Между тем от природы не склонный к сентиментальностям

ординарец счёл справедливым не отмалчиваться по спорному

поводу и взял на себя право ответить за всех:

– А вы чего ожидали, господа хорошие? Вам распятая Русь

пряников тульских должна была накупить? В ваших руках было

140

всё: и огромная власть, и богатства, и верность народа безмер-ная, – вот только совестью да смекалкой обнёс для чего-то Господь во время помазанья. Надо было не только забавам во дворцах предаваться, но и царскую ответственность перед народом

нести. Вы хоть пытались прикинуть в уме, сколько нашего брата

в ходе бездарно проигранной вами войны непонятно за что по-страдало? Кабы всю их невинную кровушку собрать воедино, поболее батюшки Урала в берегах наберётся. Тоже единственной, как печально заметили вы, вечно болящей кровушки. Потому что перед смертью, не забывайте, все люди под гребёнку

равны.

– Но будя-будя, – строго осадил разгорячённого ординарца

комдив, – чего зря трепаться, язык без костей, он меры не знает.

Вот и хозяюшка наша распрекрасная в самый раз с ушицей пожаловала. Давай, Аннушка, становись царицей этого вечернего

бала, распоряжайся по-нашему.

Действительно, из сполохов пляшущего языками костра появились Анка с Кашкетом, бережно несущие за горячую дуж-ку казан, и поставили его на белую скатерть, прямо по центру

стола. Денщик доложился компании с помощью поднятого

большого пальца о качестве рыбацкой ухи. Раскрасневшаяся

от кострового огня и избытка плотских страстей, пулемётчица, вооружившись столовым половником, принялась колдовать над

бесценной юшкой, аромат от которой распространялся далеко за

пределы стола.

– Это вам, дорогой Николай Александрович. – И жрица застолья бережно поставила перед заметно смущенным царём

полную миску. – Вы, наверняка, подзабыли вкус костровой, с

двойным наваром, ухи. Навряд ли в заоблачных далях такие окуни и карасики водятся, как в нашем родниковом Разливе. И чего

вас туда занесло, жили бы лучше до старости вместе с российским народом.

– Какие там карасики, – взъерошился с полуоборота студент

Александр, – постоянно одни только яблоки жрать за обедом

приходится. У меня изжога от них на всю жизнь приключилась.

141

Честью пролетарского дворянина клянусь, если ничего не изме-нится, голодовку бессрочную готов объявить. Лучше сгореть на

костре, как Джордано Бруно, нежели до скончания века поно-сами мучиться. Я уже и бомбу готов самодельную проглотить, только бы не казниться вкусом антоновских яблок.

– Это в вашем колхозе «Светлый путь» одними только ябло-ками потчуют, – заметил царь Николай и попробовал из ложки

на вкус ароматную юшку. – А вот в нашей артели «Тихие заводи» иногда по утрам и орешками балуют, не жирно, конечно, но очень приятно, и жить по-прежнему хочется. Я слышал, что

у вас на день Парижской коммуны тыквенные семечки членам

правления колхоза в кулёчках выдавали. Что ни говори, а хороших, добропорядочных людей везде отмечают и поощряют при

случае.

Василий Иванович, заметно подобревший после первой выпитой чарки и наваристой костровой юшки, начал приходить к

заключению, что гости, в сущности, неплохие ребята и с ними

можно тепло провести и эту сумасбродную встречу. Возникло

приятное ощущение, будто они знакомы много уже лет и данная

вечеринка – всего лишь обычные дружеские посиделки. Командир налил всем полные чарки по второму кругу, – для Александра это уже был четвёртый подход, с учётом режима активного

самообслуживания, – и спросил с воодушевлением:

– За что пить будем, гости мои ненаглядные? Если имеете в

сердце охоту высказать доброе пожелание, с удовольствием по-слушаем вас. Мы ведь тоже без застольных речей опрокидывать

стопки не очень приучены, как и полагается в русских православных традициях.

– Можно поднять бокалы за Карла Маркса или Фридриха

Энгельса, например. А ещё лучше – за мировую пролетарскую

революцию, – незамедлительно подал компании идею непре-взойденный специалист по взрывному делу Александр Ильич

Ульянов.

При этом посоловевшие глаза его плотоядно пожирали вол-нующиеся любовью и молодостью обнажённые Анкины руки.

142

Пулемётчица, в кураже от своей востребованности в сугубо

мужском окружении, с игривым кокетством поднесла студенту

полную миску янтарной ухи.

Чапаев, внимательно отслеживающий всё происходящее за

хлебосольным столом, чётко для себя зафиксировал, что ещё

немного – и ленинскому брательнику придётся проглотить уху

вместе с алюминиевой миской. Настолько недвусмысленным

становилось выражение Петькиной звереющей физиономии.

Поэтому он украдкой пригрозил ординарцу зажатым стальным

кулаком. Но студент, похоже, быстренько и сам сориентировался

в ситуации и картинно, едва ли не спиной повернулся к искуси-тельнице, демонстрируя полное к ней безразличие.

