военную службу.

После истории с обозным валенком малая толика золотишка

всё-таки просочилась в ряды красноармейцев. Время от времени

то один, то другой предприимчивый боец выставлял на продажу

или обмен дорогие безделицы. Денщик, несмотря на голодное

военное время, заметно округлился мордой и сделался ещё больше ленив и беспечен. Не случайно молва утверждает, что «кому

война, а кому и мать по всей форме родная».

Когда страсти за центральным пеньком чуток поутихли, до-блестные стражи революции всё-таки принялись за утренний

чай. Василий Иванович, перекатывая в ладонях горячую кружку, несколько раз не удержался и взглянул на злополучное золотое

колечко, лучистым сверканием деликатно украшавшее Петькин

крайний, самый маленький, палец. Неожиданно Чапай резко отставил недопитую кружку и предложил потягивающему липовый взвар ординарцу:

– Дай Кашкету взглянуть на невестин подарок, пускай разбе-рётся, он хоть стоит твоих неприятностей. По мне, и дюжиной

таких перстеньков не перевесишь позор, не смягчишь неизбеж-ное теперь наказание. Удивил ты меня, по-предательски, со спины рубанул.

Враз преобразившийся корифей золотых и серебряных дел, всё ещё пряча шкодливый глаз, по-деловому принял из Петькиных тяжёлых ручищ искрящийся драгоценным сиянием золотой

перстенёк. Денщик с важным видом заправского профессионала

испытал изделие на вес, сначала в одной, потом в другой руке, и одобрительно кивнул головой. На зуб брать не стал. Долго

и медленно, большей частью для фасона, вертел колечко со всех

сторон, то приближая, то удаляя от глаз. Порой с таинственным

видом отводил взгляд в сторону и, наконец, вернул изделие за-конному владельцу.

– Чего тянешь, дубина, докладывай, – вспыхнул от нетерпения ёрзающий на скамейке комдив.

39

Кашкет, не теряя достоинства крупного специалиста, сделал

несколько мелких глотков горячего взвара, как оказалось только

лишь для того, чтобы потрепать по спинке вертящуюся у ног

блохастую собачонку. После чего ещё для солидности пораз-мышлял о чём-то своём, ухмыльнулся и, обращаясь непосредственно к командиру, огласил свой непреклонный вердикт:

– Так себе вещица, Василий Иванович, она хоть и золотая, из червонного материала сварганена, но стеклярус цены невысо-кой. Больно на американские фортели смахивает, в германскую

кампанию частенько попадались такие штуковины. Не желаю

никого обидеть, но, по мне, гораздо полезней было бы гранаты

для военных баталий в дивизии сохранить. Хотя, когда речь идет

о сердечной зазнобе, трудно бывает и разобрать, что на самом

деле дороже.

У Чапая от результатов экспертизы майским днём заиграло

на сердце. Нет слов, жалко, конечно, разрывных трофейных гранат, но всё же это гораздо приятней, нежели бы в пользу Петьки

сложилась удача. Он всегда тайно и ревностно завидовал молод-цеватому ординарцу. Завидовал его холостяцкой беспечности, да

что греха таить, был очень неравнодушен к пылкой красавице

Анке. Будь он хоть чуток по-моложе да не имей на руках законной семьи, ни за что не уступил бы сопернику молодуху.

Петька скорчил недовольную физиономию, подбросил золотой перстенёк на ладони словно орлянку и картинно опустил в

верхний карман гимнастёрки. Так же спокойно допил липовый

взвар, а остатки небрежно выплеснул через плечо. Его мучил

один только нерешённый вопрос: «Стоит ли посвящать командира в исключительную биографию дорогого колечка или скрыть

от греха подальше. Всё-таки что ни говори, но у вещицы родос-ловная знатная, за такой, если слух просочится, по всему свету

гоняться начнут, вместе с руками оттяпают. Не Кашкету, гадёны-шу, сопли размазывать о моём трофее, даже не подозревает, скотина, что за ценность побывала в его шаромыжных руках». И

ординарец, не терпящим возражения тоном, с презрением огласил свой, не менее суровый, вердикт:

40

– Много понимаешь, ишак, тебе только кобылам под зад за-глядывать, под хвостом золотые червонцы искать. Неужели вы

всерьёз доверяете этому фармазону, Василий Иванович, он же в

ювелирных делах такой же знаток, как я в китайской граммати-ке. Ничего, дайте срок, уж я-то не поленюсь, натаскаю гадёныша

в сокровищах разбираться, на всю жизнь за чужой спиной не

схоронится, а память у меня крепкая, ещё поквитаемся.

– И чего ты, дуралей, ерепенишься, я денщику доверяю все-цело, – выступил на защиту Кашкета повеселевший Чапай и даже

дружески похлопал по плечу ординарца. – Он в этом деле толк

понимает. Разве забыл, кто пудовый клад в отбитом белогвар-дейском обозе разворошил? Для всех это был просто валенок, а

Кашкет, не будь дураком, сразу просёк, в чём секрет, и обнаружил вражеский схрон. Тебе бы самому у него чуток подковаться, тогда, глядишь, в следующий раз половчее окажешься. Сердцем

чую, придётся повторно к беляку вылазку уже для возврата имущества делать. Мало того что военную присягу нарушил, ещё

и в дураках оказался. Продул по всем фронтам противнику, все

позиции просвистал. Видно зря при себе в ординарцах держу, так можно и до конюха дослужиться. Говорю же, теряю друзей, и не только в бою, от этого на душе сиротливо становится.

