— Бонжур, сударыня. Меня зовут Виталий Викентьевич. Выполняю поручение вашей очаровательной хозяйки. Приказано показать детям Михайловское и Тригорское. Любезный Василий Петрович добросит нас туда, а вернемся пешим порядком.
Тоня нахмурилась:
— Вадика не отпущу. Еще потеряете где-нибудь. Вадька взвыл дурным голосом. Гость заткнул пальцами уши. Дед Козлов крикнул с улицы:
— Тон юшка, доцка, отпусти мальца прокатиться. Я его сей секунд назад доставлю в целости-сохранности.
И Тоня уступила.
До Михайловского домчались мигом. Вылезли у входа в парк. Вадька остался в шарабане. Дед Козлов ему сказал!
— Шибче держись, коток мой серенький. Полетим домой, как ковер-самолет.
Войдя в парк, Виталий Викентьевич поклонился на все четыре стороны. Сказал нам с Галкой:
Вот вам, сударыни, любимый сад-огород Александра Сергеевича.
Поглядела я и ахнула. Ну и сад! Лес. Настоящий лес, с густым подлеском. Я никогда такого и не видывала. Даже во сне.
Деревья, как многорукие великаны, сплелись сучьями — неба не видать. А на желтые песчаные дорожки выставили свои узловатые причудливые ноги-корневища. От этого дорожки похожи на рубчатые бельевые каталки. Споткнулась я об огромный корень, чуть нос не разбила, а Виталий Викентьевич смеется:
— На этой аллее еще сто лет назад Анна Петровна Керн спотыкалась, когда с Пушкиным прогуливалась.
Я уточнила:
— Это дролечка евонная?
Виталий Викентьевич даже остановился:
— Боже! О маленький варвар! Послушай-ка:
Я помню чудное мгновенье —
Передо мной явилась ты...
Одна аллея, другая, третья — еловая, дубовая, березовая, опять еловая. Как стрелки разбегаются во все стороны. А сверни с дорожки — враз заблудишься.
А птиц в этом саду-парке! Соловьи заливаются наперегонки, рассыпают малиновки серебряные бубенчики, взапуски кукуют кукушки, по-кошачьи мяукает птица-иволга. И зверюшки тут водятся.
Сидит на еловом суку совсем невысоко большеглазый прехорошенький звереныш и раздувает меховые щечки. А в передних крошечных ручках большую еловую шишку держит. Галка даже остановилась:
Это что за диво такое? Кошка—не кошка...
Это белочка — сказал Виталий Викентьевич. — Ах ты озорница!
«Цоки-цоки-цоки-цоки!» — передразнила белка, вильнула пушистым хвостиком и пропала с глаз.
Парком мы вышли к озеру Маленец и уселись на его берегу отдохнуть. Наш опекун не молчал ни минуты. Рассказывал. Не знаю, что понимала Галка, а я боялась пропустить хотя бы слово.
...Не в тридевятом царстве — в тридесятом государстве, не в чужой стране Швейцарии, не в заманчивом мареве чужедальних прелестных стран, а на нашей дедовской Псковщине вольно раскинулись земли древней Михайловской губы — быль о голубом и зеленом чуде.
Земли эти, в старину входившие в состав боевого псковского пригорода Воронича, начиная с XIV века часто упоминаются в русских летописях.
Глубока, прозрачна ласковая речка Сороть-серебро. Спокойны озера Маленёц и Кучане. Чисты и сухи сосновые леса на окрестных песчаных холмах. Ширь, неоглядные дали, безбрежный простор — вот оно, голубое и зеленое чудо. Сказочная в своей простоте красота неизбывная. Изначальная Русь-матушка.
Безмятежна речка Сороть, да не безмятежна ее история. Здесь, на просторной речной пойме, на берегах озер, насмерть бились светлоглазые, русобородые наши пращуры, обороняли дороги на Москву и древний Псков-город.
Зарились на богатый Псков озверевшие от скудного житья, междоусобной грызни и турниров немецкие рыцари Ливонского ордена; набегали на вольные псковские земли полудикие дружины литовского князя Ягайлы; валом валили несметные полчища польского короля Стефана Батория...
Жарко, дымно, кроваво пылали окрестные посады. Били сполох все семьдесят семь монастырей древнего Воронича. Мирный смерд бросал в поле орало и с рогатиной, с коей на медведей хаживал, вставал в ратоборный строй, плечом к плечу с дружиной псковского князя Довмонта. '
...В низовьях Сороти, на главной переправе, ярится жестокая сеча. Сшибаются и дико ржут боевые кони. Звенят мечи булатные о кованые рыцарские латы. Железная конница тяжелой «свиньей» врезается в пеший строй русичей.
