— Да, я боялся, — Мрачно сказал ей он. — Я буду любить, а ему будет больно…

— А может… пусть ему было бы больно, но… он бы выздоровел. Он бы…

— Протрезвел и потерял надежду? — Подсказал ей Лино. — Не надо, Элизабет, мы не Сатана, чтобы отнимать последнее!

Он нежно погладил ее плечо.

— Ты сказала мне «И все же некоторые из нас проснувшись внезапно ночью не могут забыть таинственные миражи восхитительных холмов и садов, поющих на солнце фонтанов, золотых утесов, нависающих над спокойными морями»[1]… Не делай зла ради добра. Не бывает… доброты зла. Так не бывает! Человеку, чтобы жить нужна мечта и надежда!

Лино посмотрел на нее очень ласково.

— Будь верна, жена моя — Любви, к близким и далеким! Далекие, они тоже близкие, но нам за них не страшно…

— Им мы тоже должны быть верны, тем, кто любит нас больше, чем мы их?

Странно Элизабет почувствовала себя.

Она думала, что Любовь проще, а она оказывается Демон…

— Они полюбили нас за что-то… — Сказал ей Лино. — И любят. Это значит, что … мы еще люди.

— Еще? — Удивилась Элизабет.

Он взял свой бокал, отпил вина.

— Нет более жестокого человека, чем тот, который хочет быть счастливым! У счастья нет совести, у счастья нет морали!

Она поняла его.

— Человек не был создан для того, чтобы быть счастливым, — Сказала Элизабет, Лино. — С годами я начала это понимать. Я не верю во всю эту идеологическую чушь что «бог это любовь» и прочее высокопарное дерьмо!

Он мягко улыбнулся.

— Я тоже не верю. Я верю только в то, что можно почувствовать — в тепло солнечного света, в удары наших сердец, в умирающих, и цепляющихся за жизнь!

— Ты так говоришь… — Смятенно улыбнулась Элизабет. — Словно они самые живые из всех живых, умирающие и цепляющиеся за жизнь…

— Мне с ними интересно.

Лино заглянул ей в глаза.

— Это они «познакомили» меня с Шопеном, со стариком и морем…

Он задумался.

— Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге[2]…

Лино вновь посмотрел на нее.

— Ты понимаешь, любимая? Жизнь это Женщина! Мужчина, который любит свою женщину, простит ей все!

Улыбка, в ней была буря, в этой улыбке.

— А может, нечего прощать, жена? Как глупо что-то прощать или не прощать.

— Глупо? — Удивилась и смутилась Элизабет.

— Разве прощая кого-то, ты станешь любить этого человека больше, а не прощая, меньше?!

Она вспомнила музыку Клиффа Мартинеса к фильму Стивена Содерберга «Солярис» и «Is That What Everybody Wants».

Лино прав — не прощая Бальтазара, она не любила его меньше, и не ненавидела меньше. Почему? Ей хотелось дать ему пощечину, и погладить его по щеке. Ей хотелось спросить его, криком и шепотом, почему?! Почему ты отказался понимать своих детей?

Элизабет подумала, нам нужно было немного понимания, а тебе — чтобы ты объяснил!

Она поняла, что он пытался. Чем старше она становилась, тем больше он… терял себя.

Элизабет вспомнила, как Лино сказал ей «Любимые это Душа, а друзья — Сердце. Сердце можно вырвать и жить, Душу тоже можно убить, но мы потеряем себя». Сейчас она поняла его. Теряя друзей мы переживаем, а теряя любимых теряем что-то в себе безвозвратно.

Канье Вест в ее памяти читающий «Ты похожа на грех/ Я чувствую жажду»[3].

Лино сидящий рядом с ней, мужчина одетый в голубые джинсы Dsquared2 и черную футболку с тремя танцующими слонятами.

Элизабет вспомнила «Если все любят блондинок — люби рыжих. Чем больше они любят блондинок — тем больше люби рыжих. Будь верным в любви к рыжим, люби рыжих до безумия — и тебя полюбят блондинки.

Если все ходят в коже — забудь о коже. А как же мода? Сам будь модой.

Если все любят Россию — люби Индию. Когда ты полюбишь Индию, когда ты зайдешь с той стороны, ты увидишь Россию такой, какой ее мало кто видит, и тогда сам решишь, любить ее или нет.

