Не прошло и недели со времени прихода Гребенцов в Казвин, как уже было получено начальником отряда известие, что на присоединение к полку идут из России и остальные две Гребенские сотни — 4-я и 6-я.

К 1-му декабря все эшелоны отряда подтянулись в Казвин, в котором и собрались: два пехотных, два стрелковых полка, три батареи и четыре сотни Гребенцов. Отряду дан был отдых до 8-го декабря.

* * *

По прибытии в Казвин Гребенцы занялись устройством отведенных им помещений, большинство которых представляло собою обыкновенные сводчатые караван-сараи для загона верблюдов.

Только одной сотне был отведен порядочный караван-сарай, в котором ранее, два года тому назад, жили Лабинцы; стены и своды его были оштукатурены, и были заметны следы побелки. Остальные помещения были ниже всякой критики: ни окон, ни дверей, полы земляные, с толстым слоем навоза, а о печах, нарах и других приспособлениях не было и помину.

Не лучше расположились и остальные части отряда. Пехота и артиллерия размещены были в самом городе, в районе Шахской, Теге-

райской и других смежных улиц, а Гребенцы — по окраинам города, заняв въезд в него со стороны Исфаганских, Хамаданских и Рештских ворот.

Было рке довольно холодно, а в особенности по ночам. Приближалась зима. А потому надо было торопиться поскорее привести все помещения в жилой вид. С другой стороны, положение отряда, в отношении дальнейшего движения его на Тегеран или же зимовки в Казвине, было самое неопределенное. Никто не мог поручиться, что через день-другой отряд пойдет дальше.

Лошади были размещены в караван-сараях очень удобно, а люди вповалку спали на полу; тут же рядом седла, вьюки; кругом пыль и грязь. Под размещение медицинского околотка и канцелярии отведенных комнат не хватало, а потому спешно пришлось нанять их, заплатив за две комнаты под канцелярию 15 туманов в месяц, что на наши деньги составляет 28 рублей 60 копеек, а под околоток три комнаты за 22 тумана, т, е. свыше 40 рублей в месяц.

Настроение жителей Казвина к русским пришельцам было недружелюбное; и хотя никаких явно враждебных выступлений и не было проявлено против нашего отряда со стороны персов, но уличные демонстрации и закрытие базаров и лавок в городе все же указывали на то, что наши войска явились в Персии нежеланными гостями.

Наш местный консул Г.Вл. О-ко успокаивал начальника отряда, объясняя закрытие лавок и базаров якобы наступившим праздником байрама, но на самом деле базары и лавки закрыты были неспроста. Так, уже за несколько дней до прихода в Казвин 1-й сотни Гребенцов все лавки и базары по настоятельному требованию главарей дашнак-цутюнского комитета были закрыты, а один из торговцев персов, не пожелавший подчиниться этому требованию, был убит террористами. С приходом же в город частей отряда по улицам начались манифестации и траурные процессии. Ежедневно то там, то здесь можно было встретить толпу персов и даже детей, одетых в белые передники с черными флагами в руках. Эти манифестанты, предводительствуемые главарями, расхаживая по улицам, пели патриотические песни, означавшие в переводе: «смерть нам, правоверным, если не умрут русские гяуры», т. е., другими словами, на улицах открыто проповедовалось избиение русского отряда.

Пришедшие в Казвин части нашего отряда не обращали на эти манифестации никакого внимания, никого не затрагивали, а были только, что называется, начеку, в постоянной боевой готовности, и все обошлось благополучно.

Местные жители, убедившись, что русские их не трогают, со всеми обходятся ласково и за все щедро расплачиваются, постепенно стали относиться к отряду более доверчиво, Базары и лавки открылись, и персы кусали, как говорится, локоть, что потерпели поначалу большие убытки, прекратив торговлю, тогда как все армянские лавки торговали все время очень бойко,

Чтобы наверстать барыши, местные торговцы сразу повысили цены на все товары; так, например, сахар с 9 копеек поднялся до 17 копеек, хлеб до 12 копеек за фунт, дрова до 45 — 50 копеек за пуд, а сухие до 60 копеек. При этом персы с большой охотой принимали русские деньги, а в особенности бумажные. Специалисты менялы ходили по дворам и предлагали свои услуги по размену денег, давая на русский рубль 12—14 шай барыша. О коврах, джи-джиме и шелке нечего и говорить — этот товар многими охотниками новичками покупался втридорога...

