Но в тот момент нам не нужно было притворяться. Сомневаюсь, что многие из нас знали, что его милость подразумевал под «Собранием», и поэтому большинство просто выглядели озадаченными или обеспокоенными. Мой брат точно знал, но тоже выглядел озадаченным, даже ошеломлённым. Если бы мы притворялись, это стало бы самым убедительным представлением, когда-либо происходившем в «Театре», более чем достаточно, чтобы убедить лорда-камергера, что мы невиновны в том грехе, в котором он нас обвинил. Нахмурившись, брат покачал головой.

— Милорд, — он низко поклонился, — мы ничего подобного не делаем!

Джеймс Бёрбедж, должно быть, знал, что такое «Собрание», потому что тоже поклонился, а затем, выпрямившись, развёл руками.

— Обыщите театр, милорд.

— Ха! — Лорд Хансдон ответил на это приглашение смехом, которого оно заслуживало. — Вы уже наверняка спрятали книги. Принимаете меня за дурака?

— У нас нет книги, милорд, и никогда не было, — с жаром сказал брат.

Его милость внезапно улыбнулся.

— Мастер Шекспир, мне плевать, даже если она у вас есть. Просто спрячьте от греха подальше. Вы её читали?

Брат поколебался, но потом кивнул. 

— Да, милорд.

— И я тоже. Но если люди Поросёнка Прайса найдут здесь экземпляр, вы все очутитесь в Маршалси. Все! Моя кузина, — он имел в виду королеву, — терпит многое, но не потерпит эту книгу.

Маршалси — тюрьма к югу от Темзы, недалеко от театра «Роза», где играют люди лорда-адмирала, с которыми наша труппа по-дружески соперничает.

— Милорд, — медленно и осторожно произнёс мой брат, — у нас никогда не было этой книги.

— Не вижу для этого причин. — Лорд Хансдон внезапно оживился. — Чёрт возьми, это вообще не ваше дело, правда? Ваше дело — феи и любовники, да?

— В самом деле, милорд.

Лорд Хансдон щёлкнул пальцами, и худощавый слуга расстегнул сумку и вынул стопку бумаг.

— Мне она нравится, — произнес лорд Хансдон, хотя и не совсем убеждённо.

— Спасибо, милорд, — осторожно ответил мой брат.

— Я не читал всё целиком, — сказал его милость, взяв бумаги у худого слуги, — но то, что я прочитал, мне понравилось. Особенно в конце. Пирамида и напёрсток. Отлично!

— Спасибо, — еле слышно сказал мой брат.

— Но моя жена прочитала. Она говорит, что это чудо. Чудо!

Брат потерял дар речи.

— А только мнение её милости и имеет значение, — продолжил лорд Хансдон. — Я бы предпочёл несколько поединков, может, заколоть кого-нибудь, порезать горло? Но пожалуй, кровь и свадьбу лучше не смешивать.

— Они плохо сочетаются, милорд, — вставил брат, забирая страницы у его милости.

— Но вот что. Моя жена заметила, что у пьесы ещё нет названия.

— Я думал... — начал мой брат, но умолк.

— Да? И что?

— «Сон в летнюю ночь», милорд.

— Какая еще летняя ночь? — нахмурился лорд Хансдон. — Ведь чёртова свадьба будет в середине зимы. В феврале!

— Именно так, милорд.

Немного помолчав, лорд Хансдон рассмеялся.

— А мне нравится! Это мне по душе. Это же просто чепуха, верно?

— Чепуха, милорд? — осторожно переспросил мой брат.

— Феи! Пирамиды и напёрстки! И тот парень превращается в осла!

— О да, чепуха, милорд, — сказал брат. — Конечно. 

Он снова поклонился.

— Но женщинам нравится чепуха, поэтому это подходит для свадьбы. Подходит для свадьбы! Если чёртов Прайс снова вас побеспокоит, дайте мне знать. Я с радостью задушу этого ублюдка.

Его милость махнул рукой, повернулся и вышел из театра в сопровождении своих слуг.

А мой брат засмеялся.

***

— Чепуха, — сказал он. Как всегда, когда он говорил со мной, его голос звучал отстраненно. Когда я убежал из дома и нашёл его в Лондоне, он встретил меня с горьким равнодушием, которое не изменилось с годами. — Его милость прав. Мы занимаемся чепухой.

— Чепухой?

— Мы не работаем, мы играем. Мы актёры. У нас есть театр.