Други, сбивай в дыхало! А сринул с коня — не поднимется. Круши, гвозди по шелому-ведру — добивай железного лежачего! Трещат рыцарские кости. Броня на броню! Рев на рев: «С нами бог!» — «Стой ровней! Кровь за кровь!»— сила силу ломит...
Колышет тихая Сороть кровавую пену. Хищно каркает над бранным полем жирное воронье.
На Савкиной горке лежат гордые богатыри-русичи. Те, что не умели отступать. Им в лето 7021 постави крест Сава поп . А по-нашему это 1513 год.
В конце XVII века был заключен «вечный мир» Москвы с Польшей. Воронич утратил военное значение и вместе с землями Михайловской губы стал числиться пригородом уездного города Опочки.
С легким сердцем русские цари и царицы раздаривали своим любимцам благодатные псковские земли. Дарили в полное и вечное владение; с лесами, полями, озерами, со всеми жителями. Нишкни, смерд! Какие битвы? Какие пращуры? Псковскую землю от лютых ворогов оборонял волей божиею пресветлый псковский князь Довмонт, за что еще при жизни был причислен к лику святых. А ты есмь червь презренный! Из земли выполз, в землю и уйдешь. Пес, не помнящий родства. Раб своего господина. «Кого хочу— помилую! Кого хочу — казню!..» Одним словом, КРЕПОСТНОЙ.
В 1741 году штыками Преображенского гвардейского полка на русский трон была посажена зеленоглазая лукавая дщерь Петра Великого — Елизавета Петровна. Дорвалась-таки развеселая цесаревна до власти, до казны государственной. Млея от сознания собственной доброты и великодушия, щедрой рукой раздавала она истинным и мнимым друзьям трона и отечества золотишко, землицу, города и посады, деревнюшки и села.
Не обошла Елизавета Петровна и любимцев своего венценосного тятеньки Петра Алексеевича, обиженных с его смертью всесильными временщиками. И предстал перед государыней знаменитый «арап Петра Первого» — капитан от фортификации и артиллерии Абрам Петрович Ганнибал; Завизжали фрейлины, заколыхали необъятными юбками, распугивая блох. Ах, черен! Ах, учтив! Даром что немолод, а весь как на пружинах...
Вспомнила царица заслуги арапа в инженерном и пушечном деле. А паче того вспомнила, как арапчонок Абрамка забавлял ее, девочку-цесаревну, и крал для нее яблоки из батюшкиного ораниенбаумского огорода, за что и был не раз бит государевой знаменитой дубинкой.
Засмеялась царица вполпьяна, вполсмеха. Надселися от хохота фрейлины. Сколь весела была государыня, столь и слезлива, чувствительна. А отсмеявшись и отплакавшись, заготовила Елизавета Петровна именной указ о пожаловании Абраму Ганнибалу в вечное пользование земель Михайловской губы.
Старый арап вышел в отставку в чине генерал-аншефа и не пожелал жить на Псковщине. Куда как вольготно и привычно жилось ему в своих ревельекпх и петербургских имениях. А Михайловские земли он отдал сыновьям: Осипу, Петру и Исааку. Об Исааке мало известно. А в Михайловском осел чертушка Осип Абрамыч, отставной капитан 2-го ранга флота, родной дед будущего русского поэта. Отстроил помещик дом деревянный, удобный, насадил парк по английскому образцу. В нарушение закона и христианского обычая при живой жене женился вторично на псковской прелестнице Толстихе. Но и с тою не ужился. Ограбила, обчистила до нитки алчная Толстиха своего арапа да и бросила старого в пренебрежении и бедности.
В непробудном пьянстве, в забавах, от которых у крепостных людишек леденела в жилах кровь, закончил свое земное существование Осип Абрамыч Ганнибал.
Рядом с Михайловским, на берегу озера Кучане, в сельце Петровском чудил и куролесил второй чертушка, тоже служилый в отставке,— Петр Абрамыч Ганнибал, человек необычайно вспыльчивый и жестокий. Кровь крепостных своих цедил как водицу. За самую малую провинность, а то и вовсе без вины, запарывал до смерти...
Михайловское досталось законным наследникам: бабушке Пушкина — Марии Алексеевне Ганнибал и ее дочери — Надежде Осиповне. А после смерти Надежды Осиповны перешло к ее детям: Александру, Льву и Ольге.