2- го декабря начальник отряда объявил командиру Гребенского полка, что на завтра назначено выступление одной сотни с 2 пулеметами в город Хамадан, а также сообщил, что из России идут на присоединение к полку остальные две сотни — 4-я и 6-я — и, кроме того, на усиление отряда командируются еще две сотни Кубанцев²⁷⁸.

До 8-го декабря, когда истекал срок на получение ответа от персидского правительства на наш ультиматум, отряду дан был полный отдых. За будущее поручиться было нельзя, а потому отряду приказано было пока не устраиваться очень прочно и быть в полной готовности к выступлению из Казвина, тем более что, по имевшимся сведениям, в тылу — в Реште и Энзели — было неспокойно.

При спешном марше отряда в Казвин, что называется налегке, части оставили в Реште и Энзели запас патронов, сухарей и все лишнее имущество, за которыми теперь и приходилось посылать, чтобы подвезти все к новой базе. У Гребенцов там было оставлено: патроны, сухари, запас подков и прочее, а потому пришлось командировать за ними в Энзели особого офицера с соответствующим конвоем.

3- го декабря, в 9 часов утра, 1-я Гребенская сотня, усиленная учебной командой и 2 пулеметами, спешно выступила в Хамадан. Начавшийся еще с вечера 2-го числа мокрый снег шел не переставая, и за сутки его подсыпало больше пол-аршина. Это обстоятельство крайне затрудняло движение сотни, а в особенности ее колесный обоз — походную кухню и арбу с офицерскими вещами.

В предписании о командировании сотни было сказано: «...Сотня должна прибыть в Хамадан возможно скорее для предотвращения мо-

}.!&-

гущих вспыхнуть там беспорядков и для обеспечения жизни и имущества русскоподданных в этом городе»...

Впоследствии оказалось, что местное население Хамадана, возбуждаемое теми же злонамеренными дашнакцутюнами и муллами против русского отряда, распространявшими о наших войсках нелепые слухи, волновалось; поэтому с часу на час можно было ожидать народного волнения и опасаться за спокойствие в городе, а равно и за целость нашего тамошнего отделения банка.

Надо было во что бы то ни стало спешить, и сотня спешила. Так, в первый же день она совершила переход до станции Новенд в 56 верст, во второй день 54 версты, а на пятый — 7-го декабря, в 2 часа дня, была уже в Хамадане, сделав в четыре с лишком дня 218 верст без дневок по крайне трудной, занесенной снегом дороге. Ни отсталых, ни больных не было. А между тем сотне пришлось преодолеть у селения Аве трудный горный Султан-Булагский перевал в 7182 фута высотою, на котором была уже настоящая русская зима с глубоким снегом. Шоссе было занесено снегом в рост человека, а потому сотне пришлось пробиваться через перевал в один конь гуськом; кухня и арба были насколько возможно облегчены и с трудом тянулись сзади на лямках.

Город Хамадан — древняя Экбатана — живописно расположен по склону высоких гор террасами; издали он очень красив, внутри же ничего особенного из себя не представляет. Улицы в Хамадане настолько узки, а некоторые и круты, что ездить по ним в экипаже положительно нельзя и только возможно пробираться верхом. Есть же и такие переулки, в которых и верхом нельзя повернуться назад. Та же азиатская грязь и вонь повсюду, так как среди города зияет открыто прилепившаяся в овраге бойня для скота и кое-где расположены обширные бассейны для промывки кож. Хамадан славится выделкой козловых кож, которые в большом количестве вывозятся и к нам в Россию.

Обычный восточный базар с его узкими крытыми галереями ничем не отличается от всех подобных же базаров прочих персидских городов: та же сутолока, шум, звон медных и железных колоколов, иногда до пуда весом, подвешенных к шеям верблюдов проходящих тут же караванов, и запах бараньего сала, несущийся из грязных донельзя кухмистерских, в которых приготовляется любимое персидское кушанье — «кебаб».