прочего, Абдулла — родственник грозного Алигота-паши, крымского сераскира.

Не дай аллах рассердить Алигота. Все адыгские племена знают, что этот паша —

внимательные уши, подозрительные глаза и загребущие руки самого хана.

Некоторые девушки-невольницы тихо плакали, мальчики-подростки сиде-

ли насупившись. Шогенуков и купец утешали их (слезы портят красоту) рассказа-

ми о сказочной жизни во дворцах Крыма и Турции, о богатых одеждах и веселых

развлечениях. Мальчикам пророчили будущее знаменитых воинов, скачущих на

чистокровных арабских жеребцах и рубящих головы врагов золотыми саблями. И

успокоить большинство продаваемых, как скот, унаутов не составляло особого

труда...

— Хорошие девушки, — сказал Абдулла, звеня монетами. — Одну из них я

подарю знаменитому родичу Алиготу-паше. — Произнося это имя, торговец важ-

но задрал голову и замер, чуть прижмурив глаза.

Мухамед, подавляя гримасу брезгливости, рассмеялся:

— Ты всегда так говоришь, Абдулла. Скоро в гареме твоего родича жен будет

больше, чем имел Сулейман ибн-Дауд!

Купец обиделся:

— Нехорошо смеяться над тем, кто платит вам гораздо щедрее, чем другим

князьям.

— Ну хватит пустых речей, — с деловитой торопливостью сказал Алигоко. —

Купцу пора ехать. Да и мы тоже не собираемся оставаться здесь и играть в альчи-

ки.

— Если у вас что-то еще будет, так знайте: я немного задержусь у Тамбие-

вых, тех, которые живут на реке Балк, — птичьим своим голоском пропищал Аб-

дулла.

Шогенуков отвел Мухамеда в сторону, поближе к шумному речному потоку,

и рассказал ему о найденном тамбиевском панцире, так вероломно вырванном у

него из рук обнаглевшими Тузаровыми.

— Присоединяйся ко мне, друг, — предложил Алигоко. — Хоть у тебя людей

втрое меньше, половина... нет, три четверти добычи — твои. Разумеется, кроме

моего панциря.

Мухамед сразу же согласился. Панцирь... Ну, там видно будет. Мало ли что

может случиться в разгаре резни. Шогенуков тоже не бессмертен... Панцирь... Му-

хамед вдруг стал чуть рассеянным, задумчивым. Он вспомнил о добром отноше-

нии Кургоко к Тузарову Каральби. Вспомнил еще, что старший брат и так недово-

лен им, Мухамедом, за его увлечение торговыми сделками. Как оправдываться по-

том, после набега на Тузаровых? А стоит ли именно сейчас мучить голову свою та-

кими неприятными мыслями? Уж лучше подумать, когда дело будет сделано. И

вообще пусть Алигоко думает больше: это его затея. Он хитрый, как шакал, выкру-

тится. Мухамед искоса взглянул на едущего рядом с ним князя: острый нос хищно

выдается вперед, рот приоткрыт, видны острые редкие зубы. «И морда у него ша-

калья», — с удовлетворением определил Хатажуков.

Сам-то Мухамед красив и в глубине души гордится своей внешностью. Все

братья Хатажуковы красивы. Глядя на них, любой знающий человек сказал бы:

«Вот настоящие кабардинские лица!» А в чем особенность кабардинского мужско-

го лица? Тот же знающий человек ответил бы: «А в том его и особенность, что ни-

каких особенных отличий в нем нет. Глаза большие, темно-карие, с правильным

разрезом, скулы и надбровные дуги не выпирают, но и не сглажены, нос прямой,

средней длины, губы не тонкие и не толстые, подбородок не выдающийся, но и не

скошенный, брови и усы обычно черные, густые, кожа белая с румянцем — все в

этом лице не крупно и не мелко, не грубо и не слишком мягко, все соразмерно и

четко».

Отклонения в те или иные стороны, разумеется, встречались. (Самый близ-

кий у нас образец — Алигоко Вшиголовый). А вот братья Хатажуковы, отец и сын

Тузаровы, Идар и его кан — бабуковский сынок — являли собой носителей истин-

но адыгского облика. Естественно, что двух совершенно похожих лиц (если речь

не о братьях-близнецах) быть не может. Ибо каждое лицо аллах метит особой пе-

чатью. А краски для каждой печати добываются и смешиваются из забот жизнен-

ных, больших или малых; из характера человеческого, доброго или злобного; из

путей-дорог, легких или трудных; из любви, счастливой или безответной; из со-

вести, чуткой или глуховатой.

