мыф — деревянную пробку из негниющего дерева, и она вылетела из горловины

коашина, увлекая за собой клочья желтой пены. Чувствовалось, что Джанкутов

любил собственноручно распечатывать и разливать мармажей.

— Надо попробовать, не испортилось ли питье, — взволнованно прохрипел

Берслан и опрокинул над своей раскрытой пастью сосуд, из которого можно было

бы напоить трех лошадей.

Густая влага ласково булькнула и полилась непрерывной струей в самую

широкую на всем Кавказе глотку. Было слышно, как благородное питье глухим

водопадом обрушивается на дно Берслановой утробы. Выглотав, наверное, поло-

вину коашина, толстобрюхий князь стал наполнять чаши.

— Ахыном клянусь, подходящий мармажей, — сказал Берслан, вытирая гу-

бы рукавом черкески. — Теперь будем нить.

Мысроко Тамби и Шогенуко Жамбот отхлебнули из своих чаш и похвалили

напиток. Берслан спросил у Тамби, случалось ли ему пить что-либо подобное в

заморских краях? Мысроко отрицательно покачал головой и сказал, что пить

хмельное в Египте совсем не приходилось и что он до сих пор еще не решил, со-

вершает ли мусульманин грех, употребляя хмельную махсыму, или нет. Погово-

рили о Египте, о турках, о мусульманстве. Берслан заявил, что ислам, возможно, и

лучшая религия в мире, но стоит ли спешить отказываться от своих привычных

божеств? Сначала нужно добиться, чтобы кабардинские князья навели порядок на

своей земле. И не грабили друг друга, не враждовали. Разве нет у Кабарды бога-

тых соседей?

Мысроко с интересом выслушал речь Берслана, сопровождавшуюся гром-

ким чавканьем и отрыжками, подумал немного и сказал:

— Да, уважаемый князь, я заметил, что Кабарда ныне мало похожа на госу-

дарство. Скорее — это большое военное селище, где много вождей и мало порядка.

Джанкутов снова подпер пальцем веко правого глаза и внимательно по-

смотрел на Мысроко.

— Верно говоришь. Сейчас это и на самом деле так. Но скоро будет по-

другому. Мы каждому укажем на его место и поставим к стойлу, возле которого он

может есть. Все будут послушны старшим князьям, — Берслан ударил себя в грудь

бараньей ляжкой, — и не будет никаких споров и кровавых распрей. Скоро вся Ка-

барда узнает, кому кушать печенку, а кому жрать требуху. Уорки теперь станут

разделяться по разным степеням. Самая высокая степень знатности, почти равная

князю, — это тлекотлеш. Они, тлекотлеши, живут в своих собственных селениях, а

в своей свите, как и князья, имеют уорков. К первостепенным я отношу и уорков-

дыженуго (буквально: позолоченное серебро). Они, правда, ниже, чем тлекотле-

ши, но если три поколения какой-нибудь семьи дыженуго совершают славные во-

енные подвиги, то четвертое колено может быть возведено в степень тлекотлешей.

К дыженуго будут причисляться знатные лица и даже князья, пришлые из сосед-

них земель или отдаленных стран. Он» будут еще называться «кодзь» — прибав-

ка...

Мысроко задумчиво и как-то уж очень спокойно посмотрел на Берслана, но

тот сразу оговорился:

— К потомку египетских меликов это не относится. Родовое имя Тамбиевых

будет стоять особо.

Мысроко хотел было спросить, что значит «стоять особо», но Берслан пе-

редышки не сделал, а продолжил речь об уорках:

— После дыженуго идут второстепенные: мы назвали их пшиш-уорками,

или, это уже в мою честь, берслан-уорками, Эти дворяне живут при княжеских

усадьбах, служат князьям и получают от них щедрые подарки. Сословие берслан-

уорков тоже наследственное, но быть к нему причисленным может и достойный

выходец из третьестепенных уорков. Третьестепенные носят почетное наименова-

ние уорк-шаотлехус и служат тлекотлешам. Требуется разделение и среди низко-

рожденных, черных людишек. Ну, тут все гораздо проще: свободные крестьяне —

тлхукотли, которым предоставляется честь носить, оружие и входить в военную

дружину; крепостные — пшитли и наконец унауты — рабы. Вольноотпущенные

крепостные — пшикеу — тоже могут иметь оружие.