Если все вокруг ходят хмурыми — ходи веселым. Ходи веселым назло им всем.

Если все любят рок — люби Баха. Не понимаешь Баха — люби Шопена. Он попроще, но тоже классный. А как же рок? А как же потанцевать? А кто тебе мешает — танцуй!»[4]…

Она улыбнулась.

Ты похож на грех/ Я чувствую жажду…

— Займись со мной любовью! — Сказала Элизабет, Лино.

Он улыбнулся, так мягко, так польщено.

— А разве мы уже не занимаемся любовью? Жизнь с тобой как занятие любовью — я таю, мне сладко!

Лино посмотрел на нее сияющими глазами.

— Пойдем в спальню, девочка моя, люби меня так, как тебе хочется!

Он очаровал ее, этот добрый мужчина. Разве это не доброта, позволить тому, кто любит тебя… любить тебя по-своему?!

И Элизабет вновь почувствовала покой, самый странный покой в мире — опаление любовью!

Любовь… это слово — монахи из церкви святого Франциска Ассизского говорят «любовь», шлюхи с улицы Лешель говорят «любовь», и все с большой буквы!

Он целовал ее руки, мужчина питающий слабость к женским рукам… Они все ему рассказывали, женские руки, все слезы и взлеты…

— Счастье пугает меня, — Вдруг сказал ей Лино. — Счастье вообще пугает мужчин!

— Почему?

Элизабет улыбнулась, он был… сама Радость!

— Счастье это война, проиграть эту войну значит остаться без чести, а выиграть невозможно!

Как странно это прозвучало для нее, и как удивительно.

— Честь… — Сказала ему она. — Что это значит? Для тебя.

— Самоуважение. Честь, Элизабет, всегда много значит — смысл жизни, спокойствие, доброе имя…

— Доброе имя?

Элизабет и не заметила как оказалась обнажена…

Она почувствовала восхищение и очарование — как он ловок, Гермес! Пока она болтала, он был занят.

— Честь это когда тебе есть ради чего жить! — Сказал ей Лино, и заглянул ей в глаза.

Элизабет удивилась — его голос прозвучал так настойчиво, а в глазах был трепет.

Она поцеловала его — она взяла его лицо в свои руки, и прижалась губами к его губам. Его сердце ударило в грудь их обоих.

[1] Говард Лавкрафт «Селефаис»

[2] Эрнест Хемингуэй. «Старик и море».

[3] Кanye West «Devil in a New Dress»

[4] Виктор Ерофеев «Азарт непохожести»

Глава 17

Элизабет уснула, а потом проснулась — ей показалось, что пришел дождь, а это был снег, зимний Сен-Шарль был странно похож на летний Сан-Ремо, а может, она просто сошла с ума… от радости жизни!

Радость жизни.

Элизабет посмотрела на Лино спящего рядом с ней — ему тоже было хорошо!

Она вспомнила «Но я могу быть счастливым… Есть такая притча… в одной деревне люди жили во власти ведьмы, они безумно боялись ее, но однажды они освободились. Как? Они научились жить по-другому»…

Они тоже научились жить по-другому.

Лино сказал ей в Сан-Ремо «Люди пишут мне письма… В них они говорят о том, о чем разучились говорить — о Душе.

Когда-то мы все умели говорить о Душе, но с нами что-то произошло. Однажды мы испугались — нас не поняли, и мы начали говорить о том, что не важно, ни нам самим, никому!

Я часто вспоминаю один фильм о вечных героях Мужчине и Женщине… Он предал ее когда-то — ушел к другой женщине, в другой дом. Ему казалось, что там ему будет легче, и ему было, но… тело могло без нее, а душа — нет, ей было одиноко, душе.

Он говорит ей, что ему всегда было там плохо, с другой женщиной, в другом доме, всегда! Он жалуется ей — он знает, помнит, что она поймет, пожалеет, что только она поймет и пожалеет! Он не понимает себя, и… понимает. Он оправдывает себя, и ненавидит себя, все равно! Он говорит ей, что стал бездарностью, и знает, что бездарность — это цена его поступков. Он поступил так не только с ней, он и раньше предавал»…