В чистых после дождя зарослях неумолчно роился птичий гомон, не позволял возникнуть пасмурным мыслям. Тонконогая сирень, издали казалось, одета в свадебный наряд небесного цвета. Природа улыбалась, как могла.

Правда, некоторые граждане продолжали озабоченно шастать туда-сюда, брови вперёд, будто вокруг – не ихняя природа, будто есть дела поважнее даровой красоты. Тем более что красоту в авоську на предмет пропитания не покладёшь. Даже Степан не очень приветливо зыркал из-под козырька на уличную метушню, думал о чём-то. Наконец пробурчал, как бы для себя:

– Кучерявая жизнь не всем даётся, кто-то должен и колуном махать…

Затем повернулся ко мне:

– Слушай, парень, плыви до нас в село. Работу найдём.

– Да я ничего толком не умею.

– Умеешь. Не тебе судить. Учителем будешь.

– Как это – учителем? Смешно. Кто меня возьмёт?

– Возьмём. Я директор школы, понял? Всё устрою. Правда, историю не получишь. Историю я сам веду. Вот литература нам – позарез…

– Но у меня только десять классов.

Степан хмыкнул:

– А у меня – неполных восемь. Самое высокое образование на селе… У других учителей – и того меньше…

– Не может быть…

– Всё может быть. У тебя в голове, конечно, полная каша. Но знания есть. Работать сможешь. А университет на следующий год сделаем. Заочный. Так что остановка за тобой. Решайся.

– Я должен подумать… не ожидал…

– Думай-думай. Это иногда полезно.

В моём блокнотике крупным почерком, каждая буква в отдельности, он записал адрес.

– На автобусной узнаешь, как добраться. Ну, бывай! Ждём тебя. Места у нас такие… сам увидишь.

…Не увидел. Так получилось. Рельсы увели в другие города и веси. С годами тот блокнот затерялся, а с ним и адрес. Но фамилию запомнил навсегда: Кузьмин. Степан Акимович Кузьмин.

Он наверняка обо мне потом думал: чудило-парень… держал ведь в ладонях кувшин с вином… только вдруг – от удивления – развёл руками…

Митяй, Котик и Васёк с утра были неплохо упакованы: в карманах два пузырька беленькой. Спустились в пивную «Четыре ступеньки», напротив ресторана. Свободный столик был не у прохода. В пенку пива потихоньку добавляли водочку, чтоб жизнь порозовела.

У Митяя случались перебои с деньгами. Но – не по его вине. Дело – в принципе. Он единственный в городе, кто имел банджо. Настоящее.

После трофейных американских фильмов в моду вошли «кантри» – энергичные, лёгкие, – и Митяя приглашали на разные торжества. Конечно, за плату. Для пущей видимости он надевал яркую рубаху в клетку, бабочку и берет с помпоном. Но всё равно не любил этот цирк. Ему по душе, когда вокруг – знакомые лоботрясы, с которыми можно быть расхристанным, пить вволю, без церемоний и поклонов.

Котик, так его прозвала вторая жена, сидел на мели давно, с начала месяца, а уже приближался Новый год.

Лишь Васёк имел при себе последнюю заначку. Недавно он продал два новых ската, а на свой газик поставил списанные, – в гараже пока никто не заметил.

В пивной, как обычно с начала зимы, кафельный пол был под кашицей мокрых опилок. И, как всегда, разило мочой.

За соседним столиком один тип уже объявлял на весь подвал:

– Ставлю пиво – кто отгадает загадку: «Всовываешь вещь, вынимаешь тряпку». Кто знает, что это?

Некоторые мужики скабрезно заухмылялись.

Митяй бросил через плечо:

– Стиральная машина.

Тип резко повернул худое лицо, с блатным присвистом процедил сквозь зубы:

– Ты знал…

– Нет, – отрезал Митяй.

– В натуре! – восхитился худой и принёс обещанные три пива.

Теперь, вместе с его напарником, за столиком сидели впятером. Пришлось водочку добавлять всем.

– О-о… малинка, – обрадовался худой.

Тут раздалось знакомое постукивание: мужик колотил тараньку о край стола. Из кулька торчали ещё несколько хвостов. Хозяин кулька напросился на ёршик. Не отказали: таранька имеет свою цену.

Вот так неуправляемо сложилась компашка. Выпили самую малость, для разгона. Но деньжат ни у кого не осталось, а время только перевалило за полдень. Не пропадать ведь хорошему началу… Двинулись искать.

Прошли по оживлённым улицам в надежде встретить знакомца: сшибленные деньжата и тратить легче. Однако – увы и ах – круговерть по центру оказалась напрасной. Да и мороз пощипывал бессовестно, особенно на Советской площади, где ветер метался как чумовой. Здесь, напротив тюрьмы, уже высилась главная ёлка города, пока ещё не наряженная.

Напарник худого блатаря вдруг заговорил:

– Слухайте, тут неподалёку дядька живет, родня. У него завсегда есть что хильнуть. Только спуститься надо…

– А его хозяйка нас – по шее…

– Ты шо?! Он один, вдовый. Рад людям. Я отвечаю. Работа у него интересная, он…

С левой стороны тюрьмы в долину резко скатывалась Нагорная улица. Даже непонятно, как удавалось ставить дома на такой крутизне. Правда, домишки неказистые, при огородах. Вдоль заборов в снегу вытоптаны дорожки.

Племянник шагал первым, за ним, цепочкой, остальные – скользили, падали, шутили, хоть мало верили в успех… Ещё бы: пятеро чужаков – целое нашествие…

Но хозяин встретил радушно:

– А-а, племяш… Заходьте, хлопчики!

Дом дохнул теплом и острым запахом жареного, аж ноздри затрепетали.

Кирпичная плита топилась дровами, а на ней стояла непомерных размеров чёрная сковорода. Под крышкой что-то фырчало, потрескивало, из узкого просвета вздымался пар.

Хозяин, коротконогий, юркий не по годам, улыбчивый, будто ждал – и вот дождался гостей. Рукава закатаны до локтей.

– Берите место за столом. Так что полагается с мороза? Саня, – крикнул племяннику, – ставь стаканы. Шевелись!

Стаканчики были гранёные, махонькие, грамм по пятьдесят.

Сам принёс литровую емкость. Вытер тряпкой снаружи пыль, но внутри осталась прежняя мутность первача. В миске лежали ломти мочёной капусты, местами пожелтелые. Чуть в стороне деревянная подставка в виде петушиного профиля.

– Дорогу, дорогу! – хрипел от напряжения хозяин, выставляя на стол чёрную громадину, полную мяса: в ней продолжала пузыриться горячая подлива.

– А хлебца, звиняйте, нема.

Компания замахала руками:

– Обойдёмся! Куда нам столько! Спасибочки, папаша! Графский обед!

И Митяй завершил эти восторги:

– Мы не хлебоежи, мы – мясожёвы.

Сперва казалось, что столько мяса осилить невозможно. Но лишь показалось, и только – вначале.

Чокнулись гранёные стекляшки, и завертелась гулянка. Глядя на это негаданное великолепие, блатарь-доходяга вытер вспотевший лоб и чуть слышно напомнил себе: «Бог есть!».

Однако не самогон держал первенство за столом, а сковородище с мясом и, конечно, капуста. Такой жратвы, до отвала, на халяву, еще не случалось у хлопцев. А у хозяина под усами улыбка, и всякий раз один и тот же тост:

– Абы мы ще жилы!

Он так убедительно и настырно повторял своё пожелание, что гости нехотя, вопреки своим понятиям, прониклись его мыслью и вперемежку с чавканьем даже задумались: может, действительно, жизнь – самое важное.

А бутылка, между прочим, стояла возле Котика, он ведал розливом. По этому поводу у блатняги усмешка поперёк лица:

– В армии служил снайпером?

– Нет, стройбат. А что?

– Рука точная: разливает, как бритвой. А у тебя, – кивнул он Митяю, – мамой клянусь, у тебя соображалка острей заточки: загадку в два счёта расколол.

Тем временем в бутылке самогон потихоньку опускался до дна и казался уже слаще.

От бесконечных тостов голоса окрепли. Разговоры пошли вперебой, каждый старался удивить занятной историей, привлечь соседа небылицей. Только хозяин кивал лысиной и молча поддерживал со всеми беседу.

Дымок от курева зависал у потолка, тянулся к открытой фортке. Часы незаметно отщёлкивали благоприятную пору. При тепле и сытости пирушка продолжалась уже неторопливо, пока не выжали последние капли из второй литровки. На сковороде остались тёмные следы от подливы. А от капусты не осталось и рассола – чистая миска.