В-третьих, давно доказано, что по крайней мере в некоторых случаях терроризм стал для государств одним из способов «вести войну» с помощью подставных группировок и даже с помощью секретных служб, но, когда эту же идеологию начинают исповедовать претендующие на независимость аналитики, возникает вопрос, на чью мельницу они льют воду и чей заказ выполняют. В этом контексте нелишне будет напомнить, что даже Исламская партия Восточного Туркестана не сразу была внесена Госдепартаментом США в официальный список террористических организаций16, а рассматривалась как организация, борющаяся за национальное освобождение17.

С позиций региональной национальной безопасности все вышесказанное и представляет собой фактор неопределенности, поскольку однозначно ответить на вопрос, как в ближайшей перспективе будут складываться отношения между США и Китаем и каким образом они будут оказывать воздействие на региональную безопасность, не представляется возможным. Единственное, что очевидно, в современных условиях, когда США продемонстрировали всему миру, что «супердержава» может не считаться с нормами международного права, искушение воспользоваться этим прецедентом у Китая возрастает. И если в Китае решат, что происходящие в Центрально-Азиатском регионе процессы содержат в себе угрозу его безопасности, то, занятые «локальными войнами» в различных регионах мира, США просто не смогут эффективно противостоять агрессии Китая в Центральной Азии.

Второй фактор неопределенности касается вопросов взаимодействия в регионе России и Китая. На первый взгляд проблем здесь, казалось бы, нет. Напротив, в настоящее время российско-китайские отношения находятся на подъеме и переживают лучший период в своей истории. Однако не все так однозначно.

Во-первых, «оставленные в наследство историей» вопросы никуда не исчезли, и при определенных условиях они снова могут встать в повестку дня.

Во-вторых, существуют объективные проблемы, связанные с угрозой «китайской экспансии» и трудовой миграции из Китая. Особенно на Дальнем Востоке.

В-третьих, дает о себе знать разница экономических потенциалов России и Китая. Россия в публикациях китайских политологов последних лет не включается в категории великих и региональных держав, а называется «крупной страной» или «большой развивающейся страной». Встречаются и еще более резкие оценки: «Россия стала одним из тех рядовых государств, которые политически являются державами второго, а экономически и третьего сорта»18.

Соответственно в российско-китайском альянсе Китаю отводится роль «первой скрипки». В настоящее время, как полагает китайский профессор из Гонконга Чжэн Юйшо (Zhen Yusho), «силы России невелики, и она абсолютно не может реализовать свои стратегические цели без отношений стратегического партнерства с Китаем», а ориентация России на Запад может рассматриваться «как фактор, который способен неблагоприятно отражаться на развитии стратегического партнерства между Китаем и Россией»19. Некоторые китайские эксперты утверждают также, что сотрудничество с Китаем имеет более важное значение для России, чем для Китая, и что Китай является партнером, «обеспечивающим безопасность ее периферийных районов»20.

И с учетом этих обстоятельств, по-видимому, недалек от истины в своих выводах по поводу «стратегического» партнерства между Россией и Китаем российский исследователь Д. Тренин. Как он пишет, «стратегия Пекина преследует несколько целей. Во-первых, используя „великодержавный комплекс" Москвы, максимально долго сохранять остаточное противостояние России и США на международной арене и тем самым частично ослабить напряжение в китайско-американских отношениях. Во-вторых, руками Москвы „выдавить" американские базы из Центральной Азии, потенциально угрожающие КНР с запада, и создать благоприятные условия для укрепления экономических и геополитических позиций Китая в бывших советских республиках. В-третьих, получить более широкий доступ к природным запасам Сибири, необходимым для дальнейшего быстрого развития экономики КНР, и к современным российским военным технологиям, позволяющим перевооружить Народно-освободительную армию Китая и создать реальный противовес американским войскам, находящимся в Восточной Азии»21.

