- Не смей! - крикнул Святослав. - Мы честно с ним поменялись!

Но гридень и слушать ничего не хотел, схватил Славуту за воротник, а княжича за руку и потянул за собой. Перед хоромами, в окружении встревоженной челяди, стояли князь и княгиня. Увидев сына, княгиня заплакала, прижала к себе, поцеловала в голову.

- Ну, куда же ты надолго задевался, чадо моё! Я думала, что тебя уже и на свете нет! Разве так можно?..

- А всё этот смердёныш виноват, - сказал гридень и, продолжая держать Славуту за ворот, поставил перед князем. - Вывел из детинца[35] княжича, залучил на гору в кусты и выманил у него лук…

- Неправда! - вывернулся из объятий матери Святослав. - Я сам туда вышел и встретил там Славуту. Он сделал сопилку и так красиво играл на ней! Вот я и поменялся с ним - дал ему лук, а он мне сопилку… Не обижайте его! Он ни в чём не повинен!

Князь Всеволод приказал гридню отпустить хлопчика.

- Ты и вправду умеешь играть? - спросил, присев перед ним.

- Умею, - сквозь слезы ответил Славута.

- Ну-ка, сыграй.

Тот несмело взял у княжича сопилку и начал играть. Сначала у него ничего не получалось, как знать - чего можно ждать ему, безродному, от грозного князя: милости или кары. Из сопилки вырывались неуверенные, отрывистые звуки. Но вот они окрепли, стали ясными, нежными и поплыли по всему подворью, привлекая к себе людей. Из гридницы высыпали гридни, из конюшен - конюхи, из кухни - кухарки с дворовыми девушками. Всем интересно - кто так хорошо играет?

Князь поднялся и долго вместе со всеми слушал Славуту. А когда тот закончил, спросил:

- А на гуслях тоже умеешь? И песни играть умеешь?

- Могу и на гуслях, и песни - тоже…

Князь велел принести гусли.

Малец прошёлся пальцами по струнам - и они вдруг ожили, задрожали, зазвенели, запели лебедями, зарокотали, как живые. А звонкий детский голос завёл:

Князь так и подался вперёд. Он любил песни, сам пел. Но услышать от малыша именно эту, самую любимую, которую сложил прославленный Боян!.. Такого не ожидал…

Песня рассказывала о походе русичей на половцев, о победной битве в далёком поле за Сулою, о возвращении победителей в Киев. А им навстречу выходили люди, поздравляли, плакали от радости, что защитили от изуверов, которые огнём и мечом разоряли Русскую землю. Звонили над Киевом во все колокола, и их чистые звуки плыли и плыли в голубом небе, прославляя князя и его дружину…

Когда песня затихла и Славута, опустив руки, потупил глаза, князь подошёл, погладил его по голове и спросил:

- Знаешь ли ты, чью песню пел?

- Дедусь говорил - Боянову… А разве не так?

- Боянову, сынок, Боянову… А Боян, чтобы ты знал, был певцом моего прадеда Ярослава, деда Святослава и отца Олега… И при мне он ещё жил, но помер, когда мне исполнилось столько лет, как тебе сейчас… Какой это волшебный, как говорят, был певец! Таких теперь нет!

- Я хочу стать таким, как он, - сказал Славута.

- Ты? - князь задумался, а потом обратился к княгине: - А что, княгиня, возьмём этого отрока нашему Святославу до пары, для поощрения?.. Пусть вместе живут, вместе обучаются… Там видно станет, что из этого выйдет. Думаю, Святославу нужен такой товарищ… А если не товарищ, то хотя бы примерный хлопчик рядом… Как ты думаешь?..

Пока княгиня размышляла, Святослав радостно закричал:

- Возьмём его, отче, возьмём! Он научит меня играть на сопилке да на гуслях, а я его - стрелять из лука! Так хорошо нам будет всегда, ежели вдвоём!

Князь засмеялся.

- Так тому и быть!

