кровь. Раздался запоздалый, неприцельный выстрел из ружья, которое Каральби

держал поперек седла; колючая дробь, нарезанная ножом, попала в чью-то ло-

шадь — и та отчаянно заржала. И этот выстрел, и конское ржание были словно

сигналом к началу схватки. Люди Тузарова, видя, как их хозяин медленно валится

набок и падает на землю, закричали страшными пронзительными голосами и об-

нажили сабли. Им, окруженным с трех сторон, приходилось очень худо. Правда,

нападающие, мешая друг другу, лезли в самую гущу и потому не могли использо-

вать свое шестикратное преимущество. Некоторое время тузаровские джигиты ус-

пешно противостояли мощному, бестолковому натиску.

— Бей их! Бе-е-й!! — надрывался Мухамед, протискиваясь со своим конем в

первые ряды атакующих.

Самый спокойный из всех участников побоища князь Алигоко стоял в сто-

ронке, на дороге, ведущей к броду, и держал наготове лук со стрелами: никто не

должен был уйти отсюда живым. Сынишку Хатажукова — Кубати — он поручил

пока заботам Хагура. Мрачный дыженуго с кое-как подсохшими ссадинами и ца-

рапинами на лице, с мучительно болевшим свернутым набок носом и не рвался в

бой. Сына своего держал при себе. (Не много славы от этой позорной резни.) Се-

годня утром он вдруг понял, что больше нет в его душе чувства почтительного

преклонения перед князем. Бабуков и удивился этому, и слегка перетрусил, и да-

же разозлился: сначала на самого себя, а потом и на князя.

Крики людей и звон металла не ослабевали, хотя из десяти тузаровских лю-

дей осталось только шестеро. Дрались они так, как можно драться лишь послед-

ний раз в жизни, — мстили за подло убитого Каральби, мстили за свою близкую

смерть. Уже семь трупов из отряда Вшиголового валялось под копытами их коней.

Но держаться под напором такой массы всадников становилось все труднее. Лишь

одному медведеподобному рыжеусому Шужею, казалось, все было нипочем. Мас-

сивный бердыш, который он вертел над головой легко, будто сухую хворостинку,

то и дело обрушивался на шлемы врагов страшнейшими по силе ударами. Шужей

все время стремился пробраться к Мухамеду, а тот с не меньшим рвением — на-

встречу, но сумятица схватки не позволяла им сблизиться. А тут еще старый Аде-

шем, быстрый и пронырливый, случайно оказался как раз между Мухамедом и

Шужеем. Размахивая легкой джатэ — прямой и короткой «колчанной» саблей, он

задел ею храп хатажуковской лошади. Раненое животное резко взвилось на дыбы,

а сабля Мухамеда, которая должна была разрубить пополам старика, со свистом

рассекла воздух. Мухамед потерял равновесие и сильно завалился на правую сто-

рону. Адешем вплотную столкнулся с грозным противником, обхватил его за шею

руками и вместе с ним полетел на землю.

— Ха! — весело рявкнул Шужей. — Высокомерного орла в ловушку завлекла

сова!

Мухамед, вскакивая на ноги и стряхивая с себя щуплого Адешема, который

сразу отлетел на несколько шагов, выхватил левой рукой из-за пояса пистолет и

прицелился в Шужея.

— Подожди! — крикнул Шужей, слезая с коня. — Попробуем в пешем бою. Я

тоже возьму саблю!

Но тут грянул выстрел, и рыжеусый пелуан (великан, силач) покачнулся,

закашлялся. На его груди, чуть повыше сердца и чуть левее стального нагрудника,

стало расплываться по серой ткани черкески темно-красное пятно.

— Адешем... — сиплым голосом позвал он. — Скачи скорей... Канболету рас-

скажи... Бери лошадь. Постарайся... быстро... Этому зубоскалу Нартшу, другу мо-

ему, передай...

Что хотел передать Шужей единственному человеку, которому он прощал

все насмешки, осталось неизвестным. Мухамед ударил его саблей. Рубанул еще

раз, уже лежавшего на земле. Затем еще дважды, уже мертвого... И не заметил

младший Хатажуков, как старый Адешем проворно взгромоздился на крупного и

рослого шужеева коня и, пользуясь тем, что теснимые с трех сторон тузаровцы

были теперь прижаты к самому лесу, скрылся за деревьями. Это заметил Алигоко,

но стрела, пущенная им с риском задеть кого-то из своих, пролетела мимо. Обоз-

ленный, он громко закричал:

— Кончайте скорее! Что вы там копаетесь, как ленивые коты!

Но его никто не слышал. Двое оставшихся в живых тузаровцев сдаваться не

хотели. Откуда и силы брались! Вот упал, сраженный Мухамедом, еще один, а по-

следний сам ринулся в атаку и успел, весь израненный, прихватить с собой в цар-

ство мертвых еще какого-то шогенуковского уорка.

Стало тихо. Каждый, наверное, задумался на мгновение о том, что про-

изошло на этой солнечной лесной поляне, только что перепаханной конскими ко-

пытами и политой кровавым дождем.

Алигоко не позволил людям слишком долго предаваться размышлениям.

— Долго возились, — прозвучал его раздраженный голос. — Наших убито

сколько? Девятнадцать! Клянусь Псатхой, если так побеждать, то некому будет де-

лить добычу!

Над поляной послышались горестные вздохи, стоны и причитания уорков,

потерявших сегодня родичей и друзей.

Мухамед, осматривающий рану на морде своей лошади («ничего страшно-

го, слава аллаху...»), резко повернулся:

— Закрыть всем рты! Тише! Не льют слезы по мужчинам, которые погибли

в бою.

— Правильно! — отозвался Шогенуков. — Сейчас надо быстро, без лишних

разговоров похоронить убитых и ехать дальше. Поход еще не кончен. Это была не

битва, а ее начало. На том берегу Тэрча — проклятое тузаровское гнездовье. Ста-

рого ворона мы уже убили и теперь надо поскорей добраться до молодого, пока он

еще ничего не узнал и не успел подготовиться.

— Тогда отложим похороны! — крикнул Мухамед. — Тут большинство

язычников. Их погребальные костры да разные там обряды — слишком долгий

таурих (легенда, сказание [Заимствовано из тюркских языков]).

— А по-мусульмански быстрее? — спросил Алигоко.

— Еще бы! — ответил Мухамед. — Закопать в землю и прочесть молитву.

Для похоронного обряда в походных условиях достаточно и этого, — князь созна-

тельно кривил душой: ему уже не терпелось добраться до Канболета.

Раздалось несколько негодующих возгласов, но Алигоко сумел успокоить

недовольных:

— Новая одежда лучше, чем старая. Вот так же и новая религия. Даже я,

ваш князь, решил перейти в мусульманство. И те, кому этого мало, пусть всю

жизнь грызут старые, обглоданные кости. А сегодня слушать князя Хатажукова,

делать все, что он прикажет.

Когда были засыпаны неглубокие могилы воинов из отряда Алигоко,

младший князь Хатажуков, взявший на себя обязанности муллы, заявил:

— Я по-арабски знаю из Корана немного, но этого хватит, нам на всех. — С

трудом придав своему лицу какое-то подобие благочестивого смирения, он торже-

ственно возвестил:

— Бисмилляхи рагмани рагим! (Во имя бога милостивого, милосердного!

[араб.])

(При этих таинственных, жутковатых словах невежественные уорки, по-

грязшие во мраке язычества, испуганно переглянулись и присмирели, придав-

ленные гнетом чужой, недоступной мудрости.)

— А дальше так. Помнится, есть вот такая подходящая к нашему случаю мо-

литва:

— Мы дали тебе Кевсерь... Э-э... значит, им, — Мухамед показал пальцем на

могилы, — дадут Кевсерь. Это что-то такое хорошее, кажется, река в раю. Дальше.

Обращаемся со своей молитвой к аллаху и приносим ему жертвы. Ненавидящие

аллаха погибнут так, что от них не останется и следа. Все. Аминь.

(Уорки снова переглянулись, теперь уже слегка сбитые с толку и разочаро-

ванные.)

— Все? — спросил Шогенуков. — Ну и ладно. А то солнце скоро сядет.