Столь пространная речь, видимо, отняла много сил князя Джанкутова, и,

чтобы восстановить их, он надолго приник к горловине коашина. (Чаша, правда,

стояла рядом, но Берслан «по рассеянности» ее не заметил.) Дно коашина подни-

малось все выше и выше, пока не прекратилось бульканье живительной влаги.

Джанкутов оторвался от сосуда, посмотрел на него недоверчиво и отбросил в сто-

рону.

— Эй! Кто там у нас за кравчего?! — сердито прохрипел князь. — Давай но-

вый коашин. Не видишь разве, моим гостям понравился наш мармажей!

Гости приветливо улыбнулись Берслану и отхлебнули из своих чаш еще по

одному глотку.

— Уашхо-каном (бог неба) клянусь, — гудел Джанкутов, — теперь каждому

придется крепко запомнить свое место. Строптивых будем судить. Высший суд

мехкем — не побоится иметь дело даже с первостепенными уорками, если они не

оставят грабежи на кабардинской земле. Неужели, повторяю, вокруг Кабарды

других земель нет?

— Как раз мы теперь на чужой земле... — сказал Шогенуко.

— Ха! Понимаю, к чему ты клонишь, Жамбот, — перебил Джанкутов. — Но

торопиться вам некуда. Да и я сейчас, после нашей встречи, не спешу. То, зачем

вы едете, скоро само к вам придет. Мне тут повезло... — Берслан высыпал в пасть

пригоршню очищенных орехов. — Караван... тезиков, купцов, из... этой... Персии.

Очень были богатые тешки... Князь прожевал орехи и запил их несколькими

глотками мармажея, - Теперь эти тезики... очень бедные. Грузное брюхо заколы-

халось от мощного утробного хохота.

С трудом отсмеявшись, Берслан объяснил:

— Так вот. «Само придет» — это, значит, погоня. Уверен, что персы уже со-

брали в кучу все шайки головорезов из здешних мест и скачут по моим следам.

Если бы не вы, молодые мои друзья, то меня они все равно бы не догнали. Зато

теперь они увидят дружину вдвое большую, чем рассчитывают увидеть. Вся добы-

ча от стычки — лошади, оружие, пленные — ваша. А мне уже хватит. Очень был

богатый караван: драгоценные камни, золото, кармазин — сукно ярко-алое, тон-

кое. В Астрахань везли. Да вот не довезли. Уах-ха-ха!

Мысроко заметно повеселел:

— Что ж, я думаю, мы с Жамботом подождем немного.

— Ну как тут не подождать! — откликнулся Жамбот. — Надо только преду-

предить наших людей, пусть они...

— Уже предупреждены, — успокоил его Берслан. — Мои-то знают свое дело.

Это такие сорвиголовы, что готовы на хвосте шайтана Хазас (Каспийское море)

переплыть!

И действительно, дружинники двух отрядов уже успели и подготовить ору-

жие и рассредоточиться таким образом, чтобы в любой момент оказаться в удоб-

ном для боя построении. И коней все держали при себе.

— А пока, — сказал Берслан, — ешьте мед и орехи и знайте, что не про меня

придумана пословица: «Кто любит сладко поесть, тот ни с кем не поделится». Уэй-

хе-хе-хе! А что благородному человеку надо? Приятная беседа за хорошим столом

да добрая слава... — в горле у князя что-то зашипело и забулькало, и вдруг поли-

лась песня:

Лопнула подпруга,

Тетива порвалась,

Так и есть — порвалась!

Сквозь мою кольчугу

Кровь ручьем струится,

Так и есть — струится!

У вождя шапсугов*,

Ой, клинок булатный,

Так и есть — булатный...

* (когда-то многочисленное адыгское племя, жившее на Северо-

Кавказском побережье Черного моря)

Песня осталась недопетой.