Вот с того дня Славута и не разлучается со Святославом. Все, чему учёные монахи да опытные воины обучали княжича, усваивал вместе с ним и малый Славута - и читать, и писать, и на коне ездить, и мечом, и луком владеть, и в походы ходить… И так подружились они, будто оба друг другу ровня, будто один не был княжичем, а другой - смердом… Такая искренняя дружба меж ними продолжается и до сего дня. - Кузьмище понизил голос и протянул руку к кружке. - Вот вам былина, вот вам и сказка, а мне ковш пива да тарани связка!..

И он, закатывая под лоб глаза, медленно вытянул большой ковш свежего чёрного пива, услужливо налитого Стояном, и начал со вкусом грызть солёную днепровскую тарань.

Ждан вытянул шею, поглядел через головы на старого певца, сидящего рядом с князьями. Он был прекрасен: лицо одухотворённое, глаза сияют, как звезды, с высокого лба спадают пряди седых волос, пальцы легко летают по струнам, и под потолком плывёт новая - которая уже за этот вечер! - песня:

Рано поутру из Киева выехали гонцы в Переяславль, Чернигов, Смоленск, Новгород-Северский, Трубчевск и Рыльск. Святослав и Рюрик скликали князей в поход на половцев. В Новгород-Северский ехали Кузьмище и Ждан.

Мчались они без отдыха и на пятый день, в обеденную пору, добрались до Новгорода-Северского.

С высокой горы, где раскинулся посад, крепость виднелась как на ладони. Лежала она между Десной и широкой балкой, на самой природой укреплённом холме, и вся её просторная площадь была застроена княжескими хоромами, собором, гридницей, конюшней, зброярней[36], кухней и другими строениями. Могучие валы крепости, насыпанные вдоль самого края обрыва, дубовые - тёмные от времени - заборола и башни, глубокий ров, что отделял вершину от материка с перекидным мостом через него и узкий, выгнутый черепашьим панцирем, чтобы затруднить путь нападающим, подъезд к решетчатым железным воротам, поднимаемым и опускаемым на цепях, - всё это делало крепость неприступной твердыней.

Кузьмище снял всегда висящий у пояса сигнальный рог и громко затрубил.

На валу появились несколько воинов-севрюков.

- Эге-гей! Откуда? - закричали они.

- От князя киевского Святослава к князю Игорю! - ответил Кузьмище.

Их впустили в крепость. Провели в хоромы. В просторных сенях к ним вышел молодой гридень в бархатном кафтане и жёлтых сапогах с железными подковками. Красавец, грудь колесом, на щеках - румянец, кучерявый русый чуб небрежно спадал на лоб, в красивых, слегка на выкате глазах - лукавые огоньки.

- Кто такие? - спросил с чувством превосходства.

- А ты кто? - в тон ему ответил Кузьмище.

Гридень пожал плечами, усмехнулся: как же так, его и вдруг не знают?

- Я сын тысяцкого Рагуила - Янь.

- А мы - посланцы от киевского князя Святослава к князю Игорю.

- Подождать придётся до вечера… Князь с княгиней Ефросинией принимают сейчас гостей.

Кузьмище встопорщил бороду, засопел и воскликнул:

- Хлопче! Да ты ведаешь, что говоришь? У нас к князю спешные вести. Поход на половцев готовится! А ты - до вечера! Ха! Видали такое?

Но Янь, похоже, никогда не сердился. Он разгонисто захохотал и шутливо толкнул старого гридня в грудь.

- Чего шумишь, борода? Так бы сразу и сказал, что про поход весть привёз! - и распахнул дверь. - Заходите!

В большой светлице несмотря на солнечный день стояли сумерки. Цветные стекла окошек пропускали мало света. В углу, перед образами, горели свечи.

Гонцы поклонились, поздоровались.

Ждан сразу узнал князя Игоря, хотя видел его всего лишь раз, три года тому назад, когда тот приезжал в Путивль. Он почти не изменился: те же проницательные строгие глаза, зачёсанные назад черные волосы и небольшая, аккуратно подстриженная бородка резко оттеняли белизну худощавого лица, а крепкая, тугая шея и широкие плечи выдавали силу незаурядную. Было ему тридцать лет и три года.