— Нет, благочестивый отец наш, — мягко возразил я ему. Панцирь этот дей-

ствительно выкован и склепан не в Дамаске, а в Милане, но принадлежал он луче-

зарному царю царей Салаху ад-Дину, от прикосновения рук которого с этой стали

сошла вся гяурская мразь. Теперь панцирь принадлежит царственному дому

Египта. А что касается украшения мечетей, то думаю, эти двадцать монет весят

вдвое больше, чем золотая нашлепка в виде львиной морды, — я высыпал на ко-

вер у ног шейха горку полновесных кружочков, среди которых были и арабские

диргемы, и турецкие серафы, и флорентийские флорины и даже пара венециан-

ских цехинов.

На морщинистых щеках сановитого муллы выступил слабый румянец. Как

бы случайно накрывая золото маленькой красной подушечкой, он сказал:

— За эту плату я тебе сделаю священную надпись на клинке сабли или, если

хочешь, на шлеме — тогда голова твоя станет непробиваемой. А панцирь все-таки

оставь. А то как бы стих из корана, вместо того, чтобы укрепить сталь, не сделал се

хрупкой, подобно яичной скорлупе.

Шейх ошибался. Ведь он не знал того, что знал я. Он не знал, что от при-

косновения к Черному камню панцирь не рассыпался, а я не был сожжен огнем,

сошедшим с небес, и не был поглощен внезапно расступившейся землей. Значит,

надпись, сделанная этим святым человеком, могла лишь усилить несокрушимость

серебристого металла. И я снова запустил руку в свой похудевший кошелек.

— Те деньги были моим бескорыстным пожертвованием во славу Мекки, а

вот плата за надпись, — еще десятка полтора монет и кольцо с небольшим брил-

лиантом легли рядом с красной подушечкой.

То, что на европейском золоте были изображения живых существ — чекан-

ные лики каких-то владык, шейха совсем не смущало (видимо, монеты нечестиво-

го происхождения шли на переплавку).

— Хорошо, упрямый посланец Каира, ты получишь надпись на панцире.

Оружие неверных будет бессильно…

— Любое, — перебил я. — Любое оружие, шейх! И при воззвании к аллаху

напиши, пожалуйста, вот эти два имени: Айнан и Меджид — Истинный и Всемо-

гущий.

— Говоришь, против лю-бо-го оружия?.. — задумчиво протянул начавший

удивлять меня князь церкви. — Это будет стоить дороже.

Я вытряхнул все, что оставалось в кошельке. По ковру покатилось восемь

монет. На каждую из них можно было купить десять овец или в течение десяти

дней содержать десять всадников вместе с их лошадьми.

— Два диргема и сераф я оставлю себе — больше у меня ничего нет, а эти

три диргема и два цехина возьми, отец, за свой ученый труд, который не по силам

моему разуму.

— Ты не знаешь арабской грамоты? — почему-то оживился старик. — Ну

ладно. Пусть будет по-твоему. Я тебе напишу...

Он позвал слугу и велел ему привести с базара лучшего чеканщика со всеми

его инструментами. Потом он взял кусок пергамента и калам (заостренная тро-

стниковая палочка — инструмент для письма), подумал немного и быстро на-

писал две строчки длиной с кинжальную рукоять.

Чеканщику пришлись немало потрудиться, пока он сумел на твердой непо-

датливой стали воспроизвести подпись, сделанную на пергаменте. Резцы то и дело

тупились, их надо было часто затачивать. Наконец я взял панцирь и завернул его

в кусок ткани.

Скажи мне, высокостепепный, какие слова начертал ты своей благословен-

ной рукой?

— Слова, угодные аллаху, — ответил шейх, улыбаясь и вытирая рукавом сле-

зу, выкатившуюся из левого глаза. — И это как раз те слова, которые хороши для

надписи, а не для произнесения вслух. Ибо святость изречения так велика, что

наши грешные уста рискуют ее осквернить.

