— Не лги мне, Габриэлла. Не считай, что когда-либо нужно мне врать.

Резкий, глубокий толчок не дал мне ответить. Вместо этого я застонала и потянулась рукой к своему набухшему клитору. Пэкстон отстранился достаточно, чтобы видеть, как я удовлетворяю себя одним способом, пока он удовлетворял меня другим. Не спеша.

— Скажи, что придешь ко мне, Габриэлла. Я должен это услышать. Скажи, что не станешь больше ничего скрывать.

Я ускорила движения пальцами, желая, чтобы он забрал меня от холодной стены. В безопасное место, где я не смогу разбиться на смерть. Я не могла пообещать ему этого.

— У нас все еще есть тайны, Пэкстон. Ты это знаешь, и я тоже знаю.

— Так давай избавимся от них. Я расскажу тебе все, а ты — мне. Давай выложим все на поверхность, Габриэлла.

Мой взгляд привлек свет на патио внизу, и я прервала разговор, вести который не хотела. Пока еще.

— Вандер проснулся.

— Подождет.

Сильный толчок почти вынудил меня согласиться.

— Пэкстон, его мама умерла. Ты должен отпустить меня к нему. А если что-то случилось? Что, если он плачет?

— Серьезно, Габриэлла? Сейчас?

— Пожалуйста.

Пэкстон с недовольным стоном вышел из меня и осторожно поставил мои ноги на пол. Я обошла его, завязывая халат, и направилась к Вандеру. Я переступала через две лестницы за раз, пока в голове вихрем крутились мысли. От одной к другой.

Не знаю, что он делал, но сейчас он спал. Снова ходил во сне? Верхний свет в его комнате был включен, но сам он спал, свернувшись клубочком у подножия кровати. Я перетянула его к подушке, взяв за руку и ногу, и укрыла, не зная, что делать дальше.

— Я хочу увидеть мамочку, — пробормотал он в коматозном состоянии, когда я потянулась к лампе, чтобы выключить ее.

Я перевела взгляд с лампы на него; сердце переполняла грусть. Он спал. Крепко. Я пригладила его волосы и поцеловала теплый лоб.

— Мне жаль, малыш, — прошептала я, чувствуя, как слезы щипают глаза. Ничего. Ни звука.

Я пошла обратно к мужу, с тяжестью в груди, снова переступая через ступеньку. Вот только я опоздала: Пэкстон уже удовлетворял себя, яростно водя кулаком по члену. Я подошла ближе к его сексуальному телу, взгромоздившемся на те же перила, где пять минут назад сидела я. Наши взгляды встретились, когда я приближалась к нему, переступая через порог. Я не хотела, чтобы он останавливался. Черт возьми, как же это было сексуально.

— Продолжай, — прохрипела я, сбрасывая халат на пол и касаясь пальцами своих складочек между ног. Одной минуты было бы достаточно, но я знала этот взгляд Пэкстона. И была не против. Ему повезет, если он протянет целую минуту. Каждый раз, когда его кулак оказывался в основании его ствола, мой клитор пульсировал еще больше и, как я и предполагала, много времени не понадобилось. Мой рот раскрылся, и я прикусила нижнюю губу, испытывая первые признаки — покалывающее ощущение глубоко в паху.

Пэкстон сократил расстояние между нами за три быстрых шага. Левой рукой я держалась за дверную ручку, а правой доводила себя до ожидаемого оргазма.

— Блять, да, детка. Работай своими пальчиками. М-м-м, да, крошка, — стонал он передо мной, все еще дроча себе, головка его члена касалась моих пальцев.

Я сделала шаг к нему, обвивая руками его шею. Наш поцелуй был эротичным, полным стоном, но он снова отстранился от меня.

— Ты готова? — спросил он, потирая головкой члена по моему пульсирующему клитору.

Я не ответила, потому что была готова. Я больше не могла говорить. Не только слова не могли вырваться из моего рта, но и все мысли исчезли из головы.

Пэкстон похотливо посмотрел на меня, когда я пошла назад в комнату, но последовал за мной к краю кровати. Я обхватила ногами его талию, пока он жестко нападал на мой клитор своим членом. Я кончила первой, самовольно засунув его член в себя, не перебивая идеальный ритм движений на сверхчувствительном интимном органе. Я кончила сильно, испытывая дрожь и сжимаясь вокруг его члена. Пэкстон вошел в меня последний раз, крепко держа меня за бедра обеими руками.