Царь Николай между тем, обратившись непосредственно к

предложившему политический тост Ульянову, искренне возмутился:

– Вот уж бокалы! Может, вы еще посоветуете выпить за

Гришку Отрепьева или за Малюту Скуратова – это же все ваши

кумиры? По-моему, в приличном обществе полагается пить за

порядочных, благородных людей или, по крайней мере, за добрые пожелания. Похоже, ваше пребывание в вечности не спо-собствовало освобождению от готовности служить безобрази-ям. Видно, не всякого ущербного или горбатого человека даже

разлука с Землей хоть немного исправит.

– И что вы такие конфликтные? – вставая из-за стола, обратился к окружающим с примирительной речью Чапай. – Разве

можно на таких неуважительных тонах проводить приятельский

ужин? Ведь у нас же общая доля, общая матушка-Русь, неужели

нельзя относиться друг к дружке по-братски? Предлагаю расслабиться и выпить до дна мировую, выпить за Родину нашу, неизбывную славу и гордость для истинно русской души.

Все без приглашения поднялись со своих мест, сдвинули

гранёные стопки и с решительным выражением лиц опрокину-ли этот, как нельзя более кстати, примирительный тост. Так из-древле повелось в нашем бесшабашном Отечестве. Люди могли

враждовать, до кровавых чертей изводить и себя, и соседа, но, 143

когда вопрос подымался про матушку-Русь, всякие личные страсти и прихоти отступали на задний план. Оставалась только она, необъятная и непостижимая, как вечерняя зимняя молитва, как

стремительный бег разгулявшихся вешних вод.

Удачно и, главное, ко времени выпитый тост заметно смяг-чил общий градус настроения почтенной компании. Все с облегчением заулыбались и переключились на осаду изобилующе-го вкуснятиной стола. В ход пошли и уха, и роскошные раки, в

самом деле величиной чуть ли не с лапоть, за которые можно

не только по пять, но и по пятнадцать запросить на одесском

привозе. Душистые, мастерски запаренные в крутом укропном

настое, они были приняты публикой на ура. Николай, смачно

прожёвывая очередную раковую шейку, доставшуюся непосредственно из заботливых рук пулемётчицы, заметил окружающим:

– Я полагаю, славная жизнь могла бы процветать на Руси, когда бы всякие горе-господа не баламутили почём зря наш богоносный народ. Православные люди по-детски добры и доверчивы, поэтому без труда поддаются на уловки пустых болтунов, не стесняющих себя в обещаниях. Пока власти в руках не имеешь, обещать можно всё что угодно, а получишь хоть малую, хоть безмерную власть – и враз обнаружится, что ничего изменить невозможно. Я даже больше скажу: чем могущественней

представляется обретённая кем-либо власть, тем беспомощней

на поверку оказывается её якобы распорядитель.

Царь с досадой развел руками и попросил пулемётчицу

приготовить для него небольшой с зернистой икрой бутерброд.

При этом рассказал смешную историю, как в детстве всячески

хитрил за столом и пытался под наблюдением взрослых вместо бутерброда с опостылевшей чёрной икрой скушать чистый

кусочек обыкновенного хлебушка. Приняв из Анкиных рук деликатно составленное угощение, Николай обратился к демон-стрирующему аппетит кашалота студенту и по-хорошему полюбопытствовал:

– Скажите хоть теперь, Александр, чем же мой батюшка так

плох был для вас, чем провинился перед российским студен-144

чеством? Ведь ваш просвещённый и почтенный родитель под

покровительством царской короны до больших чинов дослужился. Если не запамятовал, директором народных училищ всей

Симбирской губернии был, от казны содержанием немалым до-вольствовался. И вот, в благодарность Отечеству, вырастил для

России завзятого цареубийцу. Славный блюститель образования

оказался, одно загляденье! Коль уж вы так желали демократии, равенства, братства, взяли бы да и подарили свой симбирский

особняк под сиротский приют или хотя бы под избу-читальню

для бедноты приспособили. Народничество, чтоб вы знали, это самая отвратительная болезнь русского дворянства. Ах, как

мы умеем картинно скорбеть и сокрушаться по поводу житейских тягот простого народа, вот только поступиться собственным благополучием никто не торопится. Главное дело, ты им

дворянские привилегии, достойное содержание, а они тебе в

благодарность смертоносную бомбу в карету. Ведь это ваши

разбойники учинили расправу над дедом моим и за батюшкой

кровавую охоту устроили. Я так до сих пор в толк не возьму: вы

чего добивались-то? Разве сделалась жизнь простого народа в

многострадальной Руси хоть на крохотку лучше после всех ваших революций и кровопусканий? Расправиться с безоружным

императором и его невиновной семьёй дело нехитрое, для этого

много ума не потребуется. Но вот чтобы Отечество наше возвы-сить, приумножить богатство его, для этого разума у предводи-телей черни не хватит. Сотню лет будут грабить нами нажитое, лучших людей изведут, изолгутся вконец, изворуются. Потом