Он говорил со мной, как с ребенком, задавшим дурацкий вопросом. На следующий день после визита лорда Хансдона в «Театр» брат послал мне записку с просьбой прийти в его квартиру на Уормвуд-стрит, за Бишопсгейт. Он сидел за столом у окна и писал, перо быстро царапало по бумаге. 

— Другие люди, — продолжил он, не глядя на меня — другие люди работают. Копают канавы, пилят лес, кладут камень, вспахивают поля. Сажают живые изгороди, шьют, доят коров, взбивают масло, сучат пряжу, черпают воду. Работают. Даже лорд Хансдон работает. Он был военным. Теперь служит королеве. Почти все работают, кроме нас. Мы играем.

Он отодвинул лист бумаги и взял чистый из пачки возле стола. Я пытался разглядеть, что он пишет, но он ссутулился и заслонил написанное плечом.

Я ждал, пока он скажет, зачем меня вызвал, но он молча продолжал писать.

— Так что за «Собрание»? — спросил я.

— Обычно на собрании люди вместе что-то обсуждают.

— Я про то, что упоминал лорд Хансдон.

Он раздражённо вздохнул, потянулся и взял верхний том из небольшой стопки книг. Книга не имела обложки, просто сшитые страницы.

— Вот, — сказал он, протягивая её мне, — это «Собрание».

Я поднёс книгу ко второму окну, где было больше света. Книга называлась «Собрание по поводу преемника английской короны», там стояла дата: 1594 год. 

— Она новая, — сказал я.

— Недавняя, — педантично поправил он.

— Опубликовано Р. Доулманом, — прочитал я вслух.

— О котором никто не слышал, — произнёс мой брат, продолжая писать, — но он несомненно католик.

— Так это крамольно?

— Считается, — он сделал паузу, чтобы опустить перо в чернильницу, осушил кончик о её край и снова начал писать, — считается, что мы, жители Англии, имеем право выбирать монарха и должны выбрать принцессу Изабеллу Испанскую, которая, естественно, будет настаивать, чтобы Англия снова стала католической.

— Мы должны выбрать монарха? — удивился я.

— Писатель намеренно провоцирует, и королева разгневана. Она не назвала преемника, и всякий разговор о преемственности приводит её в жуткую ярость. Эта книга запрещена. Верни её.

Я покорно отдал книгу. 

— И ты попадешь в тюрьму, если они найдут книгу?

— Говоря «они», полагаю, ты имеешь в виду персивантов. Да. Это тебя устроит, верно?

— Нет.

— Я тронут, брат, — сказал он язвительно, — тронут.

— Зачем кому-то лгать и говорить, что в «Театре» есть эта книга? — спросил я.

Он повернулся и посмотрел на меня с раздражением, как будто вопрос прозвучал глупо. 

— У нас есть враги, — сказал он, возвращаясь к странице, которую писал. — Пуритане против нас, городской совет хотел бы закрыть театр, а землевладелец нас ненавидит.

— Он нас ненавидит?

— Джайлс Аллен увидел свет. Он стал пуританином. И теперь сожалеет, что сдал землю в аренду театру и хочет нас выгнать. Но не может, потому что закон на этот раз на нашей стороне. Но либо он, либо какой-то другой враг на нас донёс.

— Но это же неправда!

— Конечно, обвинение несправедливое. Правда не имеет значения в вопросах веры, имеет значение только вера. Нам пытаются навредить.

Я думал, что он продолжит, но он вернулся к бумагам. Мимо окна пролетел красный коршун и обосновался на гребне соседней черепичной крыши. Я наблюдал за птицей, но она не двигалась. Брат царапал пером по бумаге. 

— Что ты пишешь? — спросил я.

— Письмо.

— Так новая пьеса завершена? — спросил я.

— Ты это уже слышал от лорда Хансдона. 

Скрип-скрип.

— «Сон в летнюю ночь»?

— Твоя память работает. Хорошо.

— В которой я сыграю мужчину? — спросил я с подозрением.

Вместо ответа он снова вздохнул, затем просмотрел стопку бумаги, нашел нужный лист и безмолвно передал его мне. Затем начал писать снова.

На странице был список ролей и актёров. Наверху было написано имя Питера Пигвы, а следом за ним имя моего брата. В остальном всё выглядело так:

Тезей — Джордж Брайан

Ипполита — Том Белте

Лизандр — Ричард Бёрбедж