Обрадованный, хотя и слегка недоумевающий, я почтительно распрощался

со старым мудрым муллой и с легким сердцем покинул его дом.

Тузар ждал меня у ворот с оседланными конями. Дело близилось к вечеру, а

утром мы уже хотели быть в Джидде.

Мой верным боевой друг поинтересовался, сколько я заплатил за услуги

шейха. Я сказал. А когда мы отъехали от Мекки на довольно большое расстояние и

над пустыней стала сгущаться тьма, Тузар долго проклинал алчность священника

и сетовал на мою расточительность и доверчивость. Видимо, он хорошо подсчи-

тал, сколько лошадей и оружия можно приобрести на такие деньги. Остановив-

шись возле колодца, мы переоделись. В своем привычном платье и вооружении

было гораздо приятнее. Тузар, допустив невольное кощунство, сказал, что чувст-

вовал себя в этом ихраме совершенно голым.

В Джидде, убогом небольшом городишке с кособокими глинобитными до-

мами и кривыми, заваленными гниющим мусором улочками, нам пришлось про-

вести целый день в ожидании корабля. Переправились на другой берег без всяких

приключений, если не считать, что бессовестный кормчий содрал с меня три зо-

лотые монеты — последние мои деньги. Правда, у Тузара еще что-то оставалось на

оплату постоя в караван-сарае, ну, а дальше... дальше мы надеялись, что аллах не

оставит нас милостями своими.

Мои славные парни, истомившиеся в караван-сарае от скуки, очень обрадо-

вались нашему возвращению. Им не хотелось больше ни часа задерживаться на

этой опостылевшей стоянке. Кстати, их желание совпадало с моим. Я очень спе-

шил...

Через две недели мы встретили купеческий караван из Каира, направляв-

шийся в глубь Эфиопии, чтобы обменять там аравийскую камедь (сок аравийской

акации, он же гуммиарабик), шелковые ткани и дешевое железное оружие на

шкуры львов и леопардов, на кожу носорогов, слоновую кость и высушенные це-

лебные травы, в которых знахари из черных эфиопских племен разбирались по-

лучше наших мудрых хакимов.

Нам удалось пополнить скудные запасы провизии. Для каждой лошади мы

приобрели по нескольку мер овса и по тугому тюку сена. Хотя людей в караване

было вчетверо больше, чем в моем маленьком отряде, купцы, зная, с кем имеют

дело, не осмелились спрашивать с нас никакой платы.

Дневной отдых мы проводили вместе, и вот тут-то и стала нам известна

страшная новость. Купцы помалкивали, стараясь не вмешиваться в дела, которые

не касались их барышей, а пожилой паломник-турок, шедший с караваном, пока

ему было по пути, спросил:

— Не несут ли доблестные воины пыль священной Мекки на своих ступнях?

— Несут, несут, — ответил я.

— И, наверное, достославные черкесские всадники, посетившие Мекку, бу-

дут служить султану Селиму еще лучше, чем мелику Туманбею?

— Что ты сказал, несчастный?! И как ты не подавился своими необдуман-

ными словами!

— Я никогда не говорил необдуманных слов, — спокойно возразил турок. —

Не пристало зря болтать языком человеку, у которого есть женатые сыновья и ко-

торый решил совершить хадж. Но мог ли я подумать, что мой высокодостойный

собеседник не знает о недавних событиях в Египте?

— О каких событиях? Говори коротко и правдиво, если хочешь благополуч-

но добраться до Мекки.

И паломник рассказал о новом вторжении султана Селима, о битве в окре-

стностях Каира и полном разгроме армии Туманбея. Турецкое войско наступало

мощно и неумолимо. Оно было разделено по старинной традиции еще издавна

упоминавшейся в ильм-ат-тафире — древней науке о толковании Корана — и в

сунна-мусульманских преданиях на четыре непобедимых когорты с устрашающи-

ми названиями. Первой выступала часть под названием «Утро псового лая», вто-

рой шла часть «День помощи», третьей — под громовой рокот тулумбасов — «Ве-