Поэтому на ННГ лежит большая ответственность не только перед своими народами, но и по отношению друг к другу. Это особенно важно для таких государств, которые вступают в специфические региональные отношения. Центральная Азия – именно такой регион. И именно поэтому на них лежит особая историческая ответственность.

Баланс сил vs. демократическая геополитика

Заметим, что многие аналитики и, разумеется, политики с самого начала независимости чуть ли не единодушно признали концепцию баланса сил как руководящий принцип построения региональной и международной стратегии Узбекистана и других государств Центральной Азии. Следует подчеркнуть, что эта концепция в корне противоречит предлагаемой нами концепции особой ответственности, поскольку последняя предлагает не столько балансирование, сколько вовлечение заинтересованных сторон. Причем под вовлечением следует понимать двуединый процесс: во-первых, это вовлечение центральноазиатских стран в единую региональную политику через их отказ от балансирования между собой; во-вторых, это вовлечение внерегиональных держав в регион через их отказ от геополитики по формуле «игры с нулевой суммой».

Тем временем, несмотря на широкую распространенность утверждений об озабоченности центральноазиатских государств балансированием между собой и между геополитическими игроками, все же еще предстоит научиться играть хотя бы в «баланс сил». То, что делают Узбекистан и соседние страны, – еще не балансирование.

Таким государствам, как Узбекистан, бывшим некогда буфером и объектом геополитического раздора, ничего другого не остается, кроме как стремиться использовать выгоды от сотрудничества с каждым из геополитических соперников и постоянно доказывать и демонстрировать последним, что такая стратегия – наиболее рациональный выбор, который не направлен против кого-либо из них, более того – направлен на их примирение и сближение. Здесь как раз неуместно старое политическое правило, которое гласит: «враг моего врага – мой друг», а также все возможные его модификации, сводящиеся в целом к негативно выраженному балансу. Наиболее релевантным выбором для Узбекистана была бы позитивно выраженная диверсификация. Бывший объект притязаний сверхдержав, став субъектом международных отношений, а также субъектом геополитики, в целях выживания и поддержания своей субъектности может выбрать единственно возможный путь – примирение внерегиональных соперников через сближение с каждым. Этот принцип не тождественен принципу так называемой многовекторной внешней политики. Реализация этой стратегии хоть и начинается с политики балансирования, но не сводится к ней. Сама стратегия должна приобрести региональное измерение.

Мне представляется, концепция многовекторности вряд ли может отразить всю сложность и сущность внешнеполитических ориентаций государства по двум соображениям:

1) семантически термин «многовекторность» (т. е. действия практически по всем направлениям) означает просто множественность государств, с которыми данное государство устанавливает и развивает сотрудничество. Поскольку любое государство поступает так, то этот термин не отражает некую специфику, присущую его внешней политике;2) политически в основе этого термина лежит идея баланса сил.

По крайней мере, именно это мы читаем, например, в текстах о многовекторности казахской внешней политики, для которой искомая концепция является, как известно, руководящей.

Но, очевидно, балансирование подразумевает наличие противоположных, конфликтных, несовпадающих и т. п. интересов и целей акторов геополитики, которые и надо уравновешивать, дабы не допустить конфликтного развития событий. В таком случае перед нами встает принципиальный вопрос: какие интересы внерегиональных держав носят конфликтный характер в Центральной Азии и как центральноазиатское государство должно балансировать между ними?

Для более полного осмысления этих и подобных вопросов, я думаю, необходимо учесть, что сложный процесс геополитической трансформации данного региона происходит в условиях формирования нового миропорядка и пересмотра многих постулатов самой геополитической теории. В этой области сегодня рождается новая, так называемая критическая геополитика1.

Я бы назвал новое направление в геополитической мысли демократической геополитикой, а старое направление – имперской геополитикой (см. табл.).

Имперская геополитика это

Геополитика вражды

Геополитика отчуждения

Геополитика недоверия

Геополитика исключения

Геополитика балансирования

Геополитика жесткой силы

Геополитика сдерживания

Геополитика захвата ресурсов

Геополитика доминированияГеополитика сфер влияния

Демократическая геополитика – это

Геополитика признания

Геополитика сближения

Геополитика согласия

Геополитика участия

Геополитика возможностей

Геополитика мягкой силы

Геополитика вовлечения

Геополитика распределения ресурсов

Геополитика сотрудничества

Геополитика глобализации

Субординационная внешняя политика

С этой точки зрения, думается, «баланс сил» в рамках многовекторности – это не просто элемент старой, имперской геополитики (эти элементы еще живучи в настоящее время и в определенных ситуациях востребованны), но и рискованная концепция конкретно для ННГ Центральной Азии, для которых независимость, развитие, безопасность недостижимы в полной мере на основе балансирования.

После того как страны региона вышли из одной формы зависимости (имперского типа), нынче они рискуют попасть в другую – зависимость геополитического типа. Первый тип зависимости носил, если так можно выразиться, эксклюзивный характер, когда в регионе Центральной Азии доминировала и определяла политический и экономический порядок исключительно Россия. Второй тип зависимости может оказаться инклюзивным по характеру, т. е. по сути быть вызванным вступлением в борьбу многих акторов, включая сами центральноазиатские страны. Трансформация геополитического статус-кво в Центральной Азии, по большому счету, может происходить в одном из двух направлений: либо регион становится «яблоком раздора», либо – «трубкой мира». В решающей степени это будет зависеть от выбора региональной стратегии всеми пятью государствами Центральной Азии.

Их внешняя политика может формироваться и артикулироваться либо как субординационная, т. е. преимущественно подчиненная воле той или иной великой державы в ущерб своим собственным интересам, либо как координационная, т. е. согласованная, общая, интегрированная перед лицом вызовов, в том числе державных, извне. Первая – это политика зависимости, вторая – политика независимости. За годы независимости во внешней политике страны Центральной Азии в разной степени интенсивности проявляли как субординационные, так и координационные начала. При всем том мы должны признать, что субординационные начала превалировали.

Каждая из этих стран не смогла продемонстрировать в полной мере свою независимую внешнюю политику. Так, Кыргызстан и Таджикистан оказались в сильной зависимости от внешней помощи, что, в свою очередь, обусловило и их зависимость от других государств. Они преимущественно зависят от России. Туркменистан продемонстрировал, так сказать, независимость наизнанку, самоизолировавшись от мира и от соседей. Туркменистан показал, что с такой независимостью можно только создать одну из худших социально-политических систем. Узбекистан до некоторого времени пытался демонстрировать свою независимость от России, строя стратегические отношения с Западом, однако после трагических событий в Андижане в мае 2005 г. Запад установил санкции для Узбекистана, обвинив его в излишнем применении силы против своего мирного населения. В результате Узбекистан вновь попал в зависимость от России, установив с нею союзнические отношения и вступив в объединение ЕврАзЭС, которое он всегда критиковал. Казахстан же стремится демонстрировать свою самостоятельность во внешней политике и так называемую многовекторность, однако именно в этой многовекторности и завуалирована действительная зависимость – с одной стороны, от ТНК (зависимость нового типа), с другой стороны, преимущественно от России2.