Василий Иванович, сидя на скамейке, нарочито горестно

закачался всем туловищем, и лицо его выразило неподдельную

печаль. Он взял в обе руки неотлучный бинокль и принялся рассматривать верхушки дальних сосен, как бы давая понять, что

одиноко ему сделалось в этой недостойной компании.

– Не продул, Василий Иванович, вы что же, во мне сомне-ваетесь? – отреагировал на отчуждение комдива уязвлённый

по самолюбию ординарец. – Не хотелось говорить при этом

ишаке, но откроюсь. Говорю как на духу. Золотое колечко это в

своё время царским барышням принадлежало, тем самым, которых большевики в Ипатьевском подвальчике в расход пустили.

О настоящей цене этой штуковины не Кашкету судить, бьюсь

об заклад, подороже всего его трофейного валенка будет. Вы эту

шкуру не больно и слушайте, ведь я до поры молчу про обозный

41

трофей, ещё надо посмотреть, кого первым под трибунал под-вести полагается. Ряшку такую отъел, что на тачанке за неделю

не объедешь, знаю ведь, на какие средства жировать приспосо-бился.

Кашкет, после всего услышанного, даже слегка поперхнул-ся остатками взвара. В истории с обозным трофеем, разумеется, рыло его крепко обвалялось в пуху, но ведь и Петьке кое-что

перепало. Две золотые чайные ложечки как с пенька отвалил

ординарцу, не считая денежных постоянных услуг. И всё же более всего огорошило упоминание о царском трофее. Про вырученные бриллианты, после расстрела царской семьи, слухи до

него, натуральным образом, кое-какие доходили. Однако предположить, что вот так ненароком выпадет удача держать их в

собственных руках, не мог позволить себе даже в самых смелых

фантазиях. Тем более пойди разберись, сколько должно стоить

снятое с венценосного пальчика дамское украшение.

– Петро Елисеевич, не обессудьте, дозвольте ещё разок поде-ржать в руках золотое колечко, – беспокойно засуетился Кашкет.

– Может, я второпях чего не приметил, дело ведь тонкое, требует

большого внимания. Вам всегда так не терпится, что нет никакой возможности сосредоточиться, вникнуть спокойно, прице-ниться по-настоящему. Царские ценности – это же мой профиль, никто в целом мире вернее меня экспертизу не проведёт, зуб

даю, надёжней швейцарских банков сработаю.

– Я если разок подчекрыжу твой профиль, на всю жизнь царское золотишко щупать руками заморишься, – доходчиво, очень

убедительно предостерёг денщика скорый на расправу жених. –

Только раскрой где-то варежку, живьём закопаю, даже у Фрунзе

за пазухой не схоронишься.

Василий Иванович за трудные фронтовые годы хорошо изу-чил прямой, бескомпромиссный норов своего ординарца, именную шашку готов был выставить под заклад, что тот трепаться

напрасно не станет. Можно было не сомневаться без лишних

расспросов, что с колечком действительно связана непростая

история и ценность оно представляет куда как значительную.

42

Видно не по зубам денщику оказалась царская эта штуковина.

Поэтому комдив молча принял для себя единственно верное

решение – непременно вмешаться и расплести этот загадочный ребус. Но для начала достал из кармана галифе расшитый

цветным бисером кисет, не торопясь, прокуренными пальцами завернул козью ногу, сам задымил и предложил угощаться

товарищам. Петька не соблазнился табачком от командирских

щедрот, сославшись на бессонную ночь и неважное настроение.

Предлагать дополнительно дармовое курево Кашкету, понятное

дело, никому не пришлось. Он проворно соорудил, величиной с

добрый огурец, самокрутку, в которую вместилось почти полки-сета отборного табака, и зачадил, как могучий Везувий.

– Ты брехать-то бреши, да не заговаривайся, – начал прово-цировать ординарца комдив. – Двух недель ещё не прошло, как

набаламутил с продажей кобылицы генерала Деникина, всю пулемётную роту на уши поставил. Никаких уроков для себя не

извлёк, не покаялся, и вот новую комедию с громкими именами начинаешь разыгрывать. Только я тебе не придурковатый

калмык с пулемётной конюшни, враз осажу, напрочь забудешь

не только про перстень, но и про шнурки царских барышень.

Ты аль взаправду свою Анку царевной объявить вознамерился, совсем от любви одурел? Может, и себе императорскую корону в

кузнице у Алексея Игнатьевича втихаря забабахаешь? Советую

почаще спускаться на озеро, остужать свою жаркую голову, не

ровен час на корню запылает она.

Петьке сделалось неимоверно досадно. Он не обиделся, когда шаромыга Кашкет обмишурился с золотым перстеньком

и не признал в нём дорогую вещицу. Но совсем не по делу засомневался Чапай в чистосердечно раскрытой истории происхождения золотого трофея, обидно было выслушивать унизи-тельное недоверие любимого командира. К тому же приплёл