явление сравнительно новое в экономической и политической практике буржуазных стран. Оно характерно для государственно-монополистического капитализма, представляет собой его побочный, но объективно неизбежный продукт. В основе данного явления лежат два обстоятельства.

С одной стороны, значительное усиление империалистического государства, разрастание и усложнение административного, управленческого аппарата, а также диктуемое новой исторической ситуацией расширение функций государства привели к активному его вторжению во все сферы общественных отношений, в том числе в экономические и производственные. При этом значительно возросло значение контрольно-распорядительной деятельности империалистического государства, которая сегодня все чаще выступает как важнейший фактор сохранения существующей системы. Конкретные шаги государственной власти в экономической области — определение основных направлений бюджетных расходов, кредитно-финансовая политика, налоговые мероприятия, распределение государственных заказов и т. д. — самым непосредственным образом и во все более широких масштабах отражаются на частном капитале, предопределяя заинтересованность последнего в оказании влияния на государственную власть, на процесс разработки проводимой ею в экономической области политики.

С другой стороны, ускоренная концентрация и централизация капитала, монополизация сфер производства и рынков сбыта привели к существенному укреплению позиции частного капитала, ведущих фирм и корпораций. Доминирующее положение в экономике обеспечивает им сильные позиции во взаимоотношениях с государством, открывая возможность оказывать на него воздействие, весьма интенсивное и разнообразное по своим формам. Иначе говоря, один из факторов обусловливал проблему, другой — создавал предпосылки для ее решения.

«Коль скоро правительство осуществляет контроль над бизнесом, неизбежным должно стать стремление бизнеса захватить контроль над правительством»⁶, — подчеркивал еще в начале 50-х годов, отражая своеобразие складывающейся ситуации, американский политолог П. Дуглас. Уже сама по себе данная формулировка грешит многими неточностями. Говорить о контроле над бизнесом в условиях буржуазного общества, частной собственности на средства производства и стихии рыночной экономики допустимо лишь при известных оговорках; речь может идти, скорее, о государственном воздействии на частный капитал, чем о контроле в полном смысле этого слова. Кроме того, буржуазное государство и соответственно его ведущее звено — исполнительная власть, правительство! с момента своего зарождения стоящие на службе интересов буржуазии, «есть по самой своей сути, — как отмечал Ф. Энгельс, — капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист»⁷. Иная постановка вопроса предполагает, что на определенном этапе буржуазное государство якобы было нейтральным, не контролируемым частным капиталом, что в корне неверно. Тем не менее приведенное высказывание Дугласа небезынтересно: оно достаточно точно отражает настроение, подход к проблеме представителей делового мира, хозяев ведущих фирм и корпораций, формулирует установку, предопределяющую линию их поведения в условиях усиления и повышения роли буржуазного государства.

Последовательная реализация данного принципа обусловила не только повышенное внимание бизнеса к политическим вопросам, но и его расширяющуюся вовлеченность в политику. «Практически каждый аспект деятельности корпораций самым непосредственным образом зависит от решений, принимаемых на всех уровнях государственной власти, — писал американский политолог Э. Эпстайн, — всякая попытка бизнеса избежать политической вовлеченности равносильна уподоблению себя овце в волчьем окружении. Спасение приходит лишь через осознание предпринимателем личной ответственности за политический климат в стране»⁸. Другими словами, отмеченная установка привела к политизации бизнеса, превращению его в одну из ведущих, более того, явно доминирующих политических сил — чрезвычайно важному процессу, характерному для империалистической стадии развития капитализма, заметно отразившемуся на его политико-правовой надстройке. А это уже логически предвосхищало, непосредственно создавало почву для развития политического бизнеса как определенной системы взаимоотношений крупных предпринимателей и государственной администрации, как широкомасштабной, в известной мере даже координируемой деятельности хозяев ведущих фирм и корпораций, осуществляемой открыто, на постоянной основе и преследующей цели, далеко выходящие за рамки обеспечения частных уступок и услуг.

Обращение к политике, активное участие в политической и государственной жизни имеет для бизнеса отнюдь не отвлеченное значение, оно связано с конкретной, прагматической задачей обеспечения для бизнеса максимально возможных экономических выгод. Разумеется, средства и методы реализации данной задачи далеко не всегда прямолинейны. Бизнесу не во всех случаях удается четко контролировать развитие событий и соответственно отдельные шаги правительства, так как на политической арене ему противостоит нередко значительная политическая сила — организованный в партии и профсоюзы пролетариат, не говоря уже о том, что сама буржуазия далеко не однородна: интересы отдельных ее групп и категорий зачастую не совпадают, что обусловливает хотя и неантагонистические, но нередко довольно острые внутриклассовые противоречия и столкновения. Потому-то буржуазии порой приходится идти окольными путями, мириться с некоторыми действиями правительства, ущемляющими интересы отдельных предпринимателей, но в конечном счете выгодными для буржуазии как класса в целом, обеспечивающими сохранение существующего строя. При этом вводимые буржуазным государством ограничения, как правило, лишь умножают усилия отдельных предпринимателей, которые стремятся к получению конкретных экономических выгод лично для себя.

В основе политизации бизнеса, таким образом, лежит корыстное, расчетливое стремление к использованию политических институтов для защиты конкретных экономических интересов, обеспечение благоприятных политических условий для деловой активности.

Защищая свои интересы на политической арене, предприниматели основную ставку, естественно, делают на деньги. Иначе говоря, предприниматели вкладывают в политику капитал. А капитал, в какой бы сфере он ни использовался, всегда жестко подчинен законам прибыли: вложение его возможно лишь там, тогда и постольку, где, когда и поскольку обеспечивается его прирост. Противное противоречило бы сущности капиталистической системы. Причем активность капитала, как известно, находится в прямой зависимости от нормы прибыли, о чем писал К. Маркс в «Капитале», процитировав слова английского публициста Т. Даунинга: «Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы»⁹.