Во всяком случае, наблюдаемое российско-китайское сотрудничество в Центрально-Азиатском регионе демонстрирует именно эти тенденции. Москва и Пекин активно «дружат» против Вашингтона, точнее – против наращивания его присутствия (особенно военного) в Центральной Азии. Однако парадоксальность ситуации заключается в том, что ни Россия, ни Китай не стремятся к конфронтации с США и не готовы бросить им открытый вызов, особенно в одиночку. Резоны здесь вполне объяснимы. Для Китая они связаны с уровнем торгово-экономических отношений с США, а также с возможностью получать от них новые технологии. Для России – с перспективой ее евроатлантического выбора, желанием позиционировать себя как одного из ведущих мировых игроков и естественной конкуренцией с Китаем на пространстве Центральной Азии. Хотя Россия и заинтересована в создании геополитического противовеса США в регионе, но при этом она, по-видимому, не забывает и об опасности китайской экспансии в Центральной Азии.

Этот парадокс и составляет фактор неопределенности. Сегодня, когда тактическая цель России и Китая едина и оба государства нуждаются во взаимной поддержке, все понятно и вполне логично. Неопределенность возникнет, когда, гипотетически, США покинут Центральную Азию и необходимость в партнерстве с Россией для Китая будет не столь актуальной. При этом, безусловно, речь не идет о некой «китайской альтернативе» российскому или американскому присутствию, хотя уже нельзя не считаться с тем фактом, что, несмотря на существующие на ментальном уровне опасения по поводу «китайской экспансии», не только политической элитой, но и населением государств Центральной Азии Китай рассматривается как вполне достойная альтернатива России.

Для России это довольно опасный «звонок», свидетельствующий о том, что, по-видимому, пришло время пересмотреть концепцию взаимоотношений с ее партнерами в Центральной Азии. Как представляется, успех на центральноазиатском направлении во многом будет зависеть от того, насколько Москва готова предложить партнерам эффективные, «конкурентоспособные» варианты совместного решения наиболее болезненных для них проблем в области геополитики, экономики, борьбы с преступностью и терроризмом, а также в гуманитарной сфере.

Третий фактор неопределенности связан с перспективами интеграционных объединений на пространстве Центральной Азии в контексте активизации деятельности ШОС. Главная проблема заключается в том, каким образом могут быть выстроены (и могут ли быть выстроены вообще) взаимоотношения между ШОС и СНГ, ШОС и ЕврАзЭС, ШОС и ОДКБ, ШОС и НАТО. Пока вразумительные ответы на данный вопрос отсутствуют. И отсутствуют они, скорее всего, по той причине, что нет определенности с перспективой самих этих интеграционных объединений. Интеграционные процессы на постсоветском пространстве чем-то напоминают «титанические усилия» персонажей из известной басни И.А. Крылова, в результате которых воз оставался на одном и том же месте. В Китае, очевидно, это понимают, а потому не ставят перед собой целей, которые реализовать невозможно.

Четвертым фактором неопределенности, существенно усложнившим ситуацию на постсоветском пространстве в целом и в Центральной Азии в частности, стали так называемые «цветные революции», приведшие к незапланированной смене политических режимов в Грузии, на Украине и в Киргизии.

Во-первых, после этих событий с сожалением пришлось констатировать малоприятный факт: ни ОДКБ, ни ШОС оказались не готовы к коллективным действиям в условиях возникновения политического кризиса в одной из стран, входящих в эти структуры.

Во-вторых, возникшая в связи с феноменом «цветных революций», ставшая актуальной необходимость определить свое отношение к действующим политическим режимам и оппозиции в государствах Центральной Азии. Та активность китайских дипломатов, журналистов и представителей экспертных кругов, которую они демонстрировали после событий в Киргизии и Узбекистане, доказывала это. Очевидно, без внимания Китая не остались и изменения, которые произошли в политике России по отношению к странам СНГ и их политическим режимам. Если до событий на Украине главным приоритетом России была поддержка действующих политических лидеров, то после украинского майдана она начала подходить к ним избирательно, в большей степени ориентируясь на собственные национальные интересы и учитывая уровень их лояльности по отношению к политике Москвы.