Если на лице Кургоко можно было сразу различить печать доброты, муже-

ства и тревожных раздумий, а на лице Исмаила — такой же доброты в сочетании с

непонятным беспокойством и неустойчивостью характера, то на лице Мухамеда

давно уже застыло выражение себялюбивой надменности, чванливо-капризного

упрямства и жестокости.

Когда Мухамед подумал о старшем брате, он вспомнил и среднего. Исмаил

всегда навевал на него тоску своими благочестивыми рассуждениями. Приходи-

лось терпеть, делать вид, что внимательно слушаешь, и мечтать при этом: «Хоть

бы ты подавился, зануда несчастный!»

Мухамед решил сначала, что ему просто почудилось: позади раздался гром-

кий голос Исмаила:

— Остановитесь! Стойте, говорю!

«Что за шайтан! — досадливо поморщился Мухамед. — Только о нем поду-

мал, как он уже тут!»

Алигоко и Мухамед остановили коней. Ехавшие за ними всадники — тоже.

Но Шогенуков сделал Хагуру знак, чтобы все продолжали путь.

— Мы вас догоним, — сказал князь. — Шагом поезжайте.

Подъехал Исмаил. И лошадь и всадник тяжело дышали. Из-за спины Ис-

маила выглядывал мальчик лет девяти, сидевший на крупе коня.

После взаимных приветствий Исмаил спросил строго:

— Куда это вы направляетесь? Не к Тузаровым ли? Алигоко обнажил в на-

смешливой улыбке свои зубы: — Это Коран учит задавать такие «скромные» во-

просы?

И без того бледное лицо Исмаила побледнело еще больше:

— Ни Коран и ни адыге хабзе не учат зубоскалить, когда говоришь со стар-

шими. А задаю вопросы не я, а Кургоко — больший князь Кабарды. Это он послал

меня...

— А откуда Кургоко узнал... — не выдержал было Мухамед.

Исмаил метнул на брата гневный взгляд:

— Помолчи! С тобой дома поговорят. А тебе, князь Шогенуков, велено пере-

дать вот что. Никаких споров, а тем паче резни с Тузаровыми не затевать. Старый

Каральби был сегодня у нас. Кургоко знает о панцире. Ты понял?

Шогенуков задумчиво посмотрел по сторонам. Его отряд уже скрылся за

поворотом лесной дороги. С Исмаилом тоже никого не было, если не считать

мальчика. Уклоняясь от ответа, Алигоко сам задал вопрос:

— Ты что, Исмаил, один приехал?

— Да, мне пришлось выехать так поспешно! Не стал никого собирать. Боял-

ся, не догоню тебя.

— А этот парнишка?

Исмаил простодушно улыбнулся:

— Да ведь это Кубати, сын Кургоко. Бегал в лесу с детьми своего аталыка,

отбился от них, заблудился. Герой! Увидел следы медведя и пошел зверя искать со

своим кинжальчиком и детским луком. Чуть стемнело — следы потерял. И хоро-

шо, что потерял. На дорогу он сумел выйти, да топал не в ту сторону. В это время я

на него и наткнулся. Завезем его к аталыку на обратном пути. Кстати, Алигоко,

наш брат просил тебя приехать к нему... Куда это люди твои подевались?

— Послушай, Исмаил, — тихо сказал Шогенуков. — Ты умный и добрый. Я

тебя очень уважаю. Можно с тобой поговорить как с мужчиной?

— Говори... — Исмаил недоуменно пожал плечами.

— Попросить я тебя хочу об одной услуге... Просьба совсем пустяковая...

Скажи брату, что ты нас не догнал, не нашел.

— О, аллах! Что я слышу?! — возмутился Исмаил. — С каких это пор лжи-

вость языка стала признаком мужских достоинств? Не шутишь ли ты, Алигоко?

Алигоко покраснел: нет, не от стыда — от злости.

— Я не шучу, — сказал он сквозь зубы. — Разве тебе не хочется получить

щедрый подарок?