он увидел панцирь, и то, о чем он готовился рассказать, должно было и так понра-

виться крутолобому уорку.

— Бога-кузнеца Тлепша сюда не надо впутывать, — начал Идар. — Еще от

своего деда слыхивал я о блестящем панцире с золотой львиной мордой и золо-

тыми заклепками. Не думал, что когда-нибудь моим глазам доведется увидеть эту

славную вещь. Панцирь привез откуда-то из Андолы (так называли кабардинцы

Малую Азию, которую они считали краем земли) предок Тамбиевых. Давно, у-

ой, давно это было. Из желудей, которые в ту весну упали на землю, теперь вырос-

ли дубы в три обхвата. Говорят, панцирь сделан из чудодейственного булата: не

берут его ни пули, ни стрелы, ни острые клинки. А принадлежал он в старину...

— А принадлежал он, — с горячностью перебил Бабуков, — владыкам Мы-

сыра! Я тоже знаю эту историю. И почему сразу не догадался, что вижу тот самый

панцирь?!

А Адешем сонно кивал головой, уже, казалось, не понимая, о чем идет речь.

Взгляд сердитых глаз Хагура случайно остановился на табунщике, и уорк недо-

вольно поморщился:

— Влейте в него еще чашу мармажея!

Снова повернувшись к аталыку своего сына, Бабуков продолжил:

— Князь Шогенуков Алигоко рассказывал, что его пра-пра-пра... уже и не

знаю, какой там дед, был близким другом Тамбиева и рассчитывал получить пан-

цирь в подарок. Но Тамбиев неожиданно умер, а панцирь пропал. Бесследно ис-

чез, будто Псыхогуаша (богиня (или княгиня) воды) спрятала его в своих водяных

владениях. И вот нашелся. Надо отдать его пши Алигоко.

— А Тамбиевы не начнут спор? — осторожно спросил Идар. — Два рода у

них, людей, правда, немного...

Бабуков презрительно улыбнулся:

— Спорить с князем? Да еще с таким сильным? Нет. Владеть по праву бес-

ценным панцирем может только высокородный пши. А Тамбиевы — не князья.

Пусть и называются особыми тлекотлешами, но все равно — не князья...

Вдруг Адешем встрепенулся и поднял голову:

— Я везу панцирь Тузарову. Я нашел, я и везу...

— Снимайте с него панцирь! — приказал Хагур: Адешем не сопротивлялся.

Сухонькое его тело обмякло, стало каким-то пустым и воздушным. Старого кре-

стьянина вынесли из хачеша...

— Что с ним делать? — хмуро спросил уорк.

— Только убивать не надо, — ответил Идар. — Лучше надеть на спящего ка-

кую-нибудь кольчугу, а утром посадить на его клячу и тихо проводить домой. Не

осмелится лошадиный предводитель рассказывать своему Тузарову о панцире.

— Благословенна твоя мудрость, любезный Идар! Бабуков заметно повесе-

лел.

Уорк взял в руки панцирь, долго им любовался, потом поставил на скамееч-

ку.

— Нет, на меня он не годится, хоть я и ношу имя Хагур (в переводе с кабар-

динского — «тощий волк» [или пес]), — Бабуков с досадой хлопнул себя тяжелой

ладонью по толстому и тугому животу.

Быстро менялось настроение у хозяина праздничного застолья. Теперь его

голову, и без того непривычную к частому посещению светлых и высоких мыслей,

одолевали мрачные раздумья.

Шогенуков богат, но и скуп до безобразия. Немного имел Хагур выгод от

верной своей службы князю. Медленным взором прошелся Хагур по углам госте-

вого покоя: глиняные стены потрескались, потолок закоптился и просел; на ста-

ром цветном войлоке висят две простые сабли в дешевых, обтянутых кожей нож-

нах, кабардинское ружье без всяких украшений, да пистолет — дорогой, правда,

но почему-то неспособный пробить даже обыкновенную кольчугу; тахта застелена

протертым до дерюжной основы ковром; деревянная и медная посуда на полках у

очага — вся разномастная, выщербленная, поцарапанная. Вот тебе и дыженуго —

«позолоченное серебро»... Золотом нигде не пахнет, а серебра — всего только и

есть, что на колпачках газырей да на рукоятке кинжала. Может быть, получив от

Хагура драгоценный панцирь, пши Алигоко наконец расщедрится? Одарит бога-

тым оружием, одеждой, скотом? Наверное, так и будет. Он должен воздать своему

уорку по его великим заслугам! И должен вдобавок отпустить в далекий и долгий

самостоятельный набег, поможет при этом своими людьми... Несметную добычу

смог бы тогда захватить Бабуков... Скорей бы... А то и крестьянские дворы совсем

оскудели. Еще немного и уорк заберет у своих людей последнее. А где брать по-

том? Да, вовремя подвернулся этот старик, тузаровский табунщик. Завтра же Ба-

буков повезет панцирь князю. А не направить ли дальнейший путь Адешема в

царство мертвых? Одним низкорожденным меньше — что за горе?! Нет, пожалуй,

не стоит. За кровь придется платить: опять где-то доставать скотину. Да и одной

скотиной не обойдешься — подавай этому Каральби Тузарову, да раздуется его

живот и высохнут ноги, еще и унаутку с унаутом! Из числа лучших притом...

О том, чтобы подстеречь табунщика где-то в лесу к тихо, незаметно от него

избавиться, — такая мысль в голову Хагура и не приходила. Не в обычаях кабар-

динца скрывать пролитую кровь. Можно грабить, можно убивать: за это придется

расплачиваться — или своим достоянием или своей кровью. Но прятать мертвое

тело, заметать следы — значит, навлечь на себя неслыханный позор, уронить в

зловонную грязь свою шапку. Трусливого предательства никто не простит, даже

те, кому ты верно служишь. А уж народ-то обязательно сочинит такую песню, за

которую тебя будут проклинать твои же собственные потомки.

— Э, Хагур, э-э! — Идар дотронулся до плеча Бабукова. — О чем задумался,

свет ты наш?

Хагур как бы спохватился, и запоздалая улыбка чуть смягчила его хмурое

лицо.

— Я задумался о том, почему это музыканты перестали играть? — он повер-

нулся к трем бедно одетым людям, скромно притихшим в уголке гостиной. — Эй,

вы, нечаянно рожденные! А ну веселей!

Один из музыкантов ударил крепкими ладонями в барабан, второй запили-

кал длинным смычком, похожим на лук, только с тетивой из конских волос, по

семи струнам пхапшины, третий начал извлекать пронзительные резкие звуки из

коротенькой свирели. Бабуков с раздражением отметил про себя, что даже музы-

канты его не очень искусны, а орудия их ремесла дешевы и грубы.

* * *

Адешем проснулся на рассвете. Добрый старик Бита, в хижине которого он

ночевал, предложил ему на завтрак чашку кислого молока, ломоть пасты и не-

сколько кусочков холодной баранины, припасенной со вчерашнего пира. Адешем

уже начал есть, когда вдруг обнаружил на себе кольчугу. Кусок стал ему поперек

горла: закашлялся тузаровский крестьянин. Глазами, полными слез, он с вопро-

сительным укором посмотрел на Биту. Бита сочувственно вздохнул и тихо прого-

ворил:

— Ты видишь, Адешем, я — живой. Значит, не под моей крышей тебя огра-

били.

— Я пойду к Бабукову, — объявил табунщик. Пошутил он, наверное.

— Бабуков не умеет шутить, — грустно сказал Бита. — Не ходи.

— Но ведь этот панцирь — для Тузарова! И куда мои глаза смотрели? Поис-

тине верно говорится: что толку от зрения, когда разум слепнет!

— О-о! Мармажей у Бабукова крепок...

— Как же мне забрать панцирь?

— Да как ты его теперь заберешь? Хагур хочет отвезти панцирь князю Али-

гоко. Не ищи силу сильнее себя.

— Ну тогда Тузаров найдет силу слабее себя. Все ему расскажу. Где мой

конь?

— Может, погостишь еще? Что так торопиться?

— Должен торопиться, — Адешем встал и пошел к выходу. — Счастья и бла-

гополучия твоему дому. Поеду.

— Постой, дорогой гость! А стоит ли говорить твоему тлекотлешу о случив-