Мне нравилось выражение его лица. Эротичная, сексуальная похоть пропитывала все его существование, когда мы кончали вместе, выпуская напряжение между нашими телами.

Какое-то мгновение мы так и простояли, возвращаясь к реальности.

— Я не понимаю, как ты так внезапно можешь быть беременной? — спросил Пэкстон, все еще находясь во мне.

— Видимо, из-за этого, — ответила я, напоминая ему, куда он только что выпрыснул свою сперму.

— Ну знаешь. Теперь, когда ты сказала об этом, все кажется логичным.

Я нахмурилась, раздумывая, что он имел в виду, пока он гладил мой живот большим пальцем.

— Что логично? Я не вижу в этом ничего логичного.

— Когда ты сказала, что врач поставил тебе диагноз бесплодия, я особо в тебя не кончал.

— Почему?

Пэкстон пожал плечами и ответил правду.

— Наверное, потому что мне хотелось кончить тебе в рот или на лицо, на грудь или живот, куда годно, где...

— Это унижало меня? — выпалила я, не сумев остановить преобразование мысли в слова.

Отвечая, он несколько раз толкнулся в меня.

— Тогда все было иначе, Габриэлла. Это несправедливо.

Ничего хуже он сказать не мог. Я ненавидела, когда он говорил мне о несправедливости. Он понятия не имел, что это значит. У него не отнимали всю его жизнь в одно мгновение, и меня злило, когда он разыгрывал эту карту.

— Дай встать, — сказала я, приподнимаясь на локтях.

Пэкстон толкнул меня обратно рукой в грудь.

— Не делай этого. Почему мы не можем просто поговорить? Мы никогда ничего не можем решить, потому что ты убегаешь. Что я сказал на этот раз?

— Ничего, Пэкстон. Просто дай мне встать.

— Нет. Мой член не сдвинется с места, пока ты не скажешь от чего убегаешь на этот раз.

— Ты идиот. Дай встать, — повторила я, снова потерпев неудачу.

Его бедра задвигались, а выражение лица сменилось на ухмылку.

— Нет, мы останемся тут. Что я сказал, Габриэлла? Почему ты убегаешь? — повторил он вопрос, все еще двигаясь во мне.

— Я ненавижу, когда ты говоришь о несправедливости. Ты даже не представляешь, что это значит. Я не могу даже поспорить с тобой об этом, потому что ничего не помню. Расскажи мне о нашей первой брачной ночи.

По выражению его лица я поняла, что дала ему словесную пощечину, перейдя с одной темы на другую без предупреждения.

— Что?

— Ты знаешь что. Ты не знаешь, что такое справедливо.

— Ладно, хорошо. Я не стану спорить. Ты права. Я постараюсь учитывать, насколько неосмотрительными кажутся эти слова от меня. Но при чем тут брачная ночь? О чем ты?

— Ни о чем, забудь.

Когда Пэкстон полностью вышел из меня и ворвался обратно, я поняла, но у него снова полная эрекция. Меня это удивило. Он был не из тех, кто занимается сексом несколько раз за ночь, по крайней мере, если мы до этого не выпили.

— Я ничего не забуду. У тебя это больше не получится. Что у тебя на уме? Расскажи, чтобы мне не пришлось играть с тобой в эту игру.

— Чтобы мы могли перейти к другой?

— Возможно, потому что с тобой иначе не бывает. Ты не можешь просто рассказать мне, о чем думаешь, как это делаю я. Ты бросаешь подобные намеки, которые я не понимаю, а после убегаешь, не желая больше говорить об этом. Ты ведь не думаешь, что я не ощущаю того, что между нами происходит?

— Ничего между нами не происходит, — сказала я, будто только это и услышала. Ничего между нами не происходило. Что это вообще должно значить?

Пэкстон ущипнул меня за оба соска, все еще с силой толкаясь в меня и продолжая говорить, будто мы не были в процессе чего-то другого. Словно мы не трахались. Я сдержала крик, прислушиваясь к его словам.

— Между нами что-то происходит с тех пор, как к тебе начали возвращаться воспоминания.

— Это не воспоминания.

— Что напомнило тебе о нашей брачной ночи?

Я выгнула спину и впилась ногтями ему в руки, признаваясь в правде на эротичном выдохе. Один долгий стон.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: