Вряд ли печали
Моей ягода тута
Черней[32]. Будто читая
Длинную сутру,
Капли дождя стучали
Четверо долгих суток.
«С тихою грустью…»
С тихою грустью
В небо гляжу. Сознаю:
Вслед за тобою на юг
Тянутся гуси…[33]
Направление это
Для меня под запретом[34].
«Рушились скалы…»
Когда холодной зимой, которая, казалось, никогда не кончится, мне случилось жить неподалёку от курившегося вулкана на побережье, где поднимались огромные волны, каких я раньше не видела, и редкая неделя проходила без землетрясений, от человека, который был дорог, пришло письмо…
Рушились скалы…
Тщетно в небе искала
Просветы. Еле-еле
Тревожащим сном
Забылась под утро. Но
Ласточки прилетели.
«Закрыть руками…»
Когда человек предложил для обретения душевного спокойствия не обращать внимания на то, что не нравится мне, и не говорить того, что ему неприятно, в ответ написала…
Закрыть руками
Уши с глазами и рот[35],
Стать безучастным камнем
В саду у ворот? —
Он в мелких трещинах весь.
Споткнулся мудрец[36] не здесь?
«Скрыты в тумане…»
Скрыты в тумане
Пики гор на рассвете…
Втихомолку поплакав,
Понимание
Истинных знаков[37]
Удержала в секрете.
Читая Сэй-Сёнагон[38]…
«Блестящий глянец…»
Блестящий глянец
Тёмно-пурпурных шелков
Кажется лучше ночью,
Когда багрянец
Теряет цвет. Как легко
Свет любви нас морочит…
«Из Митиноку…»
Из Митиноку[39]
Листы бумаги белой
Благоухали сладко.
Так одиноко
Луна на небе тлела.
Тусклее, чем лампадка.
«Пятый день кряду…»
Пятый день кряду
Дожди. Невольно грустишь,
Слыша, как плачет ветер.
Спрятать бы надо
Веер «Летучая мышь»[40] —
Память о прошлом лете.
Приложения
Административное деление Японии в эпоху Хэйан[41]
1 – Рикудзэн
2 – Иваки
3 – Ивасиро
4 – Этиго
5 – Ното
6 – Эттю
7 – Синано
8 – Кодзукэ
9 – Симоцукэ
10 – Хитати
11 – Кага
12 – Хида
13 – Таи
14 – Мусаси
15 – Симоса
16 – Этидзэн
17 – Мино
18 – Сагами
19 – Кадзуса
20 – Ава (Босю)
21 – Вакаса
22 – Оми
23 – Исэ
24 – Овари
25 – Микава
26 – Тоотоми
27 – Суруга
28 – Идзу
29 – Танга
30 – Тамба
31 – Ямасиро
32 – Ига
33 – Кавати
34 – Сима
35 – Тадзима
36 – Инаба
37 – Харима
38 – Сэтцу
39 – Идзуми
40 – Ямато
41 – Кии
42 – Авадзи
43 – Ава (Асю)
44 – Тоса
45 – Иё
46 – Сануки
47 – Бидзэн
48 – Мимасака
49 – Хоки
50 – Идзумо
51 – Биттю
52 – Бинго
53 – Аки
54 – Ивами
55 – Суо
56 – Нагато
57 – Будзэн
58 – Тикудзэн
59 – Тикуго
60 – Хидзэн
61 – Хиго
62 – Бунго
63 – Сацума
64 – Осуми
65 – Хюга
Век неизвестых поэтесс
В Японии с древних времён сложилось особое отношение к женскому имени. Просьба назвать его – один из распространённых мотивов старинных песен, обращённых к девушке. Считалось, что, открывая имя, она совершает смелый шаг: вверяет юноше себя и свою судьбу. Так сложилось, что не только достоверность сведений о жизни поэтесс эпохи Хэйан находится под большим вопросом, но даже имена тех, чьи произведения получили мировое признание – Исэ, Митицунэ-но хаха, Акадзомэ Эмон, Идзуми Сикибу, Мурасаки Сикибу, не являются именами в прямом смысле. Звания отца или мужа, название провинции, где те несли государственную службу, иногда должность, которую занимала женщина при дворе, становились прозвищами, которыми поэтесс через тысячу лет продолжали именовать потомки. И в многочисленных поэтических антологиях, для которых произведения отбирали с особой тщательностью, сведения об авторах-женщинах скудны: дочь, жена или мать такого-то, девица из дома Исикава, унэмэ (дворцовая прислужница) из провинции Ооми… Кроме того, имена-прозвища женщины в зависимости от её семейного и социального положения могли меняться на протяжении жизни не один раз.
Доктор Каэдэ Такэси, химик, специалист в области гетерогенного катализа, проработавший не один десяток лет в США в фирме Du Pont, в конце 80-х годов прошлого века вышел на пенсию и возвратился на родину. Успешный учёный и тонкий ценитель литературы, доктор Каэдэ занялся изучением старинных рукописей. Опубликованные им тексты первоначально получили условное название «списки Каэдэ». Изучение стихов и дневниковых записей в списках позволило сделать вывод, что их автор – женщина, жившая, скорее всего, в XI веке, которую тоже стали условно называть по фамилии учёного – Каэдэ. Уже позднее возникло предположение, что её «домашнее» имя было Юми. Насколько это отвечает действительности – говорить сложно, да и не так уж важно: в японской литературе это не единственный случай, когда читатели восхищаются стихами поэтессы, чьё имя имеет к ней лишь косвенное отношение.
Не исключено, что в антологиях эпох Хэйан (794 – 1185) и Камакура (1185–1333), среди анонимных произведений или произведений, подписанных другим именем-прозвищем, есть принадлежащие той, которую мы стали называть Юми Каэдэ, хотя соотнесения стихотворений «неизвестных авторов» с конкретной личностью крайне редки, а выяснение «домашнего» имени сочинительницы возможно лишь теоретически. Такое случается, но нечасто.
Идентификация имён представляет огромную сложность (не хочется говорить, что она невозможна), ещё и потому, что к Х веку лексико-образная база классической поэзии была сформирована и её характерной чертой стала нивелировка авторской индивидуальности. Определяющим в выборе стихотворений для поэтических антологий, по словам российского востоковеда А. Долина, стало то, «как представлена традиция, а не то, кем именно она представлена». (В связи с этим уместно вспомнить, что имя человека, чьё стихотворение, написанное более тысячи лет назад, стало государственным гимном Японии, так и осталось неустановленным).
32
Нубатама-но («подобный ягодам тута») – постоянный эпитет (макура-котоба), используемый в японском стихосложении при таких словах, как «ночь», «чёрный», «мрак» и т. п.
33
Перелётные гуси – с одной стороны, традиционный образ осени (значительно реже – весны) и приближающихся холодов, с другой, считалось, что они приносят вести от находящихся в разлуке любимых и друзей.
34
Жизнь человека в эпоху Хэйан, согласно синтоистским верованиям, подчинялась сложной системе ритуальных запретов, в том числе и на выбранное направление движения. Перед путешествием обычно обращались к гадателям, чтобы узнать, не заграждает ли путь какое-нибудь божество. Если направление оказывалось «под запретом», его меняли, выезжая сначала в другом, безопасном, останавливаясь на какое-то время в чужом доме, и только потом следовали в нужную сторону.
35
Возможно, имеются в виду слова Конфуция из «Лунь-Юй»: «Не смотри на то, что противно правилам, не слушай того, что противно им, не говори того, что противно им», – как знак сознательного принятия ограничений, следования установленным правилам.
36
В Японии бытовала поговорка «И Конфуций спотыкается».
37
Истинные знаки – китайские иероглифы, которые использовали мужчины. Женщинам полагалось писать только слоговой азбукой «кана». Знание иероглифики считалось «неженственным», обычно скрывалось из-за опасения подвергнуться насмешкам окружающих.
38
Сэй-Сёнагон (ок. 966 – 1017?) – знаменитая японская писательница и придворная дама, автор широко известной книги «Записки у изголовья». По-видимому, за основу стихотворения взяты слова из глав «Что ночью кажется лучше, чем днем» («Блестящий глянец темно-пурпурных шелков») и «То, что проигрывает при свете огня» (Багрянец теряет свой цвет лунной ночью») (перевод В. Марковой).
39
Митиноку – историческая область на северо-восточном побережье острова Хонсю, где производилась бумага – Митиноку-гами. Она была плотной и шероховатой, изготовлялась из коры бересклета и нередко была пропитана благовониями. Видимо, основой для написания послужили слова Сэй-Сёнагон в «Записках у изголовья»: «Сердце радуется, когда пишешь на белой и чистой бумаге из Митиноку такой тонкой-тонкой кистью, что, кажется, она и следов не оставит» (глава «То, что радует сердце»); «Но если в такие минуты попадется мне в руки белая красивая бумага, хорошая кисть, белые листы с красивым узором или бумага Митиноку, – вот я и утешилась. Я уже согласна жить дальше» (глава «Однажды, когда государыня беседовала с придворными дамами», перевод В. Марковой).
40
Сравните слова Сэй-Сёнагон «В тоскливый день, когда льют дожди, неожиданно найдешь старое письмо от того, кто когда-то был тебе дорог. Веер “Летучая мышь” – память о прошлом лете». («Записки у изголовья», глава «То, что дорого как воспоминание», перевод В. Марковой).
В древней Японии, сообразно целям (вплоть до сигналов на полях сражений), использовали самые различные формы вееров. Здесь речь идет о складном «солнечном веере» – ооги, который удобно носить в рукаве, им пользовались летом. В иероглиф «ооги» входит составной частью другой иероглиф, означающий «крыло». По легенде, конструкция подобного веера ещё в VII веке была подсказана формой крыльев летучей мыши, упавшей к ногам мастера.
41
Печатается по книге: Мурасаки Сикибу. Повесть о Гэндзи. Приложение. М.: Наука